«Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами города,
Взлётные огни аэродрома».
Николай Добронравов. «Надежда».
Картины Георгия Нисского нравились мне ещё в детстве — эти ветра и паровозы, прохлада, воздух. Пожалуй, никто другой не умел так ощущать необозримое русское пространство, как Нисский. Разве что Николай Гоголь, рассуждая о птице-тройке или о том, что «...отсюда хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». Кроме того, Нисский — единственный, кто умудрился совместить, слить несовместимое: уют и холод. Уютный холод. Его полотна — чистый оксюморон, якобы невозможность, а потому рожают мощный катарсис (по теории Льва Выготского). Многие авторы писали хмурые снега, таёжные ЛЭПы на рассвете и самолёты, прорезающие колючую синь. В тех мирах не хочется жить, а ещё меньше хочется там работать: адепты «сурового стиля» перебарщивали с аскезой и, как смеялись ещё во времена Оттепели: сытые мальчики «модно» рисуют тундру, а сами хотят в Коктейль-Холл на улице Горького. Наш Георгий Нисский — много старше тех мальчиков аксёновской закваски; он воспевал колючие ветры ещё в 1930-х, задолго до «сурового стиля», явившегося как отрицание сталинского Grand Marnier, тогда как Нисский ничего не отрицал — он жил в своих ветрах. Ему там нравилось. Светлокожий, спортивно-подтянутый, он скорее напоминал авиатора или моряка, нежели расхожего интеллигента. И как пел Юрий Визбор: «Будем понимать мы эти штормы, / Как желанный повод для борьбы». Поэтому-то и кажется, что его — Нисского - промозглые полустанки — до странности комфортны. В каждую из картин хочется «запрыгнуть» и ощутить запахи, звуки, дуновения. Он с детства грезил поездами и маршрутами. Он остался верен этому чувству. Став уже признанным мэтром, он скажет: «Семафор, разбег рельсов, уходящий за поворот леса, шумливый бор с мачтовыми соснами и бескрайность белорусских полей с поземками… все это незабываемо и до сих пор сжимает сердце сладостью неизгладимых впечатлений».
В Институте Русского реалистического искусства (ИРРИ) сейчас проходит выставка «Нисский. Горизонт». Нынче всякая экспозиция — даже тематическая - это поиски концептуальных решений. Игра слов — обязательное условие, а потому читаем в аннотации: «Его фирменный приём – непривычно низкий горизонт, сообщающий композициям Нисского бескрайнее пространство, свободное для движения поездов, самолётов и кораблей». Отсюда — Нисский и низкий. Горизонт. Сам же Нисский — потрясающе высокий. Во всех отношениях. Центральная картина - «Над снегами» (1964). Все оттенки синего. Любование стужей. Мощная горизонталь земли и — стройные вертикали сосен. Главный герой — самолёт. Яркая чудо-стрела посреди мироздания. Внизу — путник. Чуть поодаль — сани, лошадь... Да-да. То самое: «Отсюда хоть три года скачи...». Зато можно долететь за полтора часа.
Первый зал экспозиции посвящён, как водится, детству и становлению. Жора Нисский — интеллигентный мальчик, сын станционного доктора. Бытие, как по Чехову: тихо, благодатно и чистенько. Но — скучновато. Острая жажда приключений: «С трепетом смотрел я на черные, храпящие паровозы. Они убегали куда-то, в какую-то неведомую даль. Они поглотили меня всего, наполнив меня первым восторгом романтики». Карандаши и бумага! Нисский не был прилежным гимназистом — он сбегал с уроков, чтобы рисовать «железных коней», поезда. По его признаниям, он изрисовывал буквально всё — не только свои ученические тетрадки, но и серьёзные книги папы-медика. Подростковая мечта — сделаться машинистом. О художествах он как-то не думает, видя в этом не оттачивание линий, а приближение к великой грёзе. Как обычно, всё изменила Революция — юный Жора малюет плакаты и надписи на транспарантах. Потом — учёба: сначала в Гомеле, затем — в знаменитом ВХУТЕМАСе. Метания и дерзания. Увлечение новаторством. Отрицание прошлого. Больше того — яростное, весёлое и жестокое отрицание. Первые профессиональные опыты — под руководством Александра Древина и Роберта Фалька. В натюрморте 1920-х — пока никаких намёков на будущие лайнеры.
Но! Снова милый сердцу паровоз. Размашисто, будто бы наспех. Эра вечно спешащих. Под стеклом - документы Нисского с типичной аббревиатурой тех лет «Всекохудожник», что означало его принадлежность к Всероссийскому союзу кооперативных товариществ работников изобразительного искусства. Рядом — удостоверение яхтсмена и — несколько фотографий. Нисский — спортсмен, красавец, эталонный персонаж эпохи. Вот он на крыше ВХУТЕМАСа — делает сложные, опасные пируэты. Юрий Олеша писал об этом типаже: «Светлые глаза, светлые волосы, худощавое лицо, треугольный торс, мускулистая грудь – вот тип современной мужской красоты. Это красота красноармейцев, красота молодых людей, носящих на груди значок «ГТО». Она возникает от частого общения с водой, машинами и гимнастическими приборами». Да, сам Нисский констатировал: «Жил в спортзале — в мастерскую забегал».
Там же — в спортивном зале — состоялась судьбоносная встреча с Александром Дейнекой, ещё одним певцом радостной советской жизни. Выставка рассказывает не только о самом Нисском, но и о тех, кто его окружал, потому здесь же — несколько вещей Дейнеки и — набросок Петра Кончаловского к полотну «Купание красной конницы», где Нисский послужил одним из обнажённых натурщиков. В те годы художники работали, где только дозволено — в прессе и рекламе, плакатистами и детскими иллюстраторами. Георгий Нисский, помимо всего прочего, явился автором рисунков для «Цусимы» Алексея Новикова-Прибоя, культовой книги для нескольких поколений. Две пламенных страсти: железная дорога и — море.
Следующий зал! Представлен ряд картин 1930-х, посвящённых морской тематике. Особое внимание уделено работе «Встреча. Севастополь» (1935), которая не слишком-то характерна для Нисского, но зато была отмечена бронзовой медалью на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Поездка в Крым! Туда художник отправился вместе со своими товарищами - Егором Ряжским и Фёдором Богородским. Лето, солнце, морские прелести, бирюзовое море. На картине — скорее пафосное, чем романтическое свидание моряка с его девушкой. Фигуры словно бы взяты с полотен Самохвалова или Дейнеки: оба героя крупны, могучи, оптимистичны. Много отчётливой синевы и резкого белого цвета. (Под явным влиянием Дейнеки написан и «Прыжок с парашютом» (1935) — всё те же бело-сияющие оттенки бодрости). Обычно же у Нисского, как в той песне, написанной много позже: «Здесь у нас туманы и дожди, / Здесь у нас холодные рассветы, / Здесь на неизведанном пути / Ждут замысловатые сюжеты». Да — замысловатые. По каждой из этих скромных — по виду, а не по сути — картин можно писать школьное сочинение.
Хрестоматийный пейзаж «Октябрь» (1933). Чарующая тревожность. Предвкушение дороги. Как у тех гайдаровских пацанов, которые живут на таком же полустанке и глядят на пролетающий мимо состав: «Заревет, разбрасывая искры. Прогрохочет так, что вздрогнут стены и задребезжит посуда на полках. Сверкнёт яркими огнями. Как тени, промелькнут в окнах чьи-то лица, цветы на белых столиках большого вагон-ресторана. Блеснут золотом тяжёлые жёлтые ручки, разноцветные стекла. Пронесётся белый колпак повара. Вот тебе и нет уже ничего. Только чуть виден сигнальный фонарь позади последнего вагона». Мы тоже наблюдаем крохотную станцию-точку на магистрали из пункта А в пункт Б. Где-то далеко - стройки, вехи, флаги, смыслы. А тут — мирная и скучная коровка, выступающая контрастом общей идее полотна. Гайдар-современник, меж тем, продолжал: «И никогда, ни разу не останавливался скорый на их маленьком разъезде. Всегда торопится, мчится в какую-то очень далёкую страну — Сибирь. И в Сибирь мчится и из Сибири мчится. Очень, очень неспокойная жизнь у этого скорого поезда».
Неспокойная жизнь и у Георгия Нисского — он много ездит по стране и упоенно работает. Будучи знаменитым и востребованным, Георгий Нисский не чурался такой «проходной» деятельности, как создание обложек для детской прессы, в частности, для журнала «Пионер». На стендах образцы разных лет — с лыжниками и кораблями. К воспитанию детей в Советском Союзе относились с величайшим трепетом, а потому для сотрудничества привлекались лучшие кадры.
Искусствоведы отмечают, что поздние работы — 1950-1960-х годов — гораздо лаконичнее и композиционно стройнее. Довоенные сюжеты перегружены деталями, механически срисованными с натуры, тогда как «Дорога на закате» (ок. 1950) — беспримерный шедевр, где нет ничего случайного. Так рассуждая, и мы переходим в соседний зал. На одной из витрин экспозиции показано, как Нисский отсекал всё лишнее. Примером служит популярная вещь «В пути» (1958-1964), которую мастер исправлял и переделывал с фанатичной дотошностью. Он расширял пространство, делая акцент на солнечном диске — в первоначальном варианте таких акцентов было два: светило и круглые станционные часы. Великолепен и сюжет «Скоро Москва» (1963) — филигранное сопряжение горизонтали (желдор-путей и траектории самолёта) с вертикалью (дом-новостройка за окнами поезда). Нисский, умел создавать настроение буквально из ничего. Скромными и даже минимальными средствами. Если вдуматься, фабула-то бедноватая: строение-коробка на фоне скучноватого неба. Другой бы наворотил красивостей. При нулевой эмоции. А тут — реальность ощущений. Предвкушение встречи с любимым городом.
Неожидан «Пейзаж с церковью» (1960-е гг) — храмы никак не ассоциируются с творчеством Нисского, тем не менее, они его интересовали не меньше, чем самолёты и новостройки. Правда, в СССР подобное внимание всегда подавалось через призму «сохранения культурного наследия». На полотне — церковь Покрова на Нерли, хрестоматийный, многажды растиражированный силуэт. Поодаль — автомобиль художника: Нисский был великолепным водителем и это позволяло ему свободно разъезжать по стране. Судьба даровала ему слишком много — талант, красоту, многогранность и, что немаловажно, — официальное признание со стороны властей. Нисский ещё долго слыл «крепким мужиком» - на выставке представлен его портрет работы Виктора Цыплакова: наш герой показан в образе настоящего морского волка, с кружкой пива и тарелкой раков. Последние годы жизни художник много болел — даже самые закалённые натуры не властны перед старостью. Умер Георгий Нисский в 1987 году, а его «уютный холод» по сию пору волнует кровь...
Заглавная илл. "Аэродром" (1961)
