«У вас королями быть — разлюбезное дело. А ведь мне, мамаша, мне нужно сначала самому плотничать научиться».
Алексей Толстой "Пётр Первый"
Одна из любимых фальшивок наших горе-конспирологов звучит следующим образом: «А царь-то был ненастоящий!» Мол, подменили Петра во время первого путешествия на Запад в 1697-1698 годах и пошла-поехала лукавая европеизация, а боярыни вместо того, чтобы сидеть в златом тереме, потупив очи, стали прыгать на балах и цитировать "Первоначала философии" Рене Декарта. Тезис о подмене Петра стал гулять по Руси ещё в ходе Северной войны, и распространялся он с подачи вражеских спецслужб, заинтересованных в смуте и брожениях.
В те годы хомо-сапиенс был наивен и легко воображал, что можно сыскать копию двухметрового, черноволосого мужчины с круглыми горящими глазами и небольшим размером ноги – а именно таков был Пётр. Он - обладатель уникальной внешности, пусть не особенно красивой с точки зрения барочной лепоты, но сходу запоминающейся. Однако сии глупости о злокозненном двойнике продолжают множиться и поныне.
Более того, европеизация случилась бы всё равно и, если бы не Пётр, то её произвела бы Софья, чей фаворит Василий Голицын слыл галломаном. Василий Ключевский констатировал: «Уже до Петра начертана была довольно цельная преобразовательная программа, во многом совпадавшая с реформой Петра, в ином шедшая даже дальше её». Другое дело, что разворот в сторону Запада содеялся бы плавнее и аккуратнее. Видный историк, меж тем, продолжал: «При Фёдоре [cтаршем брате Петра] и Софье начали заводить «политес манеру польского» в экипажах и костюме, в науке латинского и польского языка, отменили при дворе старорусский неуклюжий, широкий и длиннополый охабень».
Петру хотелось всего и сразу. И - побыстрее. Жадный до впечатлений, занятных штук и новизны, царь едино проглатывал и лейбницеву математику, и «устроение потешных огней». Ключевский полагал, что государь был и практик, и мечтатель, а вояжи в басурманские земли он воспринимал с полудетской радостью: «Из заграничной поездки он вез в Москву не преобразовательные планы, а культурные впечатления с мечтой все виденное за границей завести у себя дома и с мыслью о море, то есть о войне со Швецией, отнявшей море у его деда».
Обо всём этом повествует грандиозная выставка в Историческом Музее - «Пётр Великий. Путешествия в Европу». Это - разговор о мифах и реальности, о свершениях и грёзах. О той иррациональной зависти, какую испытывал монарх к голландским корабелам и капитанам британского флота, к людям труда, не обязанным сидеть в бармах и негнущейся парче. «Брошу вас всех к чёрту, убегу в Голландию, лучше я часовым мастером стану…», - большевистский граф Алексей Толстой истинно явил чаяния царя.
Пётр чуден не только в рамках старомосковской парадигмы – он отличался и от своих коллег-современников. Ближе всех к нему стоял Карл XII – непритязательный викинг среди надушенной свиты в парижских кружевах. С ним-то и предстояло бодаться и оно того стоило! Выставка рассказывает о петровских посещениях Европы в 1697 – 1698 (так называемое "Великое посольство") и в 1716-1717 годах. Это были разные цели – это был разный Пётр, и в какой-то мере его действительно «подменили», ибо второй раз он ехал уже не как ученик, но как важнейшая фигура в политической игре.
В центре внимания - вещи из царского гардероба: европейский кафтан, именуемый на французский манер «жюстокор», но термин не прижился в русском языке; камзол – безрукавная вышитая поддёвка, прототип жилета и шлафрок – домашняя одежда от немецкого schlafen – «спать». Примечательно, что словечко «шлафрок» или – шлафор надолго осталось в нашем словаре – достаточно вспомнить литературу: «И обновила наконец / На вате шлафор и чепец». К слову, постоянное ношение западноевропейского платья Пётр стал практиковать после этого вояжа, а до того носил венгерский или же польский кунтуш.
Это видно и по его портретам. Например, на полотне конца XVII века Пётр облачён в польском стиле и чем-то напоминает гетмана, тогда как царь, изображённый голландцем Годфридом Скалхеном, красуется в завитом, пышном парике и в доспехе, как было принято писать королей-воинов Галантного века, хотя, рыцарское «железо» давным-давно вышло из употребления.
Кстати, о железе и прочих материалах! В ходе Великого Посольства младой царь серьёзно приобщился к мастерству. Не заезжая в столицу Нидерландов, он двинулся в скромный городок Зандам, где под видом Петра Михайлова устроился рабочим на верфь Линста Рогге. Профессиональное обучение было дорогостоящим во всех отношениях – инструменты считались, если не на вес золота, то весьма близко к этому, и обученный ремесленник значился уважаемым бюргером. На выставке можно увидеть приборы той эпохи и даже именной (sic!) коловорот Петра Великого. Этот русский хотел до всего дойти сам.
Высоко ценились географические карты и всё, что связано с описанием земли. Эра мореплавания и открытий входила в свою высшую стадию – европейцы бороздил неведомые дали, расширяя мир и делая его понятным. Пространство – манило, а потому существенное приобретение в ходе Великого Посольства - атлас, купленный воспитателем Петра – Никитой Зотовым.
Один из центральных экспонатов - гигантский глобус, сделанный в Амстердаме, в картографической фирме Яна Виллема Блау, поставщика Ост-Индской компании. А вот - подзорная труба, извечный атрибут «морского волка», всматривающегося в очертания таинственных островов. Освоенные и – дикие земли, народы и острова – всё это ещё не обратилось книжной романтикой, но уже было чем-то, вроде юношеской мании.
Ключевский подчёркивал, что царя волновала внешняя сторона европейской жизни – работа мануфактур, дворцовые убранства, наряды, станки да шарманки: «У Петра не было ни охоты, ни досуга всматриваться в политический и общественный порядок Западной Европы, в отношения и понятия людей западного мира. Попав в Западную Европу, он прежде всего забежал в мастерскую её цивилизации и не хотел идти никуда дальше. Западная Европа должна была представляться ему в виде шумной и дымной мастерской с её машинами, молотками, фабриками, пушками, кораблями».
Второе путешествие в Европу – это конец 1710-х годов, когда многое поменялось, и в России, провозгласившей себя Империей, и на Западе. Умер старейший правитель – Король-Солнце, десятилетьями задавший тон на континенте, его сменил регент Филипп Орлеанский, сторонник сближения с Петербургом; на берлинский трон взгромоздился (иначе и не сказать) король-фельдфебель Фридрих-Вильгельм I, также симпатизировавший Петру; завершилась Война за Испанское наследство; корону Польши хапнул курфюрст Август Сильный.
В 1710-х Петра встречали, как триумфатора – он знатно погонял самого Карла, этого anfan terrible в семье европейских монархов. Жан-Марк Наттье – крупнейший живописец Франции создал по заказу Петра "Битву при Лесной", увековечивая подвиг русских воинов. Наттье написал и парадный портрет его величества. Обе картины показаны на экспозиции. Петра ждали – он гигант, сделавший невозможное. Филипп Орлеанский расточал изящную лесть, желая Бурбонам породниться с Романовыми, а Фридрих-Вильгельм Прусский от широты душевной отдал Bernsteinzimmer, Янтарную Комнату, ставшую в XX веке загадочным артефактом.
Пётр не выносил длинных писем, да и почерк у него был корявый, тем ценнее для нас его послания жене – Марте Скавронской, крещёной под именем Екатерины. «Катеринушка, друг мой сердешненькой, здравствуй!» - обращался государь к этой заурядной и – вместе с тем обворожительной простолюдинке. Она успокаивала Петра, гасила его гнев, была товарищем, что гораздо больше, чем возлюбленная.
Этот брак шокировал Европу, но несильно – ещё в 1683 году Людовик XIV женился на своей фаворитке мадам де Ментенон, и пусть вдова сатирика Поля Скаррона стояла выше, чем «лифляндская прачка», но с точки зрения монарших родов, практически ничем не отличалась. На экспозиции - большой стенд с посланиями, хотя, любоваться на дивные каракули Петра Алексеевича лучше на другой выставке – в Музее Федеральных Архивов.
Пётр - ещё и заядлый коллекционер. Собирал он что попало – от бесполезно-странных кунштюк (от нем. Kunststuck), на которые была столь богата эра механики - до книг, посуды, оружия, изысканных произведений. Один из удивительных экспонатов — кубок-наутилус, типичный для эпохи барокко предмет сервировки. Наутилусы изготовлялись из панцирей головоногих моллюсков, обитающих в экзотических водах — голландцы научились этому ремеслу у китайцев и жителей Индии. Прихотливый завиток, даденный моллюску самим Создателем, вызывал эстетическое переживание у носителей барочного восприятия. Отсюда – запредельная цена таких наутилусов. Имелись они и у Петра — мы видим серебряно-перламутровый кубок с откидной крышкой. Драгоценные блюда из Аугсбурга и голландские ковши, рукомойный кувшин с ножкой в виде Нептуна и шпалеры с аллегорическими фигурами – всё было впервые и вновь. Взять и – научиться так же.
Экспозиция оказалась несколько шире, чем путевые заметки, а потому здесь представлены вещи, связанные с военными походами – трофейное оружие «берсерков» Галантного века: «Уходит Розен сквозь теснины; / Сдаётся пылкий Шлипенбах. / Тесним мы шведов рать за ратью; / Темнеет слава их знамён». Шикарен символический ключ от ворот лифляндской Риги, поднесённый магистратом фельдмаршалу Борису Шереметеву. Этот предмет красноречиво указывает на то, что «гордые латыши» всю дорогу кланялись какому-нибудь сильному народу – то шведам, то русским, бесплатно прилагаясь к златому ключу от города Риги.
Галопом по Европам – гостем, победителем, школяром и учителем, это наш Пётр, искренний и открытый, прямой, как дорога к светлому будущему. Он рванул с такой скоростью, что весь мир застыл, ошарашенный. Впрочем, какой же русский не любит быстрой езды? Можем повторить.
двойной клик - редактировать галерею
Загл. илл. Портрет Петра I. Годфрид Скалхен. Нидерланды. Нач.XVIII века
