«Девяносто третий год» явился последним романом Гюго, написанным в 1874 году.
«Надо оценить всю атмосферу французской общественной жизни середины 70-х гг., чтобы понять, какое значение для французской литературы имело появление этого романа. Буржуазная реакция, напуганная Коммуной, организовала в эти годы такую вакханалию мракобесия и человеконенавистничества, с которой невозможно сравнить ни один из предыдущих периодов истории французской литературы. Историки, литераторы, публицисты буржуазной Франции состязались в оплевывании народа, в восхвалении всего самого реакционного из прошлого Франции, в издевательстве над святынями национальной историй страны — и прежде всего над революционными традициями французского народа» (№27).
В ответ на «кампанию клеветы и лжи, предпринятую против французского народа, против французской культуры, раздался голос Гюго — вышел в свет роман, названный так просто и сурово — «93-й год»» (№27).
«Из источников перенесены в роман некоторые эпизоды, подлинные имена и клички крестьянских вожаков, множество любопытных деталей. В картине гражданской войны в Вандее, в изображении якобинского Конвента чувствуется великолепное знание истории,— не напрасно штудировал Гюго появлявшиеся в годы подготовки его книги труды ученых-историков, такие как “Французская революция” Луи Блана (1866, т. 1—2), “История Робеспьера” Э. Амеля (1865), и многие другие.
Но весь этот материал преображен могучей фантазией писателя, который построил из него свой особенный, романтический мир. На страницах “Девяносто третьего года” мы находим весь арсенал художественных средств Гюго — высокую патетику, контрасты света и мрака, мелодраматические эффекты, невероятные совпадения, внезапную смену настроений и крутые повороты действия, потоки преувеличений и метафор. В Водрейском лесу среди ветвей поют птицы, а земля изрыта норами, где прячутся мятежники; матроса награждают орденом и тут же расстреливают; брат казненного оказывается спасителем его палача; мать находит своих детей, чтобы увидеть неминуемую их гибель в огне; узник говорит: “Я мертв” — и слышит в ответ: “Вы свободны!” Корабельная пушка оживает и мечется по палубе, как допотопное чудовище, наделенное злою волей, и, остановив ее, “победителем вышел человек — муравей одолел мастодонта, пигмей полонил громы небесные”. Схватка горстки “синих” и “белых” в тесных закоулках старинной башни рисуется как “сражение титанов против гигантов”»(№23).
И «верный приему “гротеска”, Гюго вводит фигуру романтического злодея, получеловека-полудьявола Имануса. Словом, в романе царят законы романтического искусства»(№23). Именно с этим героем связан очень интересный гиперболизованный контраст. Вот он: «…этот человек, за минуту до того бывший героем и ставший теперь просто убийцей, улыбнулся на пороге смерти» (№7, стр.328).
По мнению Евниной, «Девяносто третий год … для Гюго — “памятная година героических битв”. Охватывая своим сюжетом самый драматический узел событий (Вандея, восставшая против республики, грозная коалиция европейских монархов, англичане, готовые вступить на французскую землю, внутренняя и внешняя контрреволюция, подстерегающая момент, чтобы вонзить нож в сердце революционного Конвента), великий гуманист Гюго, не закрывая глаз на необходимость революционного насилия, на вынужденную жестокость гражданской войны, хочет показать величие и человечность революции. И эта грандиозная задача решается им с помощью столь же грандиозных средств: укрупненных характеров и ситуаций, контрастных и гиперболических построений, патетических я драматических сцен, каждая из которых раскрывает новую грань или новый аспект революционного сознания, формирующегося в разгаре битв.
Знаменательно изображение Конвента как “высочайшей из вершин” революции, которую Гюго сравнивает с Гималаями. Революция и ее детище Конвент предстают в романе как великое массовое движение, теснейшим образом связанное с улицей, с самыми широкими слоями народа. Очень важно, что художник увидел и подчеркнул созидающую роль Конвента, который в страшной обстановке войны, окруженный врагами, обдумывал в то же время проект народного просвещения, создавал начальные школы, занимался вопросом улучшения больниц.
Но самая примечательная особенность романа заключается в том, что при зарисовке этих исторически-масштабных событий — войн, революции, решения ею громадной важности политических и идеологических задач — художник ни на одну минуту не упускает из виду индивидуально-человеческой драмы, которая развертывается на фоне этих событий. Соединение высокого эпоса и интимной лирики (это тоже своеобразный контраст – Н.Д.) , которое характерно для поэзии Гюго, сказывается не менее явственно и в его романе. Об этом говорят первые же эпизоды “Девяносто третьего года” — встреча парижского батальона “Красный колпак” с несчастной крестьянкой, вдовой, матерью, прячущейся с детьми в чаще вандейских лесов, диалог между нею и сержантом Радубом (“Кто ты?.. Какой партии ты сочувствуешь?.. Ты синяя? Белая? С кем ты?” — “С детьми...”), и слеза сурового воина революции, и его предложение усыновить сирот, сделав их детьми батальона. Как увязать материнство, детство, любовь, милосердие с грозной поступью революции, очищающей землю во имя сияющего будущего? Такова важнейшая проблема, которую ставит Гюго в своем романе» (№28).
О чём этот роман? Из справочника : «именно в 1793 году активизировалась внутренняя контрреволюция, попытавшаяся «взять реванш за поражение предшествовавшего периода. И, действительно, 1793 года оказался, пожалуй, самым тяжёлым для новой Франции. В марте вспыхнул мятеж на северо-западе Франции, в Вандее» (№5, стр.337).
А вот как рассказывают о 1793 годе Зеленова и Зеленцов:
«Тяжёлый Девяносто Третий Год…
Его начало было неудачным
Для армий революции. По всем
Фронтам пришлось им отступать, и землю
Французскую вновь топчут интервенты.
А генерал - подонок Дюмурье
Перебежал к австрийцам. Роялисты
Повсюду поднимают мятежи.
Особенно на западе, в Вандее,
Где тёмное, послушное попам
И господам, отсталое крестьянство
Против своих воюет интересов –
Жестокую войну оно ведёт
Против Республики. Не только там,
В районах пограничных, но везде
Враги острят ножи, готовясь в спину
Ударить Революцию…»(№ 11, стр.54).
Удар был сильным. «Общее число жертв террора в 1793-94 гг. достигало, как полагают историки, 35-40 тыс. человек» (№15, стр.131).
А наш 93? По минимальным оценкам в 1993-1998гг. (подчёркиваю – по самым минимальным!) в событиях 3 и 4 октября погибло 2 тысячи человек (в этом, 2018 году ТВ дружно уверяло, что погибших было не то 129, не то 145 - Н.Д.). И это только те, кто погиб от пуль или был сожжён снарядами в здании Белого дома, Дома Советов.
Но были и те, неучтённые жертвы, умершие от инфарктов, инсультов, или покончившие с собой.
Именно в такой трудной обстановке и проявляется суть человека. Если он смелый, то и в такой ситуации останется таким же; если трус, то и останется трусом. Получается, что в тяжёлой ситуации человек показывает все свои особенности наиболее ярко. Возможно, и это тоже привлекло Виктора Гюго к сложным событиям в истории его Родины. В повседневности героизм незаметен. А здесь выкристаллизовываются как бы два полюса, один со знаком «минус», другой – со знаком «плюс».
Враги дали Гюго прозвище «93 год». Писатель этим гордился.
«Принято считать, - пишет М.Толмачёв, - что «Девяносто третий год» - непосредственный отклик старейшего французского писателя на события франко-прусской войны 1870 г. и Парижской коммуны 1871г. Это верно в том смысле, что исторические потрясения 1870-71 гг. способствовали окончательному прояснению замысла писателя и его реализации. Однако мысль о романе из истории Великой Французской революции возникла у него давно. Из переписки Гюго с его учеником Полем Мерисом видно, что он задумал его, едва закончив роман «Отверженные» (1862)» (№7, стр.3).
«Характеризуя последний роман Гюго, надо, прежде всего, иметь в виду, что в замысел писателя входило прославить «величие и человечность революции» (так он сам определял своё намерение)» (№7, стр.4). В этом «романе писатель остаётся верен принципам, высказанным им в 1843 г. в предисловии к драме «Бургграфы»: «Никогда не предлагать массам зрелища, которое не было бы идеей… Театр (и книга – Н.Д.) должен превращать мысль в хлеб толпы» (№7, стр.6).
(продолжение следует)
Библиография
5. Всеобщая история. Справочник студента. АСТ издательство. Филологическое общество «СЛОВО», Москва, 1999.
7. Виктор Гюго. Девяносто третий год. Москва, издательство «Правда», 1981.
11.Зеленова В., Зеленцов А.Трибун народа или песнь о Равных: поэма. Москва, СИМС, 2012.
15. Новая история стран Европы и Америки. Высшее образование.
ООО Дрофа, Москва, 2002.
Интернет-ресурсы
23. С.Брахман «Виктор Гюго – наш современник» tverlib. ru>gugo/sovremennik.htm
27. Гюго «Девяносто третий год» - сочинение «Романтическая эстетика» - sochinenie-class.ru/gyugo-…к
28. Евнина Е.: О творчестве Гюго 19v-euro-lit.niv.ru>19v…articles…evnina…gyugo.htm
