После недавней вспышки политического насилия в Иране стало окончательно очевидно, что внутренняя стабильность исламской республики, как минимум, не бесспорна. И что курс на раскачку ситуации в стране взят крепко и акцентированно. А тот факт, что со времени предыдущей попытки подобной дестабилизации прошло менее двух лет, лишь подтверждает сказанное.
В связи с этим вполне уместно поставить абсолютно закономерные вопросы. Например, что будет, если у тех, кто пытается добиться падения нынешней иранской государственности, всё получится? Может ли такое в принципе произойти? Какие процессы, могущие этому поспособствовать, идут внутри самого Ирана? Каковы будут последствия исчезновения с политической карты Ближнего Востока региональной сверхдержавы масштаба Ирана?
И что в принципе происходит на иранском направлении в ближневосточной Большой Игре?
Экзистенциальная война
Соединенные Штаты в течение четырех десятилетий после событий 1979 года практически не скрывали своего желания видеть провал иранской революционной шиитской исламской республики. И крушение нынешнего Ирана, если таковое произойдёт, может оказаться крупнейшей победой Вашингтона в регионе, где его политика в последнее время сопровождалась сплошными неудачами.
Однако означать это будет отнюдь не «принесение мира и демократии» на Ближний Восток. Значительная эскалация ситуации в Иране или любое крупное иностранное вмешательство может привести к расширению возможностей куда более серьёзного врага — понёсшей ныне существенный урон группировки «Исламское государство». Эта организация, более известная как ИГИЛ, родилась несколько лет назад из смерти и разрушения, опустошающих Ирак и Сирию, и с тех пор входящие в него суннитские джихадисты вполне очевидно стремились подключиться к движениям, воюющим с иранским правительством изнутри, и тактически подыграть любым внешним силам, подталкивающим страну к взрыву.
Для Ирана борьба с ИГИЛ всегда была экзистенциальной. Открыто включившись в спровоцированные извне конфликты в соседних государствах, Иран мобилизовал шиитские ополчения как в Ираке, так и в Сирии, чтобы остановить наступление армии боевиков, которые упивались массовой резней тех, кто находился вне их радикальной идеологии. В первую очередь это касалось не суннитских мусульман. Если христиане (а, в некоторых случаях, даже езиды) хотя бы как-то могли с ними договориться, то у шиитов и особенно алавитов не было вообще никаких перспектив физически выжить.
Вмешательство Ирана оказалось жизненно важным для перелома в борьбе с джихадистами. И хотя враги исламской республики как внутри самого Ирана, так и за его рубежами активно извлекают политическую выгоду из нынешнего хаоса, начавшегося на его улицах, но даже эти враги опасаются, что такая нестабильность может создать условия для нового подъёма ИГИЛ.
«Различные группы, враждебные иранскому правительству, в том числе ИГИЛ, сепаратисты или другие, подобные им, всегда использовали и будут использовать в своих интересах любые беспорядки в стране» - считает Абас Аслани, главный редактор тегеранского частного новостного издания «Iran Front Page» . По его словам, любой коллапс или ослабление иранского государства приведет к усилению нестабильности в регионе. Это также вызывает озабоченность даже противников политического строя в Иране, поскольку они не уверены в том, как сложится ситуация в случае краха нынешней системы в стране.
Роджер Шанахан, научный сотрудник программы Западной Азии при австралийском Институте Лоуи, полагает, что Иран имел решающее значение в предоставлении материально-технической и консультативной поддержки военизированным формированиям, которые сражались с ИГИЛ в Ираке и Сирии, особенно в первые годы кампании. Что касается конкретно Сирии, то, по его словам, поддержка Ираном президента Башара Асада также означала очень существенный и в ряде случаев решающий вклад в кампанию по борьбе с ИГИЛ. И здесь даже западный эксперт признаёт, что «целью была не поддержка лично Асада, а именно подавление армии террористов». Так называемый «халифат» ИГИЛ в результате в том числе и действий Ирана, был разрушен. При этом, по мнению ряда военных экспертов, в Ираке и Сирии всё ещё осталось около 15 000 боевиков. И это до сих пор весьма значительная сила.
Несмотря на потери на поле боя, ИГИЛ продолжает существовать, сохраняя обширную сеть спящих ячеек и предпринимая сложные медиа-операции, агрессивно транслируя пропаганду. Об окончательной победе над ним говорить, как минимум, рано.
Топливный бунт
Тегеран долгие годы методично отстраивал в регионе прочную систему негосударственных акторов, противостоящих Израилю, Саудовской Аравии и США, именую которую «Осью Сопротивления». И это оказалось крупной стратегической победой Ирана, которая позволяла и позволяет ему выживать в режиме всё усиливающихся санкций. Но и этот ресурс прочности оказался не безграничным.
Иранские компании имеют очень мощный потенциал роста, даже не смотря на то, что все более жесткие санкции США ограничивают доступ Тегерана к располагаемому доходу. Хотя иранское правительство, как полагают, все еще имеет доступ к значительному богатству для финансирования своих политических операций, двойные последствия введенной США торговой блокады и внутренних экономических проблем сделали жизнь более трудной для обычных иранцев, неспособных извлечь выгоду из экономических реформ, обещанных иранским президентом Хасаном Роухани.
Решение его правительства в начале осени сократить топливные субсидии населению было поддержано Международным валютным фондом. Но при этом стало подобно сейсмическому толчку для многих иранцев, привыкших к дешевому топливу. И в стране начались бунты, очень быстро использованные внешними силами.
Реакция правительства на местах была быстрой и, для наиболее активных участников беспорядков, нередко смертельной. По мнению международных наблюдателей, во время столкновений было убито более 200 иранцев. Впрочем, никаких достоверных и окончательных подсчетов не существует,а иранское правительство оспаривает эти цифры.
Швы распада
Наиболее ожесточенное сопротивление силам правопорядка было оказано в иранской западной провинции Хузестан, где арабские сепаратистские группировки, такие как Арабское движение за освобождение Ахваза, сообщают о «жестоких столкновениях между жителями, оккупационными силами и повстанцами». И события там продемонстрировали ещё одну не очевидную извне, но грозную проблему: в то время как протестующие выражали недовольство экономическим положением страны, начали активизироваться сепаратистские группы в ключевых приграничных районах Ирана.
Эти группировки являются «самой большой внутренней угрозой для Ирана сегодня» - говорит Ариана Табатабай, младший политолог медиа-корпорации RAND и старший научный сотрудник Школы международных и общественных отношений Колумбийского университета. Наиболее нестабильными пограничными районами являются провинции Систан-Белуджистан, Хузестан и иранский Курдистан. Наблюдатели опасаются, что любая эскалация мятежей в этих районах может подтолкнуть Иран к межконфессиональной розни, подобной сирийской. «Это часть того, что удерживает многих иранцев от прямого подталкивания к краху режима: уроки Сирии многое показали» - добавляет Ариана Табатабай.
Мятежи поднимались сепаратистскими арабскими, белуджскими и курдскими ополченцами в течение десятилетий, задолго до появления ИГИЛ, Аль-Каиды или даже Исламской революции 1979 года, которая свергла прозападного шаха, долгое время пользовавшегося поддержкой ЦРУ. Исламская республика в значительной степени сумела сдержать эти беспокойные народности, но террористические нападения продолжаются. Такие как февральский взрыв автомобиля, протаранившего военный автобус, в результате чего погибло 27 членов КСИР в провинции Систан-Белуджистан.
На лавры проведения данной акции претендовала группировка «Джейш уль-Адль», которая вместе с другими суннитами-исламистами из организации «Ансар Аль-Фуркан» воспользовалась предыдущими периодами беспорядков в попытке подорвать иранское правительство. ИГИЛ, печально известная своей способностью наводить мосты через континенты, активно стремится использовать это национальное противостояние между персами и арабами по той же схеме, как это происходит в таких далеких от Ирана странах, как Филиппины.
При этом ИГИЛ ясно дал понять, что борьба с шиитами является одной из ее основных целей, в результате чего Иран является для него мишенью первого порядка. Очевидно, что при первой же возможности ИГИЛ поможет разжечь недовольство в районах Ирана, населённых этническими меньшинствами. При этом исламские террористы используют ту же тактику, что и США, заявляющие о своей поддержке протестующих, позволяя иранскому правительству развивать риторику об иностранном вмешательстве, которой в исламской республике можно обосновать населению любые репрессии. Охват влияния таких групп внутри Ирана в целом остаётся довольно незначительным, но это не столь важно, так как ИГИЛ в основном сосредоточило свои усилия в районах со значительным курдским и арабским меньшинством. Главным образом потому, что это население исторически игнорировалось, если ни подавлялось центральной властью.
Нельзя сказать, чтобы эта угроза не была ожидаемой. Иран с самого начала был обеспокоен опасностью, которую ИГИЛ представляет для его территории, и возможностью поддержки сепаратистов более низкого уровня организации среди арабских и белуджских суннитских групп внутри страны. Не смотря на то, что у них крайне ограниченная поддержка внутри Ирана, они вполне могут попытаться использовать сосредоточенность силовых структур на топливных протестах, чтобы предпринять определённые тактические действия местного характера.
Удар в сердце
Опасность таких «групп нестабильности» подтверждает то, что даже с весьма скромным успехом в своем проникновении в Иран, ИГИЛ удалось нанести удар в самое сердце исламской республики в июне 2017 года.
Менее чем через два месяца после того, как ИГИЛ выпустило видео на персидском языке, несколько суннитских курдских боевиков, связанных с группой, устроили двойной теракт: нападения на иранский парламент и мавзолей покойного аятоллы Хомейни. Погибли восемнадцать человек.
В сентябре вновь разразилась трагедия с драматическими сценами спасения гражданских лиц и солдат, несущих окровавленных детей в Ахвазе. Боевики там открыли огонь на параде стражей исламской революции, посвященном годовщине событий Ирано-Иракской войны. Во время которой, к слову, Саддам Хусейн также пытался способствовать арабскому сепаратизму в Хузестане.
Неделю спустя ночное небо над иранским Керманшахом и Курдистаном было освещено пламенем ракет «Зульфикар» и «Киам», которые пролетели сотни километров над Ираком и поразили цели в восточной сирийской провинции Дейр-эз-Зор, оплоте ИГИЛ. Этот беспрецедентный ракетный удар был воспринят не только как послание ИГИЛ, но и как свидетельство действительной военной мощи Ирана, а также решимости её использовать против главных национальных врагов.
При этом очевидно, что поддержку арабским сепаратистам в Иране оказывает не только ИГИЛ. Известно, что высшие фигуры администрации Вашингтона, такие как бывший советник по национальной безопасности Джон Болтон, открыто поддерживали «оппозиционные силы», такие как «Организация моджахедов иранского народа». До какой степени подобные организации несут ценности «мира и демократии», говорить, пожалуй, излишне.
Дамоклов меч
Понятно, что протестующие иранцы не разделяют такие сепаратистские или джихадистские взгляды, что они сами боятся таких групп. Более чем очевидно, что травма от предыдущего нападения ИГИЛ на Иран все еще довлеет над общественным сознанием страны. Независимо от того, могут ли нынешние демонстрации привести к дестабилизации, страх перед ИГИЛ или работающими с ним сепаратистскими группами, существует и определяет многое в обществе. Большинство иранцев обеспокоено тем, что в случае военного конфликта с США или Саудовской Аравией, или даже в случае серьезных потрясений на внутреннем уровне, наиболее очевидным последствием будет именно нападение ИГИЛ. Сейчас Иран весьма значительно укрепил безопасность своих границ, но в случае, если внутренняя (или вызванная извне) дестабилизация приведёт к падению или значительному ослаблению правительства — это может позволить ИГИЛ мобилизовать силы извне. Характеризуя такую ситуацию один из иранских военных экспертов высказывается абсолютно однозначно: «У меня нет сомнений в том, что ИГИЛ нападет. Я никогда в своей жизни ни в чём не сомневался меньше, чем в этом». По его словам, если ИГИЛ установит плацдарм в горных районах между Ираном и его соседями, на то, чтобы его там победить, могут уйти десятилетия. И эта угроза висит сейчас над исламской республикой, как Дамоклов меч.
Тем не менее, практически все эксперты в один голос заявляют, что считают крах иранского правительства маловероятным в ближайшем будущем, несмотря на кампанию «максимального давления» со стороны США против него. И даже для Вашингтона (и особенно для его союзников в Европе) это не обязательно плохо: они неоднократно убеждались, что потеря контроля над ситуацией правительством их противников часто имела далеко идущие последствия в виде массовых потоков беженцев, формирования новых, более могущественных врагов и дорогостоящих военных интервенций для борьбы с ними.
Примером этого может служить вторжение в Ирак в 2003 году. Год спустя США технически контролировали 25 миллионов человек, унаследовав раздираемую войной нацию, от которой в итоге и родится ИГИЛ. А следующая, уже демократическая администрация США продолжила предпринимать новые, ещё более безответственные военные авантюры в Ливии и Сирии.
Возможное же падение Ирана — страны, население которой превышает по численности все три раздираемых ныне войной страны вместе взятые — вероятно, имело бы еще более разрушительные побочные эффекты и дало бы ИГИЛ и другим подпольным силам новые возможности для действий. Погружая весь регион в беспросветный мрак и, вероятно, дестабилизируя в итоге целый континент.
И пусть на данный момент угроза ИГИЛ находится в основном локализована, но углубление экономических проблем, вызванных американскими санкциями гарантирует, что этот вопрос ещё долго не будет закрыт окончательно. Равно, как и то, что воинствующая группа в самих США будет продолжать добиваться падения Ирана. Волнуют ли их последствия? Это интересный вопрос.
