Генезис капитализма часто начинают с Реформации, следуя здесь за М. Вебером. Спора нет, импульс был дан мощный. Но сам европейский (западный) капиталистический уклад возник гораздо раньше. И был очень мощным, что дало многим историкам основание говорить об античном капитализме.
Недавно я опубликовал статью «Древняя программа Запада».
Там обращается внимание на эллинские истоки инверсии. Теперь надо бы обратить внимание и на римские её истоки. (И не только на них.)
Античные «США»
В. Ю. Катасонов отмечает: «Историки Рима говорили о возникновении во 2 в. до н.э. капитализма ‑ преимущественно не промышленного, а торгового. Моммзен писал про это время: «Внешняя торговля получила весьма широкое развитие отчасти в силу естественных причин, отчасти и потому, что во многих покровительствуемых Римом государствах римляне и латины не платили таможенных пошлин . Промышленность, во всех отраслях которой употреблялся рабский труд, тоже развивалось, но далеко не столь значительно, как торговля ... Стремление к приобретению богатства, к увеличению своего благосостояния охватило мало‑помалу всю нацию»… Как только в Древнем Риме стали складываться товарно‑денежные отношения, так сразу же возникла и ростовщическая эксплуатация. По этой причине Каутский (как и ряд других авторов) называет строй Древнего Рима ростовщическим капитализмом. От чиновного клана постепенно «отпочковался» класс так называемых «всадников» ‑ людей, которые специализировались в основном на денежных и торговых операциях (причем первоначально ‑ от имени и в интересах государства). Другое их название ‑ «эквиты» (лат. equites, от лат. equus ‑ конь). Это была финансовая олигархия Древнего Рима. Всадники появились в эпоху республики (III в. до н.э.). Существовал имущественный ценз для этого сословия. Например, в начале II в. до н.э. для включения в сословие всадников требовалось имущество не менее 400 тыс сестерциев. Сословие всадников стояло ступенькой ниже сословия аристократов, или «нобилей». Будучи не менее богатыми, чем «нобили», всадники постоянно боролись за «равноправие» в политической области. Их позиции весьма усилилась в имперскую эпоху… С I в. н.э. из всадников стал комплектоваться командный состав армии; они стали занимать ключевые должности по управлению провинциями (префекты, прокураторы и т.д.). В начале III в. н.э. впервые императором стал представитель всадников ‑ Макрин (217‑218). В это время различия между всадниками как финансовой олигархией и сенаторами как земельной (политической) олигархией уже практически стерлись. Среди всадников (особенно в поздний период истории Древнего Рима) встречались известные политики, писатели и даже философы. Например, философ Сенека (4 г. до н.э. ‑ 65 г. н.э.), который благодаря ростовщическим операциям накопил состояние в 300 млн сестерциев. Сословие всадников просуществовало до правления императора Константина Великого (306‑337), при котором большая часть всадников была переведена в разряд сенаторов». («Капитализм. История и идеология «денежной» цивилизации»)
Таким образом, Римская империя, столь впечатляющая наших традиционалистов, была торгашеско-ростовщическим образованием. Правда, торгашество и ростовщичество там сочетались с брутальным милитаризмом. Что ж, мы знаем одну такую мировую капиталистическую державу номер один – США. Долгое время она была в авангарде глобализации, изрядно способствовав тому, чтобы мир встал на порог «отмены» всех государств и наций. Также и Римская империя изрядно глобализировала мир, да и себя, став, по сути, некоей Глобалией.
Недопромышленный капитализм
Тут надо обратить внимание на то, что и современный западный капитализм, возникший после «великих буржуазных революций», также долгое время был промышленным – только в весьма незначительной степени.
Само индустриальное общество возникло только во второй половине XIX века. Именно тогда появился крупный промышленный капитал, который мог всерьез потягаться с капиталом торговым. У пионеров индустриальной революции постоянно не хватало средств, отсюда и знаменитый «инвестиционный голод», который душил молодую европейскую промышленность. Вот почему они строили предприятия весьма скромных размеров. Так, на заводе Крупа, основанном в 1832 году, на первых порах трудилось всего-навсего восемь рабочих.
Банки мало интересовались промышленностью, хотя она и сулила большие прибыли. Тем не менее, могущественные банкиры типа Ротшильда предпочитали кредитовать крупных негоциантов и судовладельцев. А в обеспечение кредита они требовали в залог землю и другую недвижимость.
И только в середине XIX века стали возникать крупные промышленные предприятия, а также финансирующие их инвестиционные банки. Вот тогда-то промышленная революция и пошла полным ходом, в результате чего в конце позапрошлого века появились страны, где индустрия преобладала над сельским хозяйством (Англия, Франция, Германия, США, Бельгия).
Все это вызывает некоторое недоумение. Даже если брать точкой отчета Великую Французскую революцию, то между революцией индустриальной и революцией буржуазной заметен огромный зазор в 60-70 лет. А уж если отсчитывать от времен голландской и английской революций этот зазор превращается в гигантскую пропасть. Для сравнения вспомним, что большевики начали свою индустриализацию через 12 лет после прихода к власти.
Возникает такое ощущение, что творцы буржуазных революций вовсе не хотели строить общество Модерна. Они использовали Модерн как некий таран, призванный разрушить абсолютные монархии и лишить церковь монополии на духовное руководство. На месте прежнего, военно-аграрного строя предполагалось создать строй торгово-аграрный, где промышленность занимала бы периферийное положение. А вместо неограниченной монархии существовала бы монархия парламентская, контролируемая наиболее «продвинутыми» кругами аристократии. Именно эта часть аристократии, судя по всему, и стояла за всеми «буржуазными» революциями, умело используя недовольство третьего сословия в своих собственных интересах. Так, аристократы-вольнодумцы превратили масонство, бывшее изначально инициатической организацией строителей, в мощную антитрадиционную силу, сокрушавшую троны и алтари. Можно также вспомнить и о роли английского «нового дворянства» в подрыве традиционной цивилизации.
Никакой «прогресс» – технический или социальный – новым элитариям был не нужен. Они хотели создать строй, пародирующий Традицию, в котором аристократия (разумеется, «реформированная») была бы полновластной элитой, свободной от любого контроля – государственного или церковного. Ее могущество должно было основываться на торговле, на постоянном обмене между разными сегментами рынка. Что же до производства, то оно рассматривалось как нечто вспомогательное, обеспечивающее выброс на рынки какого-то количества новых товаров (намного уступающих в своей ценности земле). Не исключено, что сам мировой рынок планировалось объединить политически – хотя бы в пределах Европы. Возможно, проект Наполеона, попытавшегося создать всеевропейскую империю, как раз и ставил своей целью политическое обеспечение тогдашних глобалистских устремлений. Однако против французской гегемонии в этом очень важном деле решительно выступила Англия, у которой были собственные планы. К тому же, Наполеон рискнул напасть на Российскую империю, чем и обеспечил собственный военный разгром. С тех пор и до середины прошлого века Англия прочно взяла в свои руки общее руководство «глобализирующимся миром».
Между тем, промышленность оказалась громадной преобразующей силой, которая серьезно изменила технико-экономическое и социально-политическое лицо Европы и всего мира.
Банкократия: подчинение промышленности
Она оказалась способной приносить огромные прибыли, чем и воспользовались пассионарные промышленники, быстро создавшие мощнейшее подразделение внутри буржуазии. Они же создали грандиозную армию промышленного пролетариата, что вызвало необходимость в серьезном преобразовании политического строя. Рабочие, задействованные на крупных предприятиях, стали нешуточной и организованной силой, мнение которой уже невозможно было не учитывать. В результате произошла реформа избирательного права, существенно расширившая рамки прежней, «цензовой» демократии.
Кроме того, использование сложной машинной техники потребовало достижения некоего уровня грамотности, а это не могло не повлечь и дальнейший рост политического самосознания. У рабочей армии появился свой генералитет – в лице революционно настроенной интеллигенции. Последняя воспринимала Модерн всерьез и потребовала доведения революции до своего логического конца – до обеспечения политического и социального равенства.
Иными словами, промышленная революция, в течение нескольких десятилетий, превратила Модерн из фикции в реальность, чем сорвала планы сил, выступающих за Псевдо-Традицию. Во многих странах утвердилась республиканская форма правления, наиболее полно отвечавшая потребностям «широкой демократии» (впрочем, она победила и в странах парламентской монархии). Общество стало индустриальным и технократическим, в массовом сознании утвердился рационализм, возник культ науки.
Наконец, возникло мощное социалистическое движение, обеспечившее проведение ряда важных социальных реформ. Все это сорвало планы продвинутых элитариев-аристократов, заставило их осваивать разнообразные технологии Модерна. Нужно было приложить огромные усилия для того, чтобы подчинить себе новый, индустриальный мир – и не дать ему развиваться самостоятельно. Для этого был использован банковский капитал, через который влиятельные группы мировых торговцев пытались контролировать капитал промышленный.
В результате возник финансовый капитал, соединивший банкиров и промышленников. Старые торгово-финансовые кланы (например, те же Ротшильды) получили мощные экономические рычаги влияния на промышленность.
Более того, они сделали попытку приспособить для этого влияния социализм, натравив промышленный пролетариат на промышленную буржуазию. Для этого было выбрано мощнейшее орудие – забастовка. Последняя была совершенно неопасна для банковского капитала. Напротив, она даже помогала устанавливать контроль над промышленниками – ведь предприятие, понесшее убытки в результате забастовок, было вынуждено обращаться в банк для кредита. И, вообще, социализм, грозящий экспроприировать собственность, представлял опасность именно для промышленников. Банкиры имели дело с ликвидным и крайне подвижным капиталом, который во время потрясений было очень легко перевести из одной страны в другую. В случае же с промышленными предприятиями все было намного сложнее.
В европейских странах неоднократно поднималось движение национальной солидарности, выступающее за классовый мир между предпринимателями и рабочими на базе национализма. Но весь позитив этих проектов был перечеркнут национальной и внешней политикой Адольфа Гитлера, основанной на шовинизме и авантюризме.
В геополитическом плане Гитлер оказался фигурой, крайне удобной для манипулирования со стороны различных центров международного финансового капитала. Именно они сделали все для того, что стравить Германию со сталинской Россией.
Что ж, у плутократии были все основания опасаться Сталина, который взял курс на форсированную индустриализацию в условиях частичной автаркии. Он отказался привлекать в страну иностранный капитал (на чем настаивал Троцкий), cделав упор на закупку оборудования и оплату труда зарубежных специалистов. Понятно, что это никак не устраивало транснациональный капитал, который стал тушить все очаги экономической независимости в мире. Этот процесс затянулся на многие десятилетия, но все-таки окончился победой Транснационала. В конце 80-х – начале 90-х годов «Большая Россия» (СССР) была расчленена и подверглась деиндустриализации.
Ватикан и капитализация?
Ну, и в заключении обратим внимание на «ватиканские истоки» капитализма. Саму банковскую сеть в Европе итальянские купцы, имевшие свои кредитные учреждения по всей Европе. Именно из их ростовщического обихода появились на свет такие слова, как «банк» (от итал. «Ьапса» - «меняльный стол»), риск (итал. «risico»), «банкрот» (итал. «Ьапса rotta» - «опрокинутый стол», означавший хозяйственную несостоятельность торговца) и т. д. Итальянские ростовщики навязывали средневековой (ещё дореформационной) Европе банкократию и навязывали её при благожелательном нейтралитете пап. Вот как об этом пишет ученый-медиевист Р. Ю. Виппер: «Папы в качестве духовных руководителей всего христианства... осуждали процент и рост... Но они сами должны были нарушать свой закон: заключая займы они платитли процент своим кредиторам. Банкиры и ссудчики пользовались оговоркой в папских буллах относительно «ущерба»: они ставили должнику короткий срок и исчисляли ему огромные проценты за просрочку, объясняя, что именно просрочка приносит ущерб. Кроме того, вошел в обычай такой обиход: на векселе писали не ту сумму, которая была занята, а сразу вписывали в обязательство проценты будущие, с суммой вместе; при уплате, таким образом, взымались проценты, хотя они нигде не были упомянуты. Оттого долго могло держаться противоречие: процент был запрещен, но, в то же время, он взимался в высоком и тяжелом размере». («История средних веков»)
Консервативно-революционная альтернатива: «Метафизические основы русского социализма»
