Своим «Заводом» Юрий Быков вписал ещё одну страницу в летопись постапокалиптической России, начатую в фильме «Жить», продолженную в «Майоре» и, казалось, логически завершённую в «Дураке», - фильмах, объединённых темой выживания на пространствах страны, пережившей социальную катастрофу.
«Завод» - это пуля, выпущенная из ствола режиссёра, но не вонзившаяся, вопреки ожиданиям, в очевидного врага, а застрявшая в какой-то бетонной стене у него за спиной. Фильм-пуля, буквально проносящийся перед взглядом зрителя за какие-то 109 минут, которых и не замечаешь, – настолько динамично действие, обозначивший серьёзные социальные и нравственные проблемы, задавший непростые вопросы, оставляет зрителя в некотором недоумении.
Что это – недоработка или замысел режиссёра? Попробуем разобраться.
Итак. На фоне холодного серого пространства, работает завод – осколок советской индустрии, загибающийся вот уже третье десятилетие, но пока не превращающийся в руины. Владелец завода, известный в области олигарх Кулагин (Андрей Смоляков), который с самим губернатором на короткой ноге, выжал из предприятия всё что можно, не вложив ничего. Потерявший рентабельность завод больше не нужен собственнику, и тот решает его закрыть, выгнав на улицу оставшихся рабочих, большинство которых воспринимают данный факт как неизбежность. Расплатиться с ними Кулагин обещает лишь через полгода.
Герой Дениса Шведова – ветеран Чечни по прозвищу Седой, лишившийся на войне глаза, не только не смиряется со своей участью, но и убеждает ещё пятерых рабочих оказать сопротивление. У каждого из них находятся свои мотивы пойти на дело, и режиссёр коротким видеорядом раскрывает их зрителю – у кого-то простое выживание, у кого-то азарт и желание поднять хорошего и лёгкого бабла, кто-то хочет помочь больной матери, а кто-то начать новую жизнь, сведя счёты с опостылевшей старой.
Не раскрываются лишь мотивы Седого – они вроде бы как очевидны.
«Террористы» захватывают Кулагина прямо на дороге, выволакивая его из своего «мерса», а затем привозят на завод и требуют выкуп, дабы компенсировать свои материальные потери, понесённые при ликвидации предприятия. Кулагин легко соглашается на их требования, к заводу подкатывают чоповцы во главе с главным бодигардом олигарха по прозвищу Туман (Владислав Абашин), который привозит деньги в обмен на охраняемое им «тело».
Но что-то пошло не так… Вмешивается полиция – группа быстрого реагирования во главе с капитаном Дадакиным (Илья Соколовский), прибывшая на завод после поступившего анонимного сообщения о захвате заложника. И тут начинается самое интересное, ради чего собственно и стоит смотреть этот неровный и противоречивый фильм с неубедительным, на первый взгляд, финалом.
Оказывается, всё происходящее в эту ночь на заводе, - вовсе не обычный захват заложника с целью выкупа. Здесь «революция»! Главные противоборствующие силы которой - хозяин и работник, угнетатель и угнетённый.
Конфликт Седого и Кулагина – главный стержень фильма, вокруг которого вертятся с разной силой и виртуозностью все остальные персонажи. Незадачливые «террористы», по мере того, как ситуация затягивается, и начинают вырисовываться печальные последствия предпринятой ими авантюры, как будто теряют силу и раскисают, готовые бросить всё к чёрту и сдаться на милость победителей, кем бы они ни были. Чоповцы, заручившись поддержкой высокопоставленных силовиков, действуют в привычном им криминально-полевом режиме: ведут переговоры, показывают зубки и медленно, но верно подавляют сопротивление противника. А собровцы просто ждут приказа – хоть какого-нибудь…
Седому, оказывается, нужны не деньги, а справедливость. Именно она – его главный мотив. Счёт, предъявленный им Кулагину, и правда ужасен. Финансовые махинации со стороны владельца завода, криминальные разборки, заканчивающиеся зарыванием трупов в лесу, власть, сросшаяся с преступным миром, депутаты, лоббирующие интересы кулагинского бизнеса и силовики, прикрывающие его преступления… И всё это надо сказать на камеру перепуганных телевизионщиков, сказать в присутствии прокурорских, которых Туман по требованию Седого притащил ночью на завод. Кулагин понимает, что после таких откровений, в случае их выхода в эфир, он даже до суда не доживёт. А значит, всё равно, где умирать, когда и от чьей пули. Надавив так сильно на Кулагина, Седой лишь сделал его ещё сильнее – ему уже и смерть не так страшна, хотя жить, конечно, хочется, как и всем находящимся на проклятом заводе.
Но главное обвинение Седого – это его разрушенная жизнь. Сначала Чечня – кровь, грязь и смерть во имя чего-то там такого, от чего выигрывают лишь кулагины. Потом неустроенность на гражданке – кому нужен одноглазый инвалид? А после и вовсе лишают последней зацепки за эту жалкую и никчёмную жизнь – закрывают завод, позволявший не только сводить концы с концами, но придававший хоть какую-то осмысленность существованию Седого на этом свете.
Желая отомстить Кулагину за свою несложившуюся жизнь, Седой хочет быть (или казаться) карающим мечом Немезиды. Хотя и выступает он от себя лично, но выражает при этом интересы миллионов таких же «отверженных», действует как будто бы от их имени тоже. Ему не жалко ни своих «подельников», ни их детей, ни жён, ни матерей. Он их глубоко презирает, хотя бы за то, что даже в эту ночь и в этом деле они подкачали, оказались не на высоте поставленной им задачи. Потому что все они и им подобные давно уже «живут, как свиньи, и дохнут, как свиньи». И в этом принципиальное отличие Седого от героя «Дурака», для которого эти «свиньи» всё-таки люди, и нужно сделать всё для их спасения, которого они не заслуживают. Для Седого важен сам принцип справедливости, который у него на глазах беззастенчиво попирается, когда людей пускают под каток системы. Во имя торжества справедливости он и совершает свою «революцию», даже не спросив своих соратников, нужна ли она им, и готовы ли они ради принципа идти на смерть. А для слесаря-сантехника Дмитрия Никитина человеческая жизнь важнее любых принципов. И оскотинившиеся жильцы готового вот-вот обрушиться общежития заслуживают спасения не меньше, чем все остальные. Ну что с него взять – дурак.
Седого не удаётся ни разжалобить, ни уговорить, ни, тем более, запугать. Ему нечего терять. Он чётко понимает, зачем он здесь и что его ждёт при любом исходе предприятия. Седой готов убивать и своих, и чужих, что и делает. Понимает, что должен идти до конца. Но… почему-то не идёт.
В последний момент Юрий Быков зачем-то решил превратить яростного Седого в милосердного «дурака». Всего-то после одной брошенной Кулагиным фразы, проникнутой фаталистическим смирением, Седой отступает. И терпит поражение. А победивший Кулагин даже жалеет незадачливого борца за справедливость ласковым, почти отеческим: «Дурачок».
Применительно к образу Седого, формируемому на протяжении всего фильма, - жестокого, бескомпромиссного и беспощадного, такой поворот выглядит неубедительно. Как и непонятный нервный срыв Тумана, потерявшего в бою с «седовцами» нескольких своих друзей, готовый в борьбе с ними терзать их родственников, вдруг проникается каким-то непостижимым сочувствием к своему противнику, которого на самом деле ему впору было бы рвать на части. На фигуре Тумана можно было и вовсе не останавливаться, если бы опять-таки сам режиссёр не притянул бы к ней внимание зрителя в финальных кадрах. Вначале фильма в заводские ворота входит Седой, в финале из них выходит Туман. Как будто бы две сущности чего-то единого. Чего? Быть может, гражданской войны, в которой не бывает победителей и побеждённых? Или самого русского народа, раздираемого этой войной?
Спросим ещё раз, что это – недоработка или замысел режиссёра? Что-то вроде предупреждения: не пытайтесь повторить этот трюк - это всего лишь кино? Но ведь вышло так, что и овцы оказались съедены, и волки никогда не насытятся. Или кто-то поверит, что отделавшийся лёгким испугом Кулагин начнёт новую жизнь – честную и добродетельную? В фильме даже намёка на это нет. Кулагин вообще наиболее чётко прописанный персонаж, не отступающий от своей линии при любых сюжетных поворотах. Он циничен и холоден с начала до конца картины. О своей возможной смерти он говорит так же спокойно, как и о ликвидации своего завода. Он собственник: хочет - открывает завод, хочет – закрывает его. Ничего личного - только бизнес. И если цена поражения в этой игре – жизнь, ну и бог с ней. В этом плане Кулагин более убедителен, нежели Седой, за несколько минут до финала решивший с лёгкой руки Юрия Быкова «поиграть в Достоевского».
Зачем всё это? А затем, что хоть выбор героя в финале и не соответствует созданному режиссёром образу, но он адекватен самой российской действительности. И поставь на место Седого героя менее брутального, да хоть того же майора Соболева, пошедшего было в свой последний и решительный бой, но сдавшегося превосходящим силам системы, частью которой он сам является, и вопросов бы не было.
Да, «революция» Седого – это акт насилия. И направлено это насилие не на Кулагина – нехорошего человека, а на Кулагина – представителя господствующего класса. Конфликт Седого и Кулагина – классовый. В его основе не какие-то материальные претензии одного к другому вроде отнятого бизнеса, земельного участка или квартиры, не месть за погибшего товарища или поруганную честь жены-сестры-дочери. Седой предъявляет счёт Кулагину как сильному мира сего, желая его скорейшего падения и уничтожения, видя в этом грядущее торжество справедливости. Но стоило Кулагину повести себя так, как того не ждал Седой, и сразу обнажается тщетность любых попыток достичь желанной справедливости методом индивидуального террора. Кулагин ясно даёт понять Седому (а Быков зрителю): он всего лишь винтик в системе, которая сильнее автомата, и пуля, которая разнесёт голову ему, Кулагину, систему не сломает и даже не расшатает.
Жажда справедливости, которой переполнено сегодня российское общество, не будет утолена показательной расправой над отдельными олигархами, чиновниками и депутатами, отнимающими у народа его деньги и его будущее. И коль скоро шансов на перерождение системы уже не осталось, остаётся лишь: «…до основанья, а затем». И это отнюдь не желаемое будущее, это неизбежность, к пониманию которой и подводит фильм Быкова
