Пейзаж депрессивен, безрадостен, коряв и шероховат, воссоздан до деталей, до прорывающегося сквозь строки крика, напоминающего колючую проволоку:
От кирпичной тюрьмы и до водокачки
Прибой пересыпает гравий гремящий.
Груды снега теснятся, как тучи.
В этом году вода, перепрыгивая волнолом,
Всяческий мусор тащит
На кладбище щепок за прибрежным льдом.
Наваливается море неряшливое
На песчаный двор, на старый бабушкин дом.
В колледже Сильвия Плат начинает вести дневники, выплёскивая в них себя, суммы состояний, ища опоры, одновременно – отрабатывая собственную исповедальную манеру…
Именно такая интонация и становится её коронной: поэт, захватывая различные, в том числе культурологические реалии мира, изливает себя в мир: флюидами и волнами, игрой лилий и немотой вечных статуй:
Пуста, я отзываюсь на легчайший шаг,
Я – музей без статуй, дворец портиков, ротонд и колонн,
Во дворике моём течёт сам в себя фонтан,
Я – слепое к миру сердце монашки. Как аромат,
Лилии из мрамора бледность струят.
Трагедия зрела внутри, в сознании, в душе: внешние обстоятельства жизни Плат не предполагали оной - брак, дети, преподавание, периодические подработки на Би-Би-Си…
Обычная жизнь американского литератора, и счастливые периоды её были логичны…
Роман «Под стеклянным колпаком» воспринимался женской аудиторией женским же аналогом «Над пропастью во ржи»; Плат выигрывает конкурсы, как поэт, отзывы критиков благосклонны.
Депрессия растёт, превращаясь в опухоль души; депрессия прорывается в пейзажных стихах:
В этой гавани больших пирсов почти что нет.
Море пульсирует под тонкой кожей - это разлита нефть.
Качаются красные и оранжевые баркасы,
Ниже ватерлинии ободранные до волдырей,
Прикованные к причалам, старомодные, в ярких красках.
Исповеди, вливаемые в творчество, не помогают.
Плат кончает с собой.
Её поэзия и проза начинают жить своею жизнью, широко расходясь, в том числе и по миру.
