Поставленная в центр нынешней конференции проблема статуса писателя в современной России важна не только сама по себе и не сводится к решению тех или иных правовых вопросов. У этой проблемы есть аксиологические, то есть смысловые, ценностные и в целом культурологические аспекты, на которые, как представляется, тоже необходимо обратить внимание, поскольку они носят ключевой и определяющий для системы правоустанавливающих документов и правоприменительной практики характер.
Прежде всего, определимся с понятиями. Мы собрались в ЦДЛ, Центральном доме литераторов, подчеркну — литераторов, но на писательскую — подчеркну, на писательскую конференцию. Существует ли разница между понятиями «писатель» и «литератор»? Конечно, такая разница существует. Понятие «писатель» по сравнению с понятием «литератор» предполагает и более творческий характер личной деятельности, и более высокий уровень общественного признания. Конкретные критерии здесь могут меняться и меняются с течением времени, но в целом любой писатель является литератором, но не всякий литератор является писателем, хотя результат их деятельности один и тот же — литературное произведение как система художественных образов, выраженных в словах, идеальный продукт, воплощённый в определённом материальном носителе, будь то бумажная книга, электронный файл или что-то иное. Технологические процессы производства таких носителей и социальные отношения по данному поводу — отдельная важная тема, особенно с учётом перипетий формирования киберпространства, и сейчас речь не о ней.
Речь прежде всего о критериях оценки и признания литературных произведений. В этом отношении положение писателей и литераторов сегодня особо сложное и тяжёлое — прежде всего по той причине, что система ценностей и смыслов в нашем обществе сейчас меняется уже в третий раз за последнюю треть века, а их правовой статус: и личный, и социальный, — по сути, остался неизменным ещё с советских времён строительства социалистического общества.
Тогда цель заключалась в том, чтобы люди, занятые художественной деятельностью, литературной в том числе, были включены в процесс такого строительства или хотя бы не препятствовали ему. Для достижения этой цели не только полностью огосударствили собственность на средства производства материальных носителей литературных произведений, типографии и издательства (что породило в позднем СССР феномены «самиздата» и «тамиздата»), не только цензурировали допуск к ним, но также была создана система творческих союзов. Кстати, товарищ Сталин понимал, что между традиционным материальным производством и производством идеального продукта, которым занимаются учёные и художники, есть, в полном соответствии с философией марксизма, большая разница, откуда его знаменитое «Других писателей у меня для вас нет!» Как раз по этой причине вместо профессиональных союзов (если помните, «профсоюзы — школа коммунизма») были созданы «вузы коммунизма»: для создателей произведений искусства — подконтрольные партии и государству творческие союзы, а для учёных — переформатирована Академия наук.
Когда во время «перестройки» и «рыночных реформ» целью нашего общества и государства стало вхождение в «цивилизованный мир» путём перехода на рыночно-демократические отношения, то все средства производства идеального продукта были быстро приватизированы, а ценность любой литературной деятельности стала измеряться исключительно в денежном эквиваленте. Те же самые процессы приватизации затронули и творческие союзы. Проблема здесь была только в том, что в западной рыночной экономике во всех сферах производства используется практика «Трёхсторонней комиссии»: государство—работодатели—наёмные работники, причём интересы последних представляют как раз профсоюзы, использующие весьма мафиозные принципы своей деятельности. В том, что у нас касается организаций работников литературного процесса, то какой рынок — такая и мафия. При этом государство после 1991 года просто ушло из всех сфер идеального производства, из литературного процесса в том числе; а главные работодатели этой отрасли так или иначе зависят от зарубежных центров принятия решений, поскольку в производстве денежного эквивалента, как и в производстве информации вообще, Россия сейчас сильно уступает США и их союзникам по коллективному Западу. Поэтому быстро выяснилось, что формальная свобода медиарынка, литературного в том числе, на деле есть полная подчинённость «империи доллара», что с началом СВО и эскалацией «глобальной гибридной войны» наглядно было продемонстрировано множеством «творческих релокантов» из России: и физических, и психологических, а также введением в национальное законодательство статуса «иноагентов», под который подпадают и производители идеального продукта, в том числе литературного. Сейчас российское государство при поддержке большинства российского общества пытается восстановить — хотя бы частично и в новых социально-исторических условиях — утраченные после уничтожения СССР функции «единого заказчика» отечественного литературного процесса. Но одним «кнутом», без «пряника», числом поболее, ценою, ясное дело, подешевле нужного результата добиться здесь будет сложно. Полагаю, эти моменты в ходе дальнейшей работы по формированию нового статуса писателей и литераторов в современной России необходимо будет учитывать.
из выступления на всероссийской писательской конференции в ЦДЛ
Фото: Максим Горький на Первом съезде советских писателей, 1934 год
