В двухсот двадцатом своём «Уроке русского» от 24.09.23г. Захар Прилепин процитировал дневники Ивана Бунина. 22 июня 1941 года Бунин записал: «С новой страницы пишу продолжение этого дня - великое событие Германия нынче утром объявила войну России - и финны и румыны уже "вторглись" в "пределы" ее. После завтрака (голый суп из протертого гороха и салат) лег продолжать читать письма Флобера (письмо из Рима к матери от 8 апр. 1851 г.), как вдруг крик Зурова: "И. А., Герм. объявила войну России!" Думал, шутит, но то же закричал снизу и Бахр. Побежал в столовую к радио - да! Взволнованы мы ужасно». 30 июня Иван Бунин записал: «Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!»
Напрашивается вывод – Иван Бунин приветствовал вторжение фашистов и их союзников на территорию СССР.
Точно такие же обвинения я слышал лет десять назад от Владимира Сергеевича Бушина в каком-то видео. И тогда и сейчас я не согласился с обвинениями в адрес И.А. Бунина. Мне помнилось, что он в дневниках писал другое, о другом и по-другому. Видео с В.С. Бушиным меня не раскачало на поиски, а «Урок русского» от Захара и бунинские цитаты в нём не давали мне покоя несколько часов кряду. И я решил проверить, обоснованы ли обвинения Захара Прилепина в адрес Ивана Бунина.
Оказалось, что всё процитировано слово в слово. Но этим я не удовлетворился и просмотрел дневники писателя за 1939-1942 год, чтобы понять, какие всё-таки настроения были у Бунина в то время. Пересказывать не хочу. Приведу цитаты:
«27.IV.40.
Вести из Норвегии не радуют»,
«3. V. 40.
Из Норвегии всю посл. неделю вести почти ужасные. Тяжело читать газеты».
«25. VIl. 40.
По приезде домой с неделю мучились, хлопотали, отбивая Маргу от конц. лагеря (у нее немецкий паспорт).
Дальше - неделя тревожных сборов к выезду из Грасса - думали, что, м. б., на неск. месяцев - я убрал все наше жалкое имущество. Боялся ехать кинуться в море беженцев, куда-то в Вандею, в Пиренеи, куда бежит вся Франция, вшестером, с 30 местами багажа... Уехали больше всего из-за Марги - ей в жандармерии приказали уехать из Alpes Mar. "в 24 часа!"»
«10. VIII. 40.
Все растет юдофобство - в Рум. новые меры против евреев. Начинает юдофобствовать и Франция».
«23. VIII. 40.
Газета: итальянск, газеты негодуют, что газеты швейцарск. непочтительны к фашизму, к Германии, к итало-нем. союзу, - тон угрожающий: эту моду требовать к себе почтения от всех стран и обуздываний свободы их печати ввела Германия.
Письмо из Ниццы [...]: Цакни посадили в острог за неимением carte d'id. и еще за какие-то "небылицы" - просит моей помощи, как "родного" его…»
«Да, да, а прежней Франции, которую я знал 20 лет, свободной, богатой, с Палатой, с Президентом Р[еспублики], уже нет! То и дело мелькает это в голове и в сердце - с болью, страхом - и удивлением: да как же это рушилось все в 2 недели! И немцы - хозяева в Париже!»
«Суб. 31. VIII. 40.
в Ницце было такое событие: стояла толпа в очереди, дожидаясь выдачи горсточки кофе, а мимо проходил итальянский офицер с денщиком (очевидно, из оккупир. части Ментоны); из толпы стали кричать злобно и насмешливо: "эй, вы, макароны!", офицер ответил толпе тоже каким-то оскорблением, а кто-то из толпы дал ему пощечину, а его денщик застрелил этого кого-то...»
«28 Окт. (40г), вечером, узнал: началась еще одна война
Италия напала на Грецию, придралась к чему-то, о чем сама солгала, и напала».
«13. XII. 40. Пятница.
В конце ноября зверства в Румынии».
«6. I. 4
Японский м. внутр. дел произнес речь на весь мир - "41 год будет самый трагический для человечества, если продолжится война и не будет возможности для Яп., Ит. и Германии организовать новый мир ко всеобщему благополучию". Последнее особенно замечательно».
«25. I. 41. Суббота.
Хитлер, верно, уже понимает, что влез в опасную историю. Муссолини усрался - чем бы там дело ни кончилось. Возможно, что и Абиссинию потеряет».
«29.1.41.
В Норвегии голод. В Финляндии - голод, во Франции голод. Вся Европа ввержена в смертоносные битвы, голод, холод, рабство, муки».
«8. 2. 41.
Вечером радио: разгром англичанами итальян. армии, отступавшей из Бенгази.
6-го видели на Cours итальянцев. Щеголи до блядства».
«8. 3.41.
Принца Павла вызвал к себе Гитлер. Хозяин Европы вызывает! Что-то выйдет из этого вызова?»
«4. IV. 41. Пятница.
Переворот в Югославии, взошел на престол Петр II, Павел бежал в Афины. Озлобление против немцев (по газетам) – страшное»
«7. IV. 41. Понедельник.
Вчера в 121/2 дня радио: немцы ночью вторглись в Югославию и объявили войну Греции. Начало страшных событий. Сопротивление сербов будет, думаю, чудовищное».
«12. IV. 41.
Австрия, Чехия, Польша, Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Люксембург, Франция, теперь на очереди Сербия и Греция - если Германия победит, что с ней будет при той ненависти, которой будут одержимы к ней все эти страны? А если не победит, то дальше и думать страшно за немецкий народ. В Белграде, пишут газеты, сейчас тысячи трупов под развалинами простят это сербы? Да, еще Румыния, Венгрия - 13 стран!»
«27. IV. 41. Воскресенье.
Нет больше ни Югославии, ни Греции. Все погибло в один месяц».
«17. V. 41. Суббота.
Скучно - и все дивишься: в каком небывало позорном положении и в каком голоде Франция!»
«21. VI. 41. Суббота.
Везде тревога: Германия хочет напасть на Россию? Финляндия эвакуирует из городов женщин и детей... Фронт против России от Мурманска до Черного моря? Не верю, чтобы Германия пошла на такую страшную авантюру. Хотя черт его знает. Для Германии или теперь или никогда - Россия бешено готовится».
Это всё Бунин записал с 31 августа 1940 г по 21 июня 1941 года. Из этих записей видно, что он ненавидит фашистов и Гитлера. Из других, не приведённых здесь, записей следует, что он в этой войне «болеет» за англичан с её авионами, осуждает любую агрессию против маленьких стран, в том числе «агрессию» СССР против Финляндии, продолжает ненавидеть коммунизм, при этом, постоянно ловит советское радио. Гитлера, Муссолини, Ленина и Сталина перечисляет через запятую. Себя он отождествляет с русской эмиграцией и пишет, что русским эмигрантам пришло время снова собираться в эмиграцию. Пишет уже о Франции, что она слиняла за две недели, как Шмелёв писал о России. Ненависть к фашистам у него явственная. Ненависть к антисемитизму непоколебимая. Кстати, брата своей жены Цакни он спас от печи в концлагере. Именно в начале 1941 года это произошло. Не согласуются что-то с приведёнными в «Уроках русского» цитатами, те записи, которые нашёл в дневниках я. Какое-то раздвоение получается в словах Ивана Бунина. К первой цитате от 22.07 всё-таки нет больших вопросов - волнение люди испытали. Для волнения были все основания. Но вторая выглядит очень странно, особенно после бунинской записи от 21.07.41г о том, что Гитлер вряд ли решится на авантюру.
Ещё более странно процитированные в «Уроках…» слова, записанные 30.07. выглядят, когда рассматриваешь дневниковую запись от этого числа целиком. Вот она: «30. VI. 41.[...] И вообще становлюсь все грустнее и грустнее: все, все давит мысль о старости. [...] Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его! Швейцарские газеты уже неинтересно читать. В двенадцатом часу полиция. Рустан с каким-то другим. Опрос насчет нас трех мужчин, кто мы такие, т. е. какие именно мы русские. Всем трем арест при полиции на сутки - меня освободили по болезни, Зурова взяли; Бахрак в Cannes, его, верно, там арестовали. Произвели осмотр моей комнаты. Рустан вел (себя) удив. благородно. Во втором часу радио: Франция прервала дипломат. отношения с Россией ввиду ее мировой коммунистич. опасности. 8 часов вечера. Был др. Deville, осматривал меня. Веру и Маргу. Часа в три приехал из Cannes Бахр., пошел в полицию и должен провести там ночь, как и Зуров. А, м. б., еще и день и ночь? На душе гадко до тошноты. Слухи из Парижа, что арестован Маклаков (как и все, думаю). Радио - немцы сообщают, что взят Львов и что вообще идет разгром "красных". Поздно вечером вернулись М. и Г., ходившие в полицию на свидание с 3. и Б., которым отнесли кое-что из еды и для спанья. Оказалось, что всех арестован, русских (вероятно, человек 200-300) отвезли за город в казармы; М. и Г. пошли туда и видели во дворе казармы длинную вереницу несчастных, пришибленных (и в большинстве оборванных) людей под охраной жандармов. Видели Самойлова, Федорова, Тюкова, взятых с их ферм, брошенных у некоторых, несемейных, на полный произвол судьбы со всеми курами, свиньями, со всем хозяйством. Жестокое и, главное, бессмысленное дело».
Видно, что запись о походе народов Европы на коммунизм сделана уже после вторжения в дом Буниных жандармов вишистов-фашистов и после ареста Зурова. Отпустят ли его через сутки, в момент записи было неизвестно – возможно, по этапу пойдёт в концлагерь. Вероятно, что Иван Бунин делал записи в дневник поздно вечером. К этому моменту уже пришло сообщение об аресте 200-300 русских то ли в Каннах, то ли в малюсеньком Грассе. В таком случае вообще не понятно, как мог Бунин радоваться нападению фашистской Германии с союзниками на Советский Союз. Да Бунин и пишет прямо, что ему «гадко до тошноты», а о том, что он радуется, не пишет.
На следующий день он делает вот такую запись: «1. VII. 41. Вторник.
С горя вчера все тянул коньяк, ночь провел скверно, утром кровь. Вера бегала в город покупать кое-что для наших узников, потом была в казарме (это километров 5, 6 от города туда и назад). Видела 3. и Б. Они ночевали на полу, вповалку со множеством прочих».
Ну, то есть, настроение у Бунина было не праздничное и не радостное, а совсем наоборот.
Что означают тогда его слова о походе народов Европы на коммунизм? Это можно чётко понять благодаря другой его дневниковой записи.
«12. 8. 41.
Страна за страной отличается в лживости, в холопстве. Двадцать четыре года не "боролись" - наконец-то продрали глаза».
Теперь всё понятно, что имел в виду Бунин. Он и в записи от 30.07.41г, и в записи 12.08.41г обвинил Третий Рейх и его союзников в лживости и надуманности их предлога для нападения на СССР.
Очень любопытные эти бунинские дневники военной поры. В 42-м в записях явственно начнут проступать симпатии к Советскому Союзу. В 43-м Бунин напишет, что молится, чтобы Сталин хорошо взлетел и удачно сел, когда тот летал на переговоры в Тегеран. Тогда же Иван Алексеевич повесит карту Евразии на стене и будет стрелочками помечать продвижения советских войск. В 45-м, по свидетельству, правда, одного единственного свидетеля, Бунин поднимет в советском посольстве в Париже тост за генералиссимуса Сталина. Именно в эти годы понятие «мы» в сознании Бунина, истончённое за двадцать лет изгнания до нескольких десятков тысяч эмигрантов, снова наполнится многомиллионной силой всего русского народа.
В те годы Бунин действительно сделал кое-какие записи, которые просто не хочется лишний раз перечитывать. Порой в них есть, и проявление малодушия, и отражено полное непонимание происходивших в мире событий – видна идеализация Англии, заметно пристрастное отношение к Родине. В тех дневниковых записях, в особенности 1940-41 годов есть к чему придраться. Зачем же на Бунина навешивать ту вину, в которой он не виноват? Не приветствовал он в июне 1941 года поход объединённой Европы во главе с бесноватым фюрером против коммунизма, то есть против Советской России. Это очевидно.
