Надо ли творчество Ильи Сергеевича Глазунова (10 июня 1930 — 9 июля 2017) рассматривать в большей мере как социальное, а не собственно художественное явление? Несомненно, основания для такой точки зрения есть, и они вполне очевидны. Картины Глазунова, с юности и до последних дней, неизменно представляли собой социальный вызов, подкрепляемый словом и делом автора за пределами полотна и рамы — вызов, который вместе с ним прорывался в реальность. В эстетике постмодерна это трактуется через эффект перформанса, и не случайно "продвинутые" критики именовали Глазунова "шоуменом", "Энди Уорхолом наоборот", а уж упрёки в "конъюнктурности" и "китче" с момента начала перестройки стали едва ли не общим местом при оценках его творчества с самых противоположных общественно-политических позиций.
Спасённый, вывезенный 12-летним подростком по "Дороге жизни" из блокадного Ленинграда, где погибла вся его семья, Илья Глазунов всегда носил в своём сердце эту неизбывную боль как память об утраченном и уже невозвратном рае. Он, подобно библейскому Адаму, искал причину катастрофы — и нашёл эту причину, этот "первородный грех" в революции 1917 года, колыбелью которой был его родной город. На личном календаре Глазунова, по его самохарактеристике — "трагического пессимиста", 1941 год, похоже, так и не сменился 1945-м, разве что — 1943-м, с прорывом блокады ("Ленинградская весна" (1955)), истинная Победа для него оставалась надеждой на смутное и далёкое будущее — надеждой, дарованной разве что великим прошлым "России, которую мы потеряли", избрав "не ту дорогу".
Такое отнюдь не ординарное мироощущение "нового русского Адама", видевшего в советской реальности вовсе не преддверие грядущего коммунистического рая на земле и в космосе, а искажённые черты рая потерянного, выражалось не только через его картины, с их "слегка неправильной" оптикой, придающей движение двумерному изображению — Илья Глазунов, автор более тысячи картин, проявил себя и как мастер Слова, "литературоцентричность" его творчества никем не оспаривается, а его книги воспоминаний, прежде всего "Россия распятая", являются образцом едва ли не классической мемуаристики (на деле — "постклассической", как и живопись Глазунова, вобравшая в себя многовековую ретроспективу от "мирискусников" до русской иконописи). И оно же, это мироощущение, всегда находило если не понимание, то отклик в самых разных слоях советского общества, "сверху донизу".
Уже первая персональная выставка Глазунова, открывшаяся в московском Центральном Доме работников искусств в феврале 1957 года как следствие полученного им в 1956 году Гран-при Всемирной выставки молодёжи и студентов в Праге, стала одновременно и триумфом, и крестом 26-летнего тогда студента Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина. Интерес к столь беспрецедентному на тот момент событию оказался огромным, но после того, как на Западе выставку назвали "вызовом советскому официальному искусству" и "ножом в спину социалистического реализма", в Союзе художников СССР и в ЦК КПСС молодого художника причислили к "идеологическим диверсантам".
Попавшему в такой идейно-политический переплёт Глазунову устроили показательные проблемы с защитой дипломной работы ("Дороги войны"), которую срочно пришлось заменять другой, и отправили по распределению в Ижевск, откуда он с трудами, через Иваново, возвращается в Москву: без места работы и без места жительства. Но, помимо жены Нины Александровны Виноградовой-Бенуа, которой, по легенде, приходилось даже сдавать свою кровь, чтобы её муж мог купить краски для новых картин, в его судьбе приняло участие множество людей, среди которых особую роль сыграл трижды автор гимна СССР, Герой Социалистического Труда, создатель образа великана-милиционера "дяди Стёпы" поэт Сергей Владимирович Михалков, всегда, от Сталина до Путина, приближенный к властям нашей страны.
С начала 1960-х годов Глазунов постепенно занимает всё более прочное место в отечественном и мировом искусстве, хотя негативное отношение к его творчеству продолжает сохраняться. Так, в 1964 году закрывают его персональную выставку в Манеже, а представленная там картина "Дороги памяти" уничтожается. В 1965 году Илья Глазунов становится одним из создателей Всероссийского общества охраны памятников искусства и культуры (ВООПИиК). В 1967 году его принимают в Союз художников СССР. Глазунов активно работает как книжный иллюстратор, театральный декоратор, портретист, в том числе видных отечественных и зарубежных политиков, деятелей искусства и культуры. В начале 1970-х годов художник активно участвовал в кампании против генерального плана реконструкции Москвы, благодаря отзыву которого была в целом сохранена большая часть исторической застройки столицы. В 1973 году он написал портрет Индиры Ганди, переданный лично Л.И. Брежневым в дар этому видному индийскому политику, дочери Джавахарлала Неру. Последний запрет картин Глазунова пришёлся на 1977 год, когда была закрыта его выставка с полотном "Мистерия ХХ века". В 1980 году он создаёт живописные панно "Вклад народов Советского Союза в мировую культуру и цивилизацию" в парижской штаб-квартире ЮНЕСКО и получает звание Народного художника СССР, в 1981-м создаёт и возглавляет Всесоюзный музей декоративно-прикладного и народного искусства. Его эпического размаха полотна, характеризующие последний период творчества художника, Александр Проханов назвал "огромными фресками для храма, который ещё будет построен", а проведённую по глазуновским эскизам в конце 1990-х — начале 2000-х реставрацию Кремля — приуготовлением "для будущих истинных державных властителей" нашей страны.
