Определенно, кульминацией Послания В. В. Путина Федеральному Собранию РФ явились слова о Крыме и древнем Херсонесе, вновь обретенными Россией: "Ведь именно здесь… принял крещение князь Владимир, а затем и крестил всю Русь. И именно на этой духовной почве наши предки впервые и навсегда осознали себя единым народом. И это дает нам все основания сказать, что для России Крым, древняя Корсунь, Херсонес, Севастополь имеют огромное цивилизационное и сакральное значение".
Это не историографическая отсылка и не географический экскурс. Президент затронул тему, чрезвычайно важную для 2015 года, когда 28 июля Россия будет торжествовать 1000-летие преставления святого равноапостольного князя Владимира. В приведенной цитате прослеживается явное желание Владимира Путина опереться на традицию, которую митрополит Иларион еще в XI веке обосновал в "Слове о законе и благодати". Автор был абсолютно убежден в Божественном промысле о крещении Владимира и проведенных князем религиозных реформах. Здесь он узрел наступление "времен своа", когда на историческом пути молодого государства волей Всевышнего расставляются цивилизационные вехи.
Если следовать пушкинскому постулату: "Мы обязаны монахам нашей историей, а следовательно, и просвещением", то совместность Года литературы и величания памяти Крестителя Руси воспринимается задуманной не на земле только, а и на небе.
Без сомнения, христианство распространилось в стольном русском граде Киеве не менее чем за полвека до Владимира. В 955 году в Царьграде великую княгиню Ольгу крестил патриарх Константинопольский Феофилакт. Судя по договорам, заключенным с греками, Игорь относился к христианству сочувственно, Святослав — терпимо. Они рассматривали веру как дело частное, существующее на периферии господствующего язычества. Да и князь Владимир Святославич не "с пеленок" тяготел к христианству. Он, как прозорливый государственный муж, нашел самый оптимальный путь для единения Руси — посредством возведенного в статус всенародной веры монотеизма, что позволило сформировать единообразную культуру.
На Руси при князе Владимире мусульманский мир не был экзотикой: под боком находилась Волжская Булгария. Великое княжество Киевское еще и во времена Нестора Летописца воспринималось в качестве континуитета Хазарского каганата, исповедовавшего иудаизм. Латинствующая Германия не чуралась русской культуры, о чем свидетельствует, скажем, посольство княгини Ольги к императору Священной Римской империи Оттону I. Таким образом, приведенный в "Повести временных лет" рассказ о "выборе веры", когда за русскую душу боролись ислам, иудаизм, обряды латинский и греческий, вполне реален.
Князь Владимир сделал свой выбор — без насилия и принуждения. По причинам политическим Константинополь в конце Х века был не в состоянии оказать миссионерское давление на великого князя и навязать ему веру. То было решение свободного человека, дорожившего суверенитетом своей державы.
В самом конце ХIХ столетия академик А. Шахматов, а за ним и ряд историографов, отверг приведенные в "Повести временных лет" сведения о крещении князя Владимира в Корсуни. И не был оригинален, ведь и сам автор монах Нестор зафиксировал, видимо, не раз слышимое: "Не знающие же истины говорят, что крестился Владимир в Киеве, иные же говорят — в Василеве, а другие и по-иному скажут". Данное "мнение" приводилось и в "Начальном своде" ХI века. Значит, "матерь городов русских" запамятовала место духовного просвещения своего правителя. Академик А. Панченко объяснил такое "недоразумение" со свойственной ему оригинальной аргументированностью: "Потому, видимо, что их предки не обратили особого внимания на крещение князя, считая это частным его делом".
А что же Корсунь?
Летописец объясняет конфликт Владимира и константинопольского императора нарушением обещания выдать за великого князя свою сестру Анну. Однако исследования профессора Анджея Поппэ убедительно опровергают данную мотивацию. В 987 году искушенный византийский военачальник Варда Фока взбунтовался против императора Василия II, занял Малую Азию и заявил права на престол. Корсунь поддержала претендента. По просьбе императора князь Владимир отправил шесть тысяч воинов ему на помощь. Часть их была переброшена на Босфор, а с более многочисленным отрядом великий князь двинулся на корсунских мятежников.
Поддержку Владимира Василий II оценил по-царски щедро, выдав за него порфирородную Анну. В 988 году, до свадьбы, русский князь крестился с именем Василий. Так он породнился с византийским василевсом и по крови, по духу. Возможно, это случилось 1 (14) января — в день памяти их небесного патрона. По слову преподобного Нестора Летописца, русский правитель "крестился в церкви Святого Василия, а стоит церковь та в городе Корсуни посреди града, где собираются корсунцы на торг… По крещении же Владимира привели царицу для совершения брака… После всего этого Владимир взял царицу, и Анастаса, и священников корсунских с мощами святого Климента, и Фива, ученика его, взял и сосуды церковные и иконы на благословение себе. Поставил и церковь в Корсуни на горе, которую насыпали посреди города; стоит церковь та и доныне… Корсунь же отдал грекам как вено за царицу, а сам вернулся в Киев".
Херсонес (в Византии — Херсон, на Руси — Корсунь) был основан греческими колонистами на юго-западном берегу Тавриды в V веке до РХ. В I столетии он стал окраинной провинцией Римской империи, а потому подходящим местом для ссылки исповедников христианской веры.
Вообще, обильный церквями епархиальный город Херсонес, как писал исследователь крымских древностей А. Л. Бертье-Делагард, являлся "источником христианства и примером его обрядностей для всех окрестных мест… даже крестившаяся Русь вынесла из Херсонеса и форму его крестов, которую мы и видим на остатках киевских сооружений XI века".
Митрополит Макарий (Булгаков) считал, что ученик первоверховного апостола Петра святой Климент "справедливо может быть назван первым епископом Херсонским, если только не было в Херсоне епископа со времени самого апостола Андрея". Не случайно византийский император Михаил VII в письме к великому князю Всеволоду Ярославичу утверждал: "Одни и те же самовидцы евангельской проповеди провозгласили Христианство у обоих народов".
Для русской государственности Херсонес оказался отправным пунктом в процессе освоения и присвоения сакрального наследия и пространства Византии. Здесь был заложен нулевой цикл созидающегося священного Русского мира. Поэтому претерпевшая многие превратности Корсунь, взятая Россией под свою державу во второй половине XVIII века, стала своего рода "заместителем" Константинополя, заветную идею освобождения которого лелеяло не одно поколение православных соотечественников.
Херсонес в русской национальной памяти запечатлелся как один из фундаментальных этнокультурных символов, не требующих доказательств подлинности.
В 1472 году Иоанн III, обвенчавшись с "царевной царегородской" Софьей Палеолог, подтвердил право российских государей на константинопольский престол и, "по свойству с царями греческими", принял их герб в виде двуглавого орла. Союз с "отраслью царственного древа", вызвал в памяти херсонесскую женитьбу святого Владимира на византийской принцессе. Василий III уже обсуждал с преподобным Максимом Греком возможность образования новой Византийской империи.
Иоанн Васильевич Грозный никогда не сомневался, что Крым есть временно занятая иноверцами русская земля. Не случайно, на картах XVI века Черное море именовано Русским морем, Керченский пролив — Русской рекой.
Царь Борис Годунов и царевич Федор в 1598 году жаловал милостыню "Егорьгию Страстотерпцу, что в Корсуни". Этот древний монастырь из-за своей близости к Херсонесу имел постоянную ругу от московского трона. В 1622 году его настоятель митрополит Серафим передал в дар Михаилу Федоровичу Романову частицу мощей святого Меркурия — "от скифов родом". Подношение вполне соответствовало устойчивым национальным предпочтениям. Мощи Меркурия положили в государев Кремлевский Благовещенский собор, где хранился бесценный Корсунский крест святого царя Константина.
Идеологом наступления Московского государства на Крым являлся один из самых образованных людей XVII столетия хорватский богослов Юрий Крижанич. В 51 и 52 главах своего труда "Разговоры о владетельстве" ("Политика") он изложил "План завоевания Крыма, составленный в царствование государя Алексея Михайловича".
Русско-турецкие войны, длившиеся с небольшими перерывами с 1568 по 1878 год, были необходимы России для приращения своего сакрального пространства. Их вели и царь Феодор Алексеевич, и его сестра царевна Софья, фаворит которой князь В. В. Голицын написал "план присоединительного похода" против Крымской орды. Однако русские войска тогда потерпели поражение, и таврические прожекты легли под сукно.
Ситуация переменилась в пользу России в правление императрицы Анны Иоанновны. Тогда идея Корсуни вновь актуализировалась в контексте неоспоримости византийского преемства Руси и неутихающей надежды на возвращение Константинополя в лоно Православия. Генерал-фельдмаршал Х. Миних в 1735–1739 годах провел удачную военную кампанию в Крыму, развенчав миф о непобедимости турок. Полководец изложил представление о таврической виктории в своем "Генеральном плане войны", где обозначил, что в 1737 году ее величество полностью подчинит себе Крым, а затем греки "спасутся под крылами Российского орла".
Русская дипломатия "провалила" финальный этап разгрома Крымского ханства, поэтому итоги войны не имели практических последствий. Однако Европа и Турция, наконец, осознали, что Россия не успокоится, пока не присоединит Крым.
Отечественная державная идея слагалась из умения мечтать да строить планы, количество которых в правление Екатерины II перешло в качество. Идею "русской Византии" удалось воплотить, прибрав Корсунские руины.
Государыня переформатировала старый "греческий проект" в злободневный "крымский", вернее, мудро подменила один другим. Европейские дипломаты, бывшие при русском дворе, уверенно заявляли: "Хотя императрица отложила намерение завоевать Турцию, однако она предполагает положить основание новой империи, что, будучи обладательницей некоторых частей древней Греческой империи, именно Тавриды, Босфора Киммерийского и Иверии, она намеревается короновать в Херсоне внука своего Константина".
Императрица, назвав Корсунь "Российским Вифлеемом", велела на гербе новой Таврической губернии изобразить в центре на голубом поле золотой восьмиконечный крест — "да знаменует он, что крещение во всей России через Херсонис произошло".
Готовясь к вояжу 1787 года по Новороссии, Екатерина II приказала выпустить серебряные монеты со своим вензелем и с надписью "Царица Херсониса Таврического". Она развернула державу к купели ее Крещения и тем самым заявила миру о новой национальной идее древней и великой Российской империи, основанной на концепции русского мессианизма. Отныне духовные запросы русского общества обратились к "коренному русскому".
В 1782 году Г. Потемкин писал государыне: "Есть ли твоя держава — кротость, то нужен и России рай. Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие: смотри, как Екатерина II паки вносит в тебя кротость христианского правления". Статс-секретарь императрицы А. Храповицкий привел ее замечание о Севастополе: "Жаль, что не тут построен Петербург; ибо, проезжая сии места, воображаются времена Владимира I, в кои много было обитателей в здешних странах".
История Херсонеса привлекала внимание не одного поколения просвещенных и любознательных мужей. Кажется, посол польского короля к крымскому хану Мартин Броневский в 1578 году открыл ряд свидетелей состояния его "достойных удивления развалин", спасло которые только владычество Российской империи над Тавридой.
Запустение Херсонеса беспокоило высшие сферы. Было недостаточно высочайшего повеления 1805 года "об ограждении от разрушения и расхищения памятников древности в Крыму". Потому в 1822 году Александр I распорядился находившиеся в ведении Севастопольского военного карантина древности поручить личному надзору Таврического губернатора, что, впрочем, не улучшило их состояния. В октябре 1825 года командир Черноморской эскадры адмирал А. С. Грейг подал находившемуся в Севастополе императору записку о сооружении на месте крещения святого Владимира памятника — "небольшой изящной архитектуры церкви, с устроением при ней богадельни для 30 человек дряхлых и неимущих, которые бы, прославляя имя Божие, имели надзор как за храмом".
Так почему же в течение почти семидесяти лет владычества России в Крыму, до вступления в 1848 году архиепископа Иннокентия (Борисова) на Таврическую и Херсонскую кафедру, корсунским древностям никак не удавалось придать литургический смысл? Скорее всего "исконная всероссийская святыня", символизировавшая идею "Москва — третий Рим", являлась для русского сознания маркированной и экстраординарной, потому не получала внятной концепции развития.
Да, в Херсонесе свершились эпохальные события: проповедь ученика Христа апостола Андрея Первозванного, мученическая кончина первого святого в земле Русской просиявшего Климента Римского, обретение и перенесение отсюда его мощей святыми Кириллом и Мефодием в Рим, что позволило славянский язык из "lingua vulgaris" возвести в сакральную категорию. Наконец, крещение великого князя Владимира. Впрочем, для образованных россиян Александровского и Николаевского царствований все эти священные "ретроспективы" были подернуты флером полузабвения. Их предпочтения предельно точно обрисовал А. Пушкин, посетивший в 1820 году Балаклавский Свято-Георгиевский монастырь: "Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических". Поэта заинтересовали не святыни древнего монастыря, а пещерное капище, гипотетически связанное с античным сюжетом "Ифигения в Тавриде".
Учитывая, что отечественным умам херсонесское пространство, состыковавшее бесстрастное язычество с выстраданным христианством, представлялось семиотически избыточным, его нужно было "обóжить", гальванизировать византийскую сакральную культуру ценностями Русского мира, создать симбиоз науки исторической и богословской. За, казалось бы, непосильную задачу взялся архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий, в 1849 году создавший проект "Русский Афон".
Получив в 1850 году одобрение императора Николая I и Синодальный указ, архиепископ Иннокентий "принялся с жаром" за основание Свято-Владимирской киновии. Он велел монахам собирать исторические предания и описывать древности, ведь "священные воспоминания Тавриды" представляли к тому прекрасный материал. Архипастырь мыслил Херсонесский монастырь крымским аванпостом христианского просвещения, родовым гнездом Русского Православия.
Философ и теолог отец Сергий Булгаков пребывал в Свято-Владимирском монастыре в междоусобном 1919-м. Через три года после Севастопольского исхода он написал диалог "У стен Херсониса". Вот его фрагмент:
"Мы живем в век всяких ревизионизмов, и многое мы уже проверили и просмотрели. Доходит очередь до самых корней: до Херсониса. Не от Белинского, не от Петра Великого, не от Москвы, не от Киева — от Владимира Святого и Херсониса".
Предстоящее 1000-летие преставления равноапостольного князя становится истинным искушением для любителей всякого рода "ревизионизмов", а Херсонесское духовное наследство тревожит умы тех либералов от Православия, которых митрополит Иларион еще до "времен очаковских и покоренья Крыма" метко назвал "безнадежниками". Не иначе как "безнадежным" можно определить и указ президента Украины "О чествовании памяти князя Киевского Владимира Великого — творца средневекового европейского государства Руси-Украины". Вот он — оксюморон "європейського розмаху".
На фото: Владимирский собор в Херсонесе. Памятник апостолу Андрею
