«Большое видится на расстоянии»
Сергей Есенин
Мы идём по улицам, спускаемся в метро, заходим в административные здания и торговые центры, посещаем выставочные залы, и везде нас сопровождают мозаичные панно, фрески, сграффито. Город немыслим без монументальной живописи, он казался бы заурядным, пустым и безликим. «Город в целом должен быть таким синтетическим произведением, в котором все искусства, объединяясь, должны создать величайшее произведение искусств и в смысле образности, и в смысле организации нашей жизни, нашего практического пространства. И, конечно, некоторым водителем в этом деле должна быть архитектура. Но мы часто слышим ответ с этой стороны, что-де архитектура обойдется и без живописи и скульптуры, она сама, одна будет решать образ города. Живопись и скульптура становятся бедными родственниками, просящими их как-нибудь устроить. Правильно ли это? Конечно, нет», — чеканно констатировал Владимир Фаворский, а мы отправляемся на выставку «Искусство в масштабе», что проводит центр РОСИЗО в Музее Москвы.
Экспозиция обширна и роскошна. Потрясают имена — Сергей Конёнков, Евгений Лансере, Владимир Фаворский, Екатерина Зернова. Можно узнать и фамилии тех, кто создавал уникальнейшие произведения, но оставался «за кадром» — Григорий Дервиз, Евгений Аблин, Элеонора Жаренова. Все эти мастера творили пространство, делая его не только пригодным для жилья, но и красивым.
Начало — впечатляющее: Ленинский план монументальной пропаганды. Из сопроводительного текста мы узнаём, что какого-то конкретного нормативного акта по этому поводу не существовало — было несколько декретов, и первый из них — о сносе старых памятников, совершавшемся под лозунгом: «До основанья, а затем!» Второй декрет посвящался возведению новых памятников, каменных стел, барельефов, а также сооружению панно. В третьем декрете тщательно конкретизировались шаги и действия.
Требовались «…выразительные надписи, содержащие наиболее длительные коренные принципы и лозунги марксизма, крепко сколоченные формулы, дающие оценку тому или другому историческому событию». Ленин предлагал помещать такие надписи на административных зданиях и в местах большого скопления народа. «Владыкой мира станет труд», «Пролетарии всех стран соединяйтесь!», «Кто был ничем, тот станет всем» — эти слова теперь украшали общественные пространства. Большинство тех сооружений кануло в лету — сказывалась динамичная сиюминутность эпохи, когда отдавалось предпочтение плакату, слогану, площадному театру, Окнам РОСТа.
На выставке мы можем видеть фото и цифровые копии тех росписей, мемориальных досок и барельефов. В частности, есть и работы Сергея Конёнкова. И тут же — воспоминание из его мемуаров «Мой век». Диалог мастера и безвестной старушки примечателен: «— Кому это, батюшка, икону ставят? — Революции, — ответил я ей. — Такую святую я слышу в первый раз. — Ну что ж, запомни!» Творился не только новый лик городов, но и невиданная религия — вера в Коммунизм. На экспозиционном стенде — записка Владимира Ленина своему соратнику Анатолию Луначарскому, где Ильич распекает наркома просвещения, отвечавшего за план монументальной пропаганды: «Удивлён, возмущён бездеятельностью…» И — указание сделать росписи общественных зданий.
Отдельный зал посвящён Всероссийской сельскохозяйственной выставке 1923 года, проходившей на территории между Крымским валом и Воробьёвыми горами. Иначе говоря, теперь там Парк культуры и отдыха имени Горького. То мероприятие должно было подвести своеобразный итог первым годам советской власти, поэтому декорирование павильонов оказалось на высоте. Вот — эскиз для конюшен павильона «Животноводство» Никифора Тамонькина, художника, архитектора, помощника Алексея Щусева. Павильон «Животноводство» создан в классической манере — с античным входом, на фронтоне коего изображён возничий, удерживающий лошадей. И это — лишь один из шедевров, показанных на той грандиозной выставке сельхоздостижений. На большом экране можно увидеть хроникальные кадры, как живое свидетельство Экспо-1923.
В 1920-х создавалось множество музеев. Тому пример — музей Охраны материнства и младенчества (Охматмлад, как его называли, ибо тогда любили аббревиатуры и акронимы). Произвести росписи для этой полезной организации поручили Владимиру Фаворскому. Он вспоминал: «Музей мне предложил расписывать вход. Темой росписи сперва наметили «Старый и новый быт», но потом в проработке темы «старый» быт отпал, и тема выяснилась как показ роли Охматмлада в заботе о ребёнке и освобождении матери для работы и учебы. Над входом изображалась сестра, принимающая ребят от работницы и колхозницы, а на обеих стенах развивались темы: на левой — гóрода, а на правой — современной деревни. Кроме того, панель, решенная сграффито, рассказывала сцены прогулки летом и зимой».
На выставке целый раздел посвящён этим сграффито — перед нами не только фотография портала, но и эскиз с изображением той самой медсестры. Охматмлад просуществовал всего шесть лет и закрылся в конце десятилетия. В те годы и газеты с журналами, и музеи, и конторы открывались и упразднялись так быстро, что это создавало ощущение мелькания дней. Бешеный ритм, когда всё вспыхивало и угасало с невероятной скоростью.
В 1930-х годах изменились тенденции, вкусы и смыслы. Ушли недолговечные, временные постройки, а динамика сменилась статикой. Отныне всё и вся обращалось к Вечности или хотя бы к долговечности. Во всяком случае, это именно так задумывалось. Мы наблюдаем росписи всё того же Владимира Фаворского для Дома моделей на Сретенке. Долгое время одежда, мода не была подконтрольна, и ею, по сути, занимались артели, ателье, небольшие фабрички. Этакий рудимент ушедшего НЭПа! Отныне этот немаловажный аспект быта решили максимально централизовать, создав единый Дом моделей (там же располагался трест Мосбельё, конструировавший фасоны нижнего белья для сознательных пролетарок).
Фаворский писал: «Относительно конкретной данной темы. Она меня не очень ограничивала, фиксировать сейчас определённые формы костюма я считаю неверным, это ищется. Хотел главным образом отметить, что это учреждение занято одеждой женщины, поэтому тема росписи фасада всецело, а плафона в большей части, посвящена женщине и современной женщине и детям. Это требовало от меня эмоциональности изображения и как бы изящества, соединённого с простотой. Помогало мне в этом античное искусство. Насколько это мне удалось — вот вопрос». На выставке — эскизы, цифровые копии, а также фотография самого Фаворского, лично расписывавшего Дом моделей. Действительно, в его задумке — нечто античное. На панно — современная женщина 1930-х примеряющая хитон. Благо, в 1930-х были популярны греко-римские мотивы — не только лишь в зодчестве, но и в женском одеянии.
Представлены росписи Евгения Лансере для несостоявшегося Дворца Советов, цифровая копия панно Юрия Пименова для Нью-Йоркской Экспо-1939, макет советского павильона для Парижской Экспо-1937, фрагменты росписей Владимира Фаворского для станции метро Комсомольская Сокольнической линии. Архитектура, мозаики и барельефы в метро, пожалуй, самое массовое из искусств, и ему на выставке отведено особое место. Допустим, для сравнения даны эскизы майоликового панно для кольцевой станции метро «Комсомольская». Здесь уже — пышность триумфа, мало напоминающая предвоенную лапидарность. Рядом — пробные мозаики для плафонов станции «Новокузнецкая», созданной в годы Великой Отечественной. Внимание приковывает картуш Владимира Фаворского для бассейна ЦСКА —торжество барочных форм и никакой лаконичности. Крупные, где-то даже тяжеловесные тела спортсменов в обрамлении каменной виньетки — типичное творение позднесталинской эры с её затейливым шиком.
А потом всё изменилось — приход к власти Никиты Хрущёва ознаменовался борьбой с «архитектурными излишествами». Для одних это было крушением эталонов, для других — зарождением свежих тенденций, модернизма по-советски. В любом случае, развернулась новая эстетическая парадигма. Возникли солнечно-лёгкие конструкции, панельные дома, возводимые в рекордно короткие сроки, многочисленные НИИ, кафе-стекляшки, и всему этому требовалось достойное оформление.
Интересно смотрятся эскизы Евгения Аблина для кварталов-новостроек. Поражает юношеский динамизм рисунков — ощущение дороги и ожидания светлого будущего, которое вот-вот наступит. Удивительны мозаики Григория Дервиза, сделанные им для самых разных помещений — общественных, медицинских и торговых. Чёткий минимализм, условность изображений и любовь к геометрии — вот символы времени. А тут — прекрасное сграффито Элеоноры Жареновой «Новые Химки», созданное для дворца культуры. Изображены юноши, занимающиеся парашютным спортом. Во всех этих произведениях — свежий ветер надежд и всепобеждающая молодость.
В 1970-1980-х годах стало больше реализма, и вот — сграффито «Трудовые резервы» Екатерины Зерновой для ПТУ на Каширском шоссе. Да-да. Знаменитые художники работали не только для ведущих научно-исследовательских институтов, но и для обычных училищ. Здесь и отображение различных профессий, которым учат в ПТУ, и парнишка, принимающий факел от старого рабочего. Не обошлось без курьёзов, и Зернова отразила их в своей книге «Воспоминания монументалиста»: «Огорчало комичное, на мой взгляд, требование директора: «остричь всех мальчиков». Сейчас многие школьники, не говоря уже о студентах, носят длинные волосы. Не вижу тут криминала. Часто это красиво, иногда смешно, но всегда характерно для современной молодёжи. Я уговаривала директора, читала ему лекции по истории искусства, приводила примеры от Рафаэля до Репина — ничто не действовало. Чтобы не ссориться, «остригла» одного подростка на первом плане. Получился урод, понадобились иные детали, восполнившие искаженный силуэт. Никого я больше не «стригла».
Экспозиция многослойна, поэтому взять её наскоком не получится. В большей степени она понравится искусствоведам и культурологам, чем досужему посетителю. Вместе с тем, даже непрофессионал найдёт здесь что-то своё — узнает улицу и дом с мозаичным панно, вспомнит дворец пионеров или дом культуры, словом, расширит своё понимание городской среды. «Большое видится на расстоянии», — сказал Сергей Есенин, правда по иному поводу — о людях. Но города — они, как люди, у них своя душа и свой облик, а монументальное искусство и есть то самое «большое», которое надо изучать, понимать или хотя бы видеть.
