До 1917 года в России возникло сразу несколько мощных мировоззренческих направлений, существующих на стыке философии и идеологии. Они привлекали к себе очень многих, как сейчас сказали бы, пассионарных людей и «грозили» остаться в русском сознании.
Однако этого не произошло. Взять, к примеру, наиболее «экзотическое» и, безусловно, вредное, но всё равно мощное движение толстовства. Толстовское движение было многочисленно и популярно, толстовцы создавали свои «духовные скиты», выпускали соответствующую литературу.
Более того, идеи Толстого оказали мощнейшее воздействие на мировую общественность. Достаточно сказать, что последователем русского учёного-философа был М. Ганди. К слову, ни в коем случае не разделяя воззрений Толстого, скажу, что гордиться им можно и нужно – как выдающимся писателем и мыслителем, оказавшим грандиозное воздействие на весь мир. Ленин прав, это действительно «глыба» и «матёрый человечище».
Самое интересное, что толстовство до сих пор имеет своих сторонников – в Западной Европе и Северной Америке, в Индии. А вот в России оно почти полностью угасло. К слову, на Западе весьма популярен другой русский аристократ-мечтатель, анархист – князь П. Кропоткин. Его концепция «сотрудничества» изучается и берётся на вооружение многочисленными сторонниками (и участниками) развития общинных «комьюнити» (сообществ), являющихся своеобразным ответом на западный индивидуализм. («Мать Порядка»).
Радикальный анархизм в России оказался посильнее либерального анархизма (толстовства), что показали события 1917 года и гражданской войны. Но и он канул в лету, хотя какие-то сторонники у него есть. Но это, безусловно, «остатки прежней роскоши».
Можно также вспомнить и софиологию (о. Сергий Булгаков, о. Павел Флоренский и др.). Она явила собой пример разработанной религиозно-философской системы. При этом, у софиологов была и мощная идеологическая составляющая. Так, Булгаков представил своё социально-экономическое учение, изложенное в работе «Философия хозяйства». А Флоренский выработал политическую программу. Была и попытка (в эмиграции) создать некую «партию» орденского типа – «Братство Святой Софии». Тем не менее, софиология тоже не спроецировалась в будущее. Нет, конечно, многие изучают её, призывают использовать и развивать. Но пока что она не стала хоть каким-то заметным фактором общественного сознания.
Итак, перед нами прямо какое-то кладбище идей. Возникает вопрос, а какие же идеи выжили? Безусловно, выжил либерализм, хотя он и не прошёл какую-либо серьезную доктринальную разработку. Его сила – в апелляции к западному опыту, которая продолжает действовать по инерцию, ибо Запад давно уже перестал быть витриной некоего благополучного общества. Тем не менее, сила инерции велика, и либерализм продолжает быть устойчивым, хотя его поддерживает где-то 5 %. Другое дело, что многие симпатизанты довольно-таки прочно расположились в элитных и околоэлитных сегментах.
Далее следует выделить социал-демократию. Она у нас тоже довольно-таки аморфна в доктринальном смысле. И хоть сама социал-демократия пришла с Запада, её сторонники не склонны особенно апеллировать к социальным моделям Европы (типа шведского социализма или рейнской системы). Западничество является прерогативой либералов, а социал-демократы не хотят следовать за прозападными либералами.
В плане социал-демократии – у нас перед глазами весьма интересный и причудливый опыт «строительства СССР», который осуществлялся под руководством части российских марксистов – большевиков. А ведь, собственно говоря, марксизм – это и есть социал-демократия. (Другое дело, что она может принимать некие разновидности.)
Задача марксизма (то есть, социал-демократии) заключается в том, чтобы развивать капитализм, но при этом придавать ему некие социалистические черты. С точки зрения марксизма (социал-демократии), капитализм должен пройти свой путь развития до конца, исчерпать все свои потенции. И только потом, придёт время социализма, который будет основан на высочайшем уровне социально-экономического развития.
Любопытно, в марте 1917 году большевики и не думали ни о какой социалистической революции. Они считали необходимым развертывать буржуазную революцию Февраля, сдвигая её влево. А Советы рассматривались ими не как органы новой власти, но в качестве неких политических организаций рабочего класса. Данные организации призваны были давить на власть, но никак не подменять её. И только Ленин буквально заставил большевиков выдвинуть лозунг «Вся власть Советам!». Он счёл возможным делать социалистическую революцию в условиях, когда Россия ещё не прошла полностью путь капиталистического развития. Тем самым, Владимир Ильич выступил как своего рода народник, ведь именно народники считали возможным строить социализм без длительной капиталистической трансформации. И, между прочим, в этом их поддерживал Маркс, вполне допускавший социалистическую реорганизацию Россию посредством русской общины. Любопытно, что сам Маркс, в отличие от марксистов, был весьма близок к традиционализму. («Генон и Маркс: единство противоположностей»).
Случился некий интересный парадокс. Если большевики испытали влияние народничества, то сами неонародники (эсеры, энесы) подверглись мощному влиянию ортодоксальных марксистов – меньшевиков. Последние настаивали на том, чтобы пройти капитализм до конца. Эсеры поддержали их, что стоило им, в конечном итоге, влияния на массы, которые капитализма очень не хотели.
Такая вот потрясающая судьба - у некогда мощнейшей идеологии – народничества. Ей, конечно, тоже не повезло, но не так, как вышеуказанным идеологиям-«лузерам». Народничество проросло в большевистском марксизме, что только и позволило осуществить модернизацию по-сталински. Сталин отказался от «мировой революции», которая требовала от России представлять себя частью мира, осуществляющей некие глобальные задачи. По сути, это было западничество, да собственно говоря, левые радикалы (особенно, Л. Троцкий) часто и вели себя как самые настоящие западники, пусть и левые. («Троцкий и западные демократии»).
Безусловно, необходимо было эволюционировать в народническом направлении. Однако эволюция произошла в сторону социал-демократии. Сказалась социал-демократическая начинка советского социализма. В результате на знамена был поднят пресловутый «демократический социализм», что закономерно завершилось демонтажём самого СССР.
Вернёмся, однако, к народничеству. Оно продолжило своё существование не только в сталинском национал-большевизме, но и в славянофильстве (русофильстве, русском патриотизме). Собственно говоря, славянофильство прошлого века было очень близко к народничеству. И славянофилы, и народники вдохновлялись русской общиной, русской артелью. Для них был характерен упор на самобытность, на особый путь России. В известном смысле можно сказать, что славянофилы были правыми народниками, а народники – левыми славянофилами. Внутри самого народничества даже существовало консервативное направление, выступающее за земскую, народную монархию. («Консервативные смыслы русского народничества»)
Что касается самого славянофильства, то его судьба сложилась намного лучше других самобытных русских идеологий. Оно утверждалось даже и в брежневском СССР, достаточно вспомнить хотя бы полуподпольное «Вече». Уже в перестроечное и постперестроечное время его доктрину активно разрабатывали такие светочи русской мысли, как митрополит Иоанн (Снычев) и О. Платонов.
Как представляется, одной (пусть и особенной) разновидностью славянофильства является евразийство, возникшее ещё в 1920-е годы. Оно тоже делает упор на самобытность и особый путь России, просто осуществляет поправку на почвенные, органические связи русских и других народов Евразии. Поэтому выдающегося философа А. Дугина тоже вполне можно считать славянофилом.
Свой вклад в развитие славянофильства был внесен и слева. Например, историософ С. Кара-Мурза обращал внимание на славянофильские и народнические черты СССР, которые скрывались за официальной марксисткой ортодоксией. («Советская цивилизация»)
Славянофильство ныне популярно и, как принято говорить, в тренде (не случайно президент цитирует И. Ильина). Но вот проблема – славянофильству всё-таки не хватает народничества. Надо бы побольше социальности, причём, именно в самобытной, русской, традиционалистской оптике. Например, надо всячески поднимать тему артельности - русской формы коллективной собственности. Артель была одной из основ русской цивилизации. И в экономическом плане она показала потрясающую эффективность. В артели прибавочная стоимость не присваивалась частником или государством. Она делилась между самими рабочими, что обеспечивало им грандиозные заработки, в несколько раз превышающие заработки работников частных и государственных предприятий. Сегодня сие крайне актуально, ибо высокие заработки повышают покупательную способность и дают мощнейший импульс развитию промышленности. Впрочем, не менее важен вопрос о восстановлении (на новом уровне) русской общины. («Артель», «Община», «Альтернативный уклад»).
Как представляется, необходимо стереть и без того зыбкую границу между народничеством и славянофильством. Славянофильство окрепнет народничеством, народничество возродиться в славянофильстве. Возникнут совершенно новые идеологемы и даже совершенно новые структуры, отличные от привычных нам структур эпохи Модерна. На свет Божий явится Сверх-Идеология, которая преодолеет столь пагубное разделение на Левую и Правую; разделение, выгодное только плутократии. («Необходимость Мета-Идеологии»)
Не исключено, что в процессе становления Мета-Идеологии, так или иначе, возродятся погибшие русские направления. Россия должна перестать быть кладбищем идей. Ей предстоит стать космодромом Сверх-Идеи.
