Дед Гусев с трудом просыпался. Старческое тело лежало на мятых простынях в позе арийской свастики, мощный ум одиноко болтался в пучине нравственных мук. После многотрудной поездки с лучшим другом Пашей за карасями и не менее эпического возвращения, домашнее утро одарило старика тошнотой ощущений и мистическими видениями из кивающих поплавков, спутанных снастей, наживки и зелено-фиолетовых разводов. С первыми лучами зевающего светила улеглось буйство красок, вслед пропали разнокалиберные крючки, свинцовые грузила и пестрая оснастка. Последним из воспаленного ума исчез загадочный бутыль, с черной наклейкой на пузатом боку. Началось медленное возвращение к жизни.
Веки старика задрожали и сквозь молочную пелену проступили привычные очертания родного дома: побитый временем ковер, белёная печка и небольшой самодельный столик. За хромированной спинкой кровати, там, где покоились дедовы ноги, из небытия выплыл старенький телевизор. Старик причмокнул, болезненно пошевелил губами и на пределе возможного включил заветный аппарат. Дистанционное управление от «ящика», как говорится, было под рукой, а точнее – под ногой. А если быть совсем точным, то нога деда Гусева и была тем самым дистанционным управлением.
Преодолевая слабость, старик приподнял вибрирующую конечность, и засохший носок с узорной зеленью тины коснулся красной кнопки с короткой надписью – сеть. Раздался освежающий всхлип и под ржание российских лошадок, аппарат наполнил комнату разноцветьем жизни, неся старику облегчение, вот только во рту сохранялся привкус медного купороса. Сеанс терапии принес желанный результат, старик сухо откашлялся, с трудом поднялся с мятой постели и по стенке вышел на крыльцо родного дома.
Шаркающей походкой он переместился под уютный дворовый навес, где с облегчением присел на широкую, похожую на лежак скамейку. В быту, отшлифованном годами, скамейка имела свою ценность. В обычные дни здесь могли стоять тазы и стеклянные банки, на ней на скорую руку отпиливались попавшие под руку бруски и строгались фасонистые доски, перебиралась грибы и ягода. Но каждую субботу этой скамейке отводилась особая роль, поскольку маленькая усадьба Гусевых в этот день жила по особому расписанию. К обеду основательно протопив баньку, хозяин запаривал с любовью подобранный веник, а хозяйка ставила у банной двери деревянное ведерко с домашним квасом. По первожару, в сухую баню всегда посылалась жена, так сказать, на разведку, и уж потом на прогретый и омытый полок залезал сам хозяин, парясь с оттяжкой, как говорится, до потери хлебных карточек. Обычно на пятый или шестой заход старик приоткрывал дверь и начинал причитать – Ой, Нинка, не могу. Помоги, умираю! И его благоверная по заведенному порядку, громко ругаясь, вытаскивала парильщика из хлебного духа бани на свежий воздух. Под укрытием дворового навеса, размякший и красный как морской окунь, старик подолгу отлеживался, молча смотрел на гирлянду сухих веников и размышлял о бренности бытия.
Бесцельное сидение ему вскоре наскучило, вражеское наваждение раннего утра стало проходить, а потому деятельной натуре потребовалось движение. Старик снял с крючка мятый половник, покрутил им как кошевой атаман крутит своей булавою перед подгулявшими казачками, да и вернул на прежнее место. На большее сил просто не хватило, пришлось вновь погрузиться в былое и думы. Мысли никак не желали перетекать в мирное русло, как при пробуждении перед глазами поплыли крючки, цветные разводы, ползущие дождевые черви и этот, странный бутыль. Лишь необычайным усилием воли мыслитель-страдалец переключил внимание на стройную шеренгу струганных черенков.
Маленький семейный бизнес по изготовлению снегоуборочных лопат, сезонному курению самогона, да торговля березовыми вениками, были основными и весьма неплохими источниками семейного дохода. Как только по стране грянула новая жизнь, кто как, а старик Гусев сразу сообразил, что настал его звездный час и он, не мешкая, занял никем не заполненную нишу. Старик про себя говорил, что вырос он под лодкой и потому любую пробоину в общественном сознании успевал обращать в свою пользу. Перво-наперво, он вытащил из потаенного места старенький самогонный аппарат, служивший ему верой и правдой многие годы. Но встав на путь промышленного винокурения, вкус к простой работе старик не потерял. Каждое лето таскал он с мусорных свалок ржавые корпуса холодильников и стиральных машин, с большой любовью нарезал металл и строгал черенки, а с белыми мухами грузил свой хабар на санки и отправлялся торговать на прикормленное место у оживленной трассы. Правда и в организациях он до последнего старался держаться, хоть на полставки, но держаться. Такой приработок давал одно неоспоримое преимущество – при любом строе он на дармовщинку мог принести домой массу полезных вещей, от метчиков до сосновых опилок.
От нечего делать хозяин принялся пересчитывать стоящие у стены заготовки, однако эта простая арифметическая операция никак ему не давалась. Счетовод не мог преодолеть магическое число пять и уже при счете три, лопаты начинали метаться по двору, а весь строй густо покрылся радужными кругами. После очередной попытки старик высморкался, с досадой открыл калитку и вышел за пределы своего двора. С прищуром взглянул он на низкое нагорное небо, облокотился на край палисадника, подставив свое хлипкое тело ультрафиолету утреннего солнца.
Просторная улица Южная жила привычной жизнью, а потому редких прохожих живописный вид старика явно не смущал. Погруженные в свои заботы, они здоровались и спешили дальше. Мимо прошел подросток с собакой. Мальчишка жил в доме напротив, был молчалив и спокоен.
Старик осмотрел пустынную улицу и, не найдя событий, поплелся обратно во двор, как вдруг, из окна Лехи-механика его окатило волной лихой музыки. Модный шлягер долго крутился на одной фразе, закончился бессмысленным припевом и чей-то бойкий голос мелким бесом заверещал, запричитал, объявляя о новой порции рекламы.
Реклама совсем неожиданно пришла в жизнь нагорного предпринимателя. Раньше о событиях в мире он узнавал от случая к случаю и часто с большим запозданием. В переломные годы на дежурстве в паро-силовом хозяйстве при металлозаводе, он регулярно и обстоятельно просматривал старые журналы и газеты, откуда собственно черпал нужные знания.
Новое время подкинуло в ряды работяг большое количество странных, не приспособленных к жизни людей. На смену они приносили пачки необычной периодической литературы. Работали эти люди кто сантехником, кто помощником электрика, работали надо сказать неумело, а вот справиться с пагубным пристрастием так и не могли. Каждое новое дежурство старик Гусев обнаруживал на рабочем столе то «Вопросы философии», то «Литературное обозрение», а то вообще журналы с дурацкими названиями, «Метрополь» или «Вестник академии наук». От нечего делать читал он странные статьи и рассматривал загадочные картинки. Как-то раз, попалась ему статейка про жизнеописание Будды в традиционной живописи танка, которую старик с трудом дочитал, сплюнул, так и не поняв при чем тут танки и в сердцах заметил – какой же ерундой люди могут заниматься, лишь бы не работать.
А потому с приходом новой жизни в деле получения полезных новостей для старика все изменилось. Зорко следил он за всякого рода рекламными сообщениями. Сулили они очень и очень многое: экзотические поездки, дачные домики, романтичные вечера со старухой на двоих и черт знает, что еще. Правда ничего из этого он еще ни разу не получал и не выигрывал, но твердо верил, что рано или поздно наступит его звездный час.
Диктор галопом пробежал по галантерейным лавкам родного города. Среди общего словесного мусора телеграфно прозвучала короткая информация о презентации, что сегодня замутил известный всему городу предприниматель по случаю открытия своего ночного клуба. Новость вроде так себе, но острый ум старика Гусева сразу определил, – надо идти!
Дождавшись положенного часа, он умылся, накинул свой старенький темно-коричневый костюмчик и нацепил мятую-перемятую парусиновую кепку. Вид для презентации был что надо, но старика это не смутило, и он смело отправился на важное мероприятие. Да и какая беда в том, что фразу, начатую как – приглашаются все желающие, – старик так и не дослушал. Приглашались не просто все желающие, а обладатели каких-то особых вкладов в частном банке того самого предпринимателя, мецената и городского благодетеля Аркадия Серебрянкина. Как говорится много званых, да мало избранных.
В фойе политического клуба ночного просвещения царило нервозное ожидание. Гости уже все собрались: начальники большой и малой руки, помощники, дежурные священники, бизнесмены в малиновых пиджаках, с женами и любовницами. Даже градоначальник был тут. Не хватало только одного человека. Хозяин торжества, встречавший гостей, явно нервничал, он поджидал своего лучшего друга.
Когда-то они смело, прибыльно и очень весело бомбили дальнобойщиков на пустынных дорогах родного края, но времена изменились, друзья заматерели, пути их разошлись, и Аркаша Серебрянкин занялся торговлей, основав, как он хвалился – банчок, попутно прибирая к рукам бесхозные городские здания и учреждения. Друг его осел в соседнем столичном городе, владел крупным, как теперь говорят, бизнесом и слыл большим оригиналом. Накануне, когда наш бизнесмен приглашал бизнесмена соседского, последний пообещал, что по такому случаю он сделает нечто необычное. А, что не сказал, только смеясь, добавил, – Дядя придет к тебе как Ходжа Насреддин и потребует сто золотых монет. В трубке раздался смех уверенного в себе человека. При упоминании о золотых монетах Серебрянкин побледнел, вспоминая о старом должке. Кто такой Ходжа Насреддин наш бизнесмен не знал, может это султан Брунея, а может и бородатый моджахед. Благо ему вовремя подсказали – мол, паломник такой, придет весь в лохмотьях. А потому и вводные понесли соответствующие.
Приезжего друга-бизнесмена всё не было, хозяин ушел к своим гостям и события внутри здания пошли полным ходом. На пустом крыльце же осталась грозная охрана. Бойцы равномерно расположились на уютной площадке, красиво заложив руки за спину и покачиваясь на носках. Тут и дед Гусев вывернул из-за угла, прихрамывая, он прошел по опрятной аллейке и, не обращая внимания на вооруженных дубинками людей, с независимым видом ступил под своды храма развлечений. Один из охранников молча перегородил странному пришельцу дорогу. Старик спокойно обогнул преграду. Голова охранника накалилась от такой самоуверенности старика. Человек в черном камуфляже сплюнул и выдавил, – Куда?
– Туда! – последовал гордый ответ. В воздухе послышалось электрическое потрескивание.
– Ты кто?
– Дед Пихто! Давай пропускай, тебе же по радио сказали, пускают всех без разбору, чистых и нечистых, пролетариев, анархистов и буддистов. Мне через тебя ломиться, что ли?
– Так ты буддист или анархист? – охранник наморщил ум, пытаясь вспомнить странное имя, под которым должен прибыть высокий гость.
– Что значит буддист! Я и есть Будда из города Матреи, – простодушно улыбнулся дед, – пропускай, давай!
Диалог был исчерпан, а охранники интеллектуально раздавлены. Старик прошел в полутемный зал, где уже разносили шампанское, а на сцене шло представление. Буддист-самозванец гордый от своих аналитических способностей прошел через блестящую толпу и остановился у барной стойки. Пока он медитировал, охранники под звуки удалой музыки докладывали, – Шеф он в зале!
– Как из себя? – облегченно задал вопрос шеф.
– Шеф! Косит под придурка. Одет как последний оборварум,– попадая в настроения хозяина, отвечало радостное секъюрити, – но говорит, буду на вечере, и все тут. А не пустите, устрою вам анархию и всех отматерею.
– Анархия мать порядка! – довольно промычал городской благодетель, – плавали, знаем. Слушайте, всем. Действий не предпринимать. Следить внимательно. Делайте вид, что ничего не происходит. Я сам к нему сейчас выйду, – приказал, как отрезал хозяин.
С этого момента вся челядь удачливого бизнесмена время от времени дефилировала мимо старика, «не обращая на него никакого внимания», как будто старик в мятом пиджаке, с небритой физиономией и носками поверх брюк такое же естественное явление на презентациях, как малиновый пиджак у бизнесмена.
Дед Гусев тем временем культурно отдыхал. В свободной руке он держал красивый фужер с искрящимся шампанским. Пузырьки приятно щекотали нос, на голову снизошло окончательное просветление. Ноги старика были сплетены крестиком, так, что было видно протертую подошву одного тапка. Зорко следя из засады, ближний охранник незлобно выругался, – Аристократ, твою мать! – и сплюнул жевательную резинку на полированную поверхность пола.
Действие шло своим чередом, на невысокой сцене один номер сменял другой. Танцоры уступили место мужику с удавом, его потеснили голые балерины, а хозяин всё не выходил, и момент истины отодвигался. Наблюдая за стариком мне уже показалось, что наш дед Гусев вырос не под лодкой, а под счастливой звездой. Но задержка торжественного изгнания из рая в своей причине была проста.
До прибытия паломника Гусева, хозяину торжества, как мы знаем, пришлось встречать высокопоставленных гостей. По традиции им подавали на серебряном подносе по рюмашке, и он вынужденно опрокидывал с каждым. Всякий раз с очередной персоной они вспоминали какой-то курьез, дружно смеялись, говорили сальности вальяжным женщинам, тыкали друг друга в грудь, хлопали по спине и громко кричали – Ну, за тебя! К прибытию затрапезного гостя наступила расплата за гостеприимство. Силы Аркадия покинули, здоровые охранники в падении подхватили рыхлое тело и потащили по коридору.
Наиболее смелый, робким басом предложил, – Аркадий Петрович! Давайте, мы вас отведем в закрома родины, трохи отдохнуть? Бизнесмен по-бычьи заревел, – Я тебе дам отдохнуть, сучий потрох! Затем по-гусарски выправился, посмотрел на громилу в черном костюме и игриво спросил, – Девушка! Хотите шампанского? Сейчас поедем в баню. Однако после этой фразы, Аркадий Петрович обмяк и заплакал, – Не надо меня бить. Я сам вам все расскажу. При этих словах, бизнесмен уронил голову и задремал на руках своих помощников.
Через полчаса к нему вернулась память, Аркадий Серебрянкин осоловело обвел помещение взглядом и властно заорал, – А ну, идем к моему другу Сане! Охранники повели коммерсанта к самозванцу. Еще мгновение и для старика наступил бы грозный час расплаты, но его счастливая звезда вновь крупной горошиной выкатила на небосклон. Хозяин клуба в очередной раз потерял над собой контроль и раскис. Когда бизнесмена и городского благодетеля подвели к старику Гусеву, бизнесмен поднял голову и заплетающимся языком произнес, – Саня! Друг. Старик несильно пошлепал его по щеке и нежно сказал, – Ну что ты, родной! Плохо тебе?
– Плохо. Ох, как плохо, Саня! Обложили они меня, со всех краев обложили, гонят, суки, на лагеря.
Голова коммерсанта упала, и громилы-охранники увели его обратно во чрево Парижа. Авторитет старика Гусева резко вырос, не каждому дано трепать по щеке Аркашу Серебрянкина, даже в городской мэрии не могли себе такого позволить. А музыка играла и, продираясь через завалы шума, на сцене манерами провинциального конферансье заявил о себе вертлявый молодой человек. Приняв серьезный вид, он стал вызывать хозяина заведения. Но не мог хозяин подняться на сцену, потому как лежал в подсобном помещении на кожаном диване среди коробок с конфетами «Птичье молоко». Конферансье этого не знал, он вытянулся и еще раз драматично произнес, – А сейчас, я приглашаю почетного гражданина нашего города, получившего вчера еще одну почетную грамоту нашей мэрии за выдающиеся заслуги в почетном деле воспитания подрастающего поколения – Аркадия Петровича Серебрянкина. Но гражданин Серебрянкин не вышел и на сей раз, к конферансье выбежала длинноногая барышня и что-то шепнула.
– Друзья мои! – продолжил молодой человек, – как мне сейчас передали, Аркадий Петрович занят. Он ведет серьезные переговоры, дабы улучшить благосостояние своей фирмы и нашего города, а также наше и ваше благосостояние…
Молодой человек окончательно запутался в благосостояниях и не знал, как из этого тупика выбраться.
– Наш любимый, нет, наш горячо любимый Аркадий Петрович сейчас не может подняться на сцену, – продолжил ведущий, и это была чистая правда.
– А потому, он поручил мне провести необычный конкурс. Здесь в зале находятся уважаемые всеми люди. Это лучшие люди нашего города, они работают не покладая рук. Это золотой генофонд нашего города, которым просто некогда отдохнуть, просто некогда остановиться, расслабиться, – голос ведущего звенел натянутой струной, казалось он сейчас заплачет.
– И нашей программой мы сделаем все возможное, чтобы вы смогли отдохнуть, как говорится по полной.
– А начнем мы наше фешенебельное представление с того, что я вручу этот роскошный приз тому… – в этот момент, под звуки музыки, на сцену вынесли красивый заграничный флакон большого размера. Пузатый флакон был примерно с ведро, с витой надписью на черной этикетке.
– … кто найдет в своем бумажнике или кармане денежный знак, – продолжал оглашать условия ведущий. Все прекратили, есть и пить. Несколько мрачного вида джентльменов почти одновременно достали свои увесистые бумажники с серо-зелеными купюрами.
– Но это должен быть не простой денежный знак. Вам нужно достать одну копейку!
На лицах в зале отразилось недоумение в попытке вспомнить, что это такое, у кого-то выпал кусок лососины. За последние десять лет через руки присутствующих прошло много различных купюр, и зеленых, и красных, и даже фиолетовых. И вспомнить, что такое копейка было уже трудно. Вслед за мужскими бумажниками защелкали дамские сумочки, и даже батюшка начал рыться в потаенных местах своей рясы. Злополучная копейка не находилась. У конферансье плотоядно заблестели глаза в предвкушении того, что бутыль отправится туда, откуда его принесли.
Но грянул гром. На сцену вышел все тот же странный старик и протянул искомую всеми монету. Отступать было нельзя, и карнавал зашумел во всех уголках зала. Старика обступили обнаженные девицы, в окружении которых он стоял в лучах славы, а затем, в сопровождении подобострастных молодых людей, пошел к выходу. Присутствующие, понимая, что такие подарки на презентациях за просто так не вручают, выражали свои поздравления и уважение. Даже мэр города поспешил пожать ему руку и, улыбаясь, вручил визитку.
Сцена исхода старика Гусева напоминала проход императора с конем в римском сенате. Давая короткие реплики на приглашения и вопросы, он переместился в фойе, еще крепче обнял бутыль и направился к выходу. Отказавшись от предложенной машины и сославшись на то, что хотел бы слегка прогуляться, обладатель странного приза пинком открыл прозрачную дверь. Уже в тамбуре, так сказать, на посошок он попросил передать, – как хозяин проснется, то сразу пусть приезжает к нему в гости на опохмел.
На крыльце ему вновь повстречалось заботливое секъюрити, которое на этот раз было занято тем, что скручивало руки какому-то странному и недовольному мужику. Одет тот был как торговец на колхозном рынке, в теплый стеганый халат, а потому главный приговаривал, – Ты чё чурек, благородное заведение с базаром спутал. Мужик в ватнике огрызался – Ты сам козел следи за базаром. Да, я-то, слежу – ответил старший охраны, – и крепко перелобанил мужика в халате. Мужик с аргументами согласился и надолго замолчал. В это время старик Гусев, не привлекая внимания, скрылся за углом и ускорил шаг. Остановился он только в подгорье. У разбитого крыльца старого дома достал пачку мятого «Беломора» и закурил. После перекура с оттяжкой, дед полез по рытвинам Локотковского лога в тишину и уют нагорного поселения.
На улицу уставший старик пришел уже в потемках, слегка хромая и кряхтя под тяжестью своей ноши. Не дойдя до дома метров десяти, он остановился, поставил бутыль на дорогу и закурил еще раз. Мимо проходил знакомый подросток.
– Что это, дядь Саш?
– Да вот ветеранов вызывали. Подарки вручали за доблестный труд, – зачем-то соврал старик Гусев.
– Вручить-то вручили, а что – не сказали. Гуманитарная помощь говорят – старик взглянул на заграничную наклейку, – может, ты прочитаешь? Подросток прищурился, зашевелил губами – Пузон, Нет, Пуазон? Нет, пойзон какой-то.
– Дядь Саш! По-моему, это яд какой-то, – неуверенно сказал подросток.
– Вот, гады! Опять обманули, – старик поднял бутыль, поставил на грудь и поспешил к своему дому. Щелкнула калитка, подводя итог насыщенного дня.
На следующий день по городу поползли слухи, что по улицам и закоулкам подозрительно медленно перемещается несколько больших черных машин, как будто ищут чего-то. Из машин время от времени выходят громоздкие пассажиры, зачем-то задирают головы и жадно втягивают ноздрями воздух. Встречая случайных прохожих, они всматривались в их лица, сличая оригинал с изображением на мятой фотографии. Иногда они задавали тонкие наводящие вопросы – Слышь, ты, пугало, у вас на улице Пихтовый живет, а мужика вот этого не знаешь? И поселянин, взглянув на странное изображение человека, с бутылем вместо лица, в ужасе отвечал, – Не, не знаю.
Общее мнение было выражено предельно практично – будет облава на спиртоносов, а потому все заинтересованные в теме принялись вновь закапывать свои аппараты в землю.
Как старик распорядился со своим приобретением – на улице долго не знали. Но когда улеглись городские страсти и все подзабылось, сосед старика, Леха-механик, рассказал Тольке-мусорщику, как по осени Сашка Гусев чего-то тайком замешивал в ржавом баке из-под навоза, распылял по огороду и речитативом приговаривал – Колорадца надо выжечь. А еще позже, жена старика рассказала по большому секрету своей подруге, толстушке Люське, про удивительную презентацию, загадочный приз и про то, как старый отлил той жидкости в бутылку из-под шампанского. Сделал он это для эксперимента потому, как решил добавить в самогон чуть-чуть пахучей жидкости, для пробы, для аромата, так сказать. Эксперимент удался, местные ценители быстро потянулись к дедову дому, а еще быстрее полетела молва, что старик по ошибке вместо самогона продает французский коньяк. И долго еще, практически до самой весны стоял над улицей Южной тонкий аромат изысканных духов. Вот, пожалуй, и всё.
2001г.
Рисунок – П. Широва
