Бычков А. С. Всё ярче и ярче. Рассказы. СПб.: Алетейя, 2021. – 122 с.
В нынешнее непростое время жизнь дарит не так много позитива. Вышедшая в прошлом году книга мастера прозы Андрея Бычкова "Всё ярче и ярче" стала одним из заметных явлений русской литературной жизни.
Андрей Бычков известен не только в России, его произведения переведены на несколько языков. Бычков – прозаик, автор сценария вошедшего в русскую киноклассику фильма Валерия Рубинчика "Нанкинский пейзаж", лауреат премий "Нонконформизм" и Silver Bullet.
Проза Андрея Бычкова – сверкающий сплав тщательно выверенной утонченной стилистики, под которой скрыта глубочайшая мощь трансцендентной философской рефлексии. Накал экзистенциального переживания героев –проникающее следствие вибрации вне-бытия, внемирной и вневременной абсолютности.
Бычков по образованию физик-теоретик, кандидат наук, специалист по теории элементных частиц. Его точный взгляд сквозит и в мастерском описании монад-мгновений хомо-бытийности. Жизнь его героев подобна стробоскопическим вспышкам, в читателя словно бы вонзается поток экзистенциальных картин, «живых слайдов», через которые веет надмирным холодом, через которые проглядывает Вечность…
«Так под звездной ночью ты и вычертил зигзаг, двинулся в направлении противоположном, чтобы стать как та маленькая подсказка, только еще меньше, гораздо меньше, как та невидимая частица, представитель некой опасной болезни, подобной той, от которой умер твой друг, и даже еще элементарно меньше, как та странная частица, как некое хаосино, разрушающее сложившийся порядок вещей, что все так и останется навсегда, и нет никакого воскресения из мертвых, нет никаких других элементарных частиц, кроме тех, что вычерчивают на экранах свои правильные узкие траектории, складываются в правильные буквы и слова. Как будто не поздно еще стать, как новое дрожание и мерцание, новое сомнение и новое неверие, новое блуждание и новое возвращение, не поздно стать как новая звезда» (новелла "Зигзаг хаосино").
Перенося в текст монадность экзистенции, Андрей Бычков изобретает, по аналогии с физическими частицами, слово «хаосино»… Так писатель передает суть частицы-мгновения, так продуцируются и препараты-срезы здесь-и-сейчас-бытия, поочередно ложащиеся под вневременный и надмирный микроскоп Универсума…
«Поцелуй – жгучий и жадный, влажный и одновременно сухой, короткий, как фотовспышка и до странности длинный, как освещенный коридор, – да именно поцелуй на моей шее! Я догадался. Да, это была она, моя голубоглазая. Мгновение, целлулоидное и невообразимо живое, плоское и в то же время объемное, заставило меня содрогнуться от блаженства и в то же время и от страшного, разверзающегося по другую его сторону ужаса, в глубине которого словно бы блеснул и некий параллельный зигзаг – молнией от штыковой лопаты. Шутки обжигающего свистка? Нет, это была доподлинная, дородовая реальность» (новелла "Всё ярче и ярче").
Выверенная, отточенная до уровня стихотворений в прозе стилистика Бычкова только подчёркивает холод и разреженность экзистенциальной бесплотности, проглядывающей через вроде бы незыблемо-привычный (миро) порядок вещей и событий.
«Сон, распоротый пополам, голое тело, пустынный лунный пейзаж, и этот черный куст посреди безжизненной пустыни, и эта влажная красная ночь, которая каждый раз его порождает, маленький новый троллейбус в синем блестящем плаще, праздный, бессмысленный, лишь бы никто никогда его не узнал, маленький троллейбус, который любит сосать эскимо, любит лизать языками пламени, заклинать в Варанаси, что никакой он не Ом, засидевшийся в комнатах, живущий, как на Луне, где он собирает и разбирает потухшие кратеры, дайте-ка, мои миленькие, я вас разберу, дайте-ка, мои миленькие, я вас соберу, а вам не больно? а вам хорошо?» (новелла "Некто по имени").
Прорыв к вневременному через квази- (и не только квази) смерть, через сингулярную «точку ноль», через катарсис боли-наслаждения. И не случайно, что описанный в одном из рассказов профессиональный философ в акте дефенестративного суицида сетует о медленном течении времени.
Друг и наставник Андрея Бычкова, великий русский писатель Юрий Мамлеев незадолго до смерти с ужасом констатировал, что большинство индивидуумов современного мира полностью забыли о наличии божественного начала в человеческой душе. Нет ни стремления к Вечному Свету, ни даже самого понятия о нем. Проза Бычкова – напоминание, что внутренний и внешний Бог есть. Хотя бы в виде «хаосино», но есть. И если человек забывает об этом, то экзистенциальное отчаяние и душевная боль всё равно рано или поздно дадут о себе знать. Но теперь лекарством станет ад.
Тема «бытового экзистенциального отчаяния», которую затрагивает Бычков, – несомненная отсылка к классическому русскому литературному нарративу: будить в человеке Бога. Это напоминание погрязшему в обыденности конформизма субъекту современности о высшем долге индивидуального бытия. Однако такой месседж враждебен нынешнему, с позволения сказать, «общему духовному полю», которое создается либерально-гедонистическими элитами. Не секрет, что для «инженеров человеческих душ» давно уже сформулирована задача гасить все формы экзистенциального дискомфорта, формировать у потребителя литературного и иного творческого продукта лишь тягу к получению удовольствий самого примитивного, витального и квазисоциального порядка.
Андрей Бычков – русский классик. И не только по стилистически выверенному мастерству слова. А прежде всего потому, что бередит душевную боль, возвращает ощущение «внутреннего космоса» и жажды поиска пути к «космосу внешнему». Андрей Бычков оставляет своему читателю надежду прорваться через ад к божественным вечным звездам.
