Чернавский М.Ю. Технологии социального насилия: монография. Красково: Гуманитарно-социальный институт; М.: Издательство «Перо», 2024. – 270 с.
Однажды писатель, философ, историк и белоэмигрант В.Н. Иванов, по доброй воле вернувшийся в феврале 1945 года в СССР, беседовал с советским писателем А.А. Садовским, собиравшим в Сибири материал о «колчаковщине». Садовский спросил его о Гражданской войне:
— Всеволод Никанорович, а какова же была у вас тогда идеология?
— Никакой! — ответил Иванов.
— Невозможно! — искренне удивился Садовский.
Анализируя разговор, Иванов размышлял: «А между тем, это истинная правда. Идеология, жесткая, определяющая, была только у коммунистов. Она насчитывала за собой чуть не целый век развития. А что у нас было? — Москва “золотые маковки”? За века русской государственности никто не позаботился о массовой государственной русской идеологии».
В своей книге доктор философских наук М.Ю. Чернавский пытается выявить и предложить те элементы, которые, по его мнению, могли бы органично вписаться в то, что Иванов назвал «массовой государственной русской идеологией».
Автор фиксирует «возвращение идеологической ангажированности» (с. 3) и констатирует, что «социум в своем подавляющем большинстве пользуется не критически выстраданными и самостоятельно найденными способами решения проблем, а готовыми каноническими решениями, зафиксированными в положениях господствующей идеологии» (с. 5). Следовательно, без идеологии нельзя.
Куда ж нам плыть? Каким курсом? Этот вопрос автор обращает к той политической элите «на случай чрезвычайной ситуации», про которую блестяще написал Герд-Клаус Кальтенбруннер. Ведь критическое мышление, полагает автор, носит в обществе «крайне ограниченный и чрезвычайно элитарный характер» (с. 5). В массе одни и те же люди, под влиянием пропаганды, эмоций, манипуляций и проч. сегодня ниспровергают вчерашних кумиров, чтобы завтра опять воздвигнуть их на пьедестал.
Помню, как лет 20 назад я спорил с образованной дамой, утверждавшей, что в 90-е годы «все голосовали за Ельцина». Она буквально физически противилась принятию того, что были умные и образованные люди, которые не только никогда не голосовали за Ельцина, но и открыто бросили ему вызов в 1993 году. Это пример воздействия той «идеологии победившего либерализма» (с. 36), которую, как пишет Чернавский, активно формировали «бывшие теоретики марксизма-ленинизма на возмездной основе западных грантов с выработанным десятилетиями коммунистическим напором и решимостью…», стремясь «научно обосновывать новый социальный заказ» (с. 37). Правда, критики могут спросить у автора монографии, не пытается ли он сам выполнить «заказ» на новую идеологию, подкрепляя свою позицию ссылками на А.Г. Дугина, В.В. Путина, В.Ю. Суркова и др.
Автор подчеркивает эфемерность разговоров о свободе выбора: «Современный капитализм не опирается на волю свободного, суверенного и автономного индивида, но конструирует субъекта в соответствии с интересами функционирования мировой финансово-экономической системы» (с. 16). Процесс создания «нового человека», отнюдь не «привилегия» тоталитарных и авторитарных систем, просто «в современном обществе господствуют более совершенные инструменты подавления индивидуальной свободы. Наблюдается фальсификация реальных нужд людей в целях поддержания рыночной системы производства и потребления, существующей в формах, по большей части, иррациональных и бесполезных поисков удовольствия…» (с. 120). Сегодня создание «новых людей» происходит не только путем воздействия государства, общества, семьи и т.п., но и путем мощнейшего влияния виртуализированного мира «симулякров», в котором на смену «воспитателю-телевизору» пришел «воспитатель-гаджет», а также «компьютерные игры, киноиндустрия, интернет, низкопробная массовая культура, диктатура развлечений и удовольствий» (с. 21). Видно, что автор многое почерпнул у Жана Бодрийяра.
Как же быть? Чернавский предлагает несколько решений, одно из которых заключается в том, чтобы «реабилитировать миф, переосмыслить его роль и значение», поскольку миф это «феномен, обладающий практической социальной значимостью» (с. 59). «В основе любой идеологии лежат не разумные доводы, не научные знания, а вера, которая всегда носит характер догмы» (с. 202).
Автор рисует красивую картину идеального государства, в которой «граждане страны должны быть подобны звучащим в оркестре инструментам, где мировоззрение каждого человека, извлекаемая инструментом вовне музыка, вливается в гармонию звуков, в чудное музыкальное произведение, называемое государством. Воспитательная роль государства состоит в соединении множества человеческих душ вокруг общей идеи» (с. 230). Невольно вспоминается Константин Николаевич Леонтьев.
Полагаю, что книга не понравится либералам. Сторонники социалистического выбора могут поддержать размышления о СССР (с. 100–101, 161, 164–165 и др.) и периоде перестройки, когда «перестало существовать что-либо святое и священное», а «все аспекты человеческой жизни стали доступны осмеянию» (с. 166). Традиционалисты будут огорчены констатацией бесперспективности «архаично-консервативных усилий по формированию в молодом поколении установок на приоритетность религиозной картины мира» и упованием автора на научно-технический прогресс и человеческий разум (с. 233). Верующие вряд ли согласятся с тем, что православие «в современную эпоху Нового Модерна… может выступать лишь как перспективная целевая установка в структуре личности, касающаяся проекции внеземного существования души» (с. 233). Профессиональным историкам будет любопытно прочесть текст об «объективности исторических фактов» (с. 74–76) и их профессии, но вывод их не обрадует. Вместе с тем, прочесть книгу полезно даже тем, кто готов подвергнуть её критике.
На мой взгляд, Чернавский излишне увлекся рассуждениями о «сублимации страха смерти», подчинении современного человека «через использование тотальной стратегии наслаждения» (с. 127, 131 и др.) и проч. «фрейдизмом». Книге явно не хватает хорошей редакторской правки. Встречаются дословные повторы предложений (с. 127 и 131–132), опечатки и проч.
Завершу рецензию фрагментом из стихотворения «Игра» поэта Василисы Ковалевой:
Думаешь, что сам ходы продумываешь,
Сюжет придумываешь, о будущем думаешь,
А на самом деле все запрограммировано,
Давно известно,
Математически выверено,
Практически отсканировано
И пресно.
И как не относись к этой теме,
Друг, — это жизнь в системе…
И если ты в жизни составляешь свои схемы,
Делаешь новое, выпадаешь из системы,
Оставь им свои дорожные знаки,
Чтобы не сбились с пути, не загрызли собаки,
И не сбылись сюжеты трагикартин.
Друг, ты будешь в дороге уже не один.
Чернавский попытался оставить «свои дорожные знаки» для других. Будут ли они им полезны? Выведут ли на правильную дорогу? Есть о чем поразмышлять и с чем поспорить.
***
Читать книгу рпо qr-коду:
двойной клик - редактировать изображение
