Сообщество «Историческая память» 00:00 25 декабря 2014

Дорога - 1944

Я вышел на развилку. Одна дорожка вела налево — я увидел там, вдали, за деревьями, трансформаторную будку. Дальше, на порядочном удалении друг от друга, громоздились на пригорках домики. На ярко очерченную улицу не было и намёка. Дома утопали в некошеной траве, в молодых стволах деревьев. Мимо проплыла одна избушка — окна заколочены. Вторая, с металлическими решётками внутри… Брошенная деревня?! А как же могила? Братская могила! Где она? У кого спросить?

Дорога эта была со мной рядом уже несколько месяцев — с тех пор, как я нашёл дядю Васю. И вот сейчас пришло окончательное решение: надо ехать! Заветная точка быстро нашлась на карте — деревня Авинище, Невельский район, Псковская область. 500 километров от Питера. Если ехать — нужно успеть за день туда и обратно, остановиться там негде. Я изучил расписание электричек. Нужный поезд отправлялся в 6.48 утра. Доеду до Гатчины, а там выйду на шоссе — и на попутках дальше.

В компактный рюкзак упаковал тяжёлые ботинки, чтобы идти по лесу, и, если надо, по болоту. Дождевик. Термос чая с лимоном и мёдом. Хотел что-то взять из Успенки (дядя Вася — из села Успенка Рыбинского района Красноярского края, откуда он, и бабушка, которой уже нет, и мама, и, почти, я). Но ничего не было в моей петербургской квартире из Успенки. Только "привет из Успенки".

Утром следующего дня еду на попутках.

На выезде из Пскова впервые вижу памятник погибшим в Чечне в марте 2000 года десантникам: огромный парашют, на внутренней стороне купола 84 подписи каждого, погибшего на высоте 776 в Аргунском ущелье. Основой памятника служат тонкие дула зенитных установок, которые довершили этот бой, огонь которых десантники вызвали на себя…

Не доезжая километров 10 до Невеля, у указателя — "Деревня Авинище , 3 километра" я вышел. Прибыл.

Вообще-то, дядю Васю мне правильнее называть дедом. Дед Вася. Хотя на самом деле он младше меня. Ему всего 24 года. Было, когда он погиб.

Про него мы ничего не знали — где погиб, где похоронен. Бабушка что-то рассказывала раньше о нём, но смутно и мало. Да и разве мы запоминали?

"Родился в 1919-м. Погиб в 1944-м, 1 января". Так значится в документах, которые я отыскал в базе Министерства обороны "Мемориал". "Захоронен в братской могиле в 1 км. южнее деревни Авинище Невельского района", — говорилось в архивах. И вот я у своротка на Авинище. Где-то тут, совсем рядом, лежит и Вася Болкин — мой двоюродный дед, брат бабушки.

Жил человек в сибирской деревне. Видел, должно быть, только соседнее село Громадск да райцентр Заозёрный. И вот — война, и через всю страну на запад. Кажется, он только однажды побывал в отпуске у родителей — моих прабабки и прадеда. Кажется, опоздал потом в часть на одни сутки, и его отправили в штрафной батальон.

По себе знаю — когда ты в 17 лет отрываешься от дома, а потом первый (да и второй, и третий раз) едешь к родителям, домой. Представляю, как часто он вспоминал свою деревню — она для него была всем миром. Как спешил туда, когда дали отпуск. Как открылась ему она: дома, знакомые запахи, звуки. И как входил — старший сын — в избу. И как зашумело, закричало, засмеялось и заплакало всё, когда он появился. И с каким благоговением ложился в первую ночь на кровать или на печку, глядя в темноту открытыми глазами, не в силах заснуть. И с какой бережностью проводил в этом доме каждый час и каждую минуту, гоня мысли о войне, не вспоминая о ней — скоро придёт сама. И как прощался, не веря, что пронеслись, как поезд, эти несколько драгоценных дней. И мать складывала ему в мешок поесть — варёной картошки, яиц, хлеба. И плакала, обнимая и целуя, не веря, что может больше не увидеть. И как он растеряно смотрел на них: родителей и младших сестёр и братьев, — стоя у порога в своей солдатской одежке. И уже был одной ногой там, далеко, на западе. И как отец шёл вместе с ним дорогой, а остальные остались в опустевшем разом доме. И верил, что вернётся. Но не вернулся. Не осталось у него ни жены, ни детей. Никто из родных никогда не бывал здесь, на месте гибели его. И никто не знал ничего, кроме отца и матери, которым пришла похоронка. И никто и никогда бы не пришёл к нему. Никто. И никогда.

И вдруг встреча. Спустя 70 лет.

"Привет из Успенки".

Дорога к деревне Авинище вела лесная — травяная, продавленная автомобильными шинами. Лес был диким — пахнущий дико, неприветливо, остро: землёй, хвоёй, гнилым деревом. Шаг вбок — а там трава в человеческий рост. А дальше бурелом. Человека не чувствовалось. Я шёл вперёд, петляя вместе с дорожкой. Обходя неожиданные взгорки и овраги, поросшие елью, берёзой, сосной, густым кустарником, заваленные мёртвыми стволами. За ветками блеснуло на солнце стекло. Поперёк дороги стояла машина — "Жигули"! Одна дверца открыта, наружу выглядывали обутые ноги. Меня не видели, не слышали, и я пошёл громко — мне не хотелось пугать этих незнакомцев — человек из леса.

В траве лежал мужчина — спал. В салоне, обмахиваясь веткой, сидела женщина. "Здравствуйте!" — сказал я. "Здравствуйте" — ответила глухим голосом женщина: она не ожидала увидеть меня. "Вы в деревню?" — спросил я. "Нет", — сказала женщина. И прибавила: "А девочки туда поехали…" Я кивнул и пошёл дальше. Мужчина даже не дрогнул — спал, вероятно, после долгой дороги, заехали передохнуть в лес. Что за девочки поехали к деревне, я уточнять не стал. По интонации женщины я понял, что девочки им самим незнакомые. Просто девушки или женщины, которые поехали в деревню. "Тем лучше, — подумал я. — Если деревня окажется нежилой, спрошу у них, где могила".

Я вышел на развилку. Одна дорожка вела налево — я увидел там, вдали, за деревьями, трансформаторную будку. Дальше, на порядочном удалении друг от друга, громоздились на пригорках домики. На ярко очерченную улицу не было и намёка. Дома утопали в некошеной траве, в молодых стволах деревьев. Мимо проплыла одна избушка — окна заколочены. Вторая, с металлическими решётками внутри… Брошенная деревня?! А как же могила? Братская могила! Где она? У кого спросить? Я пошёл скорее. Остановился посреди огромного поля. Тихо. Людей не слышно. Неужели никого нет? Направился к двум большим избам. Остановился у гнилого забора. В окне одного из домов виднелась перина и дужки от металлической кровати. Значит, живут! Из другого дома, выстроившись в ряд, из всех окон выглядывали игрушечные мохнатые чёртики. Я постучал в окно к чёртикам. Тихо. Подождал костяшками пальцев настойчивее. Никого. Подошёл к дому, где виднелась белоснежная перина и постучал туда. Снова нет ответа. Покинутые дома…

Дорога вела дальше — туда, куда уходили, пропадая в густом лесу, покосившиеся столбы электропередачи. А где же девочки? — я всё ещё возлагал на них большие надежды. Поехали туда, вслед за столбами? Я пошёл по этой дорожке вглубь леса. Ноги скользили по вымоинам, кочкам. Казалось, тут может проехать разве только внедорожник. Я уходил всё дальше. Деревня осталась позади. Следы колёс были видны ещё чётко, но дорога временами терялась, испарялась, появлялась вновь. В разные стороны от неё отходили дорожки поменьше, тропинки. Я допустил мысль — каково это здесь потеряться? Можно долго кружить по этой паутине. А ведь надо ехать обратно! Я приехал позже, чем позволяли разумные сроки. День клонится к концу, а я целый час брожу нехожеными тропами!

Я торопился, идя вперёд. Хотелось затормозить бег, сесть на траву, выпить чая, перекусить. Но я бежал, не останавливаясь. Поняв, что дорога уходит в никуда, повернул обратно. Вернулся к двум уже знакомым большим домам, в которые стучал. На этот раз я отворил калитку во двор одного — надо проверить. У крыльца валялась старая прялка. Из окон глядели чёртики, поставленные, должно быть, отпугивать непрошеных гостей. Я отворил дверь в сени. Старые сапоги на полу, таз с золой, пожелтевшие газеты. Я постоял у порога и повернул обратно. Зашёл в другой дом: там мне представлялась умирающая старушка на белой перине. В сенях на полу был рассыпан горох, раскидана трава. Внутрь я не стал заходить тоже — жутковато, да и не для того я здесь.

Приметив дом в низине, куда я ещё не ходил, я повернул в его сторону. Вдоль одного из заборов синела развесистая слива. Я остановился, сорвал один плод, бросил в рот, раскусил его, сладко-кислый. И пошёл куда-то через большое, поросшее бурьяном, поле. Может могила где-то здесь? В документах говорится: "1 километр южнее". Это как раз южное направление. Но, поплутав ещё какое-то время, остановился — не найти! Где? Куда? В какую сторону? Под каким деревом? В каком овраге? Не повидались мы, дядя Вася, с тобой. Как горько. Ведь и не повидаемся никогда больше! Не вернусь я уже. Если и вернусь, то что, снова буду блуждать по лесу? Горечь клокотала внутри. Съездил, но не нашёл. Это я скажу родным. Это я говорю себе. До чего беспомощные слова.

На часах было начало шестого. Вечерело, а впереди ещё предстояла долгая дорога. А девочки? Где они? Куда пропали? Где исчезли в дремучем лесу? Я шёл обратно, к шоссе, оглядываясь по сторонам (пара на "Жигулях" уехала). Здесь, где-то здесь, лежит дядя Вася! Сто метров вправо, сто влево, не имеет значения. Он похоронен в этом лесу. Это только имеет значение. Я пришёл к нему. И он здесь, и больше нигде. Этого достаточно. Я огляделся по сторонам — где остановиться. Где присесть на траву. Где помянуть. Где поговорить с ним. Свернул туда, где торчали в разные стороны пушистыми иголками две молодые сосенки, и опустился в глубокую траву. Достал маленькую церковную свечку. Зажёг. Поговорил вслух. Помолчал. Тушить свечу не стал — она так и осталась блестеть огоньком в земле. И пошёл на трассу. Прощай…

Шагая по травяной колее, я услышал близкий гул. Неожиданно со стороны трассы на меня выехал огромный внедорожник: за рулём — молодые ребята. Они глянули на меня, и, не сбавляя скорости, прогудели в сторону брошенной деревни. Куда? Зачем? Что там делать? Полный недоумения я вышел на трассу. Редкие автомобили катили со стороны Невеля в сторону Пскова.

Время шло. Я пинал острые камни. За спиной неожиданно загудела машина — знакомый уже внедорожник выкатывал из леса. Я махнул рукой. Водитель нехотя притормозил, опустил стекло. "Из деревни?" — спросил я. — "Да". — "Не подскажете, братская могила здесь есть?" "Есть." — удивлённо ответил водитель. И кто-то невидимый подхватил в салоне: "Есть, есть!" Отворилась задняя дверца. "Вы солдатскую могилу ищете?" — на меня смотрела женщина лет шестидесяти, должно быть, мать шофёра. "Да! Вы знаете, где она?!" — "Знаем, знаем". "Где?" — не верил я своим ушам. — "Идёшь по дороге, — объясняла она, — доходишь до развилки, три дорожки…" Я закивал головой. "И — направо! Не прямо, не налево, а направо. Но, — она посмотрела на небо и на меня, — долго тебе идти-то. До развилки три километра. И от туда ещё метров шестьсот. Но выйдешь прямо на кладбище". — "Спасибо!" — благодарил я. "А вы к кому там?" — задержалась она. "Родственники". — "Да? — удивилась она. — А тут недавно тоже приезжали, издалека, родственников искали…"

Я стоял потрясённый. А если бы я уехал! Удивительно, что никто не остановился. Ведь не вернулся бы никогда сюда больше. И вдруг — эти люди, бывшие жители деревни… Нашлась могила! У меня всё клокотало внутри. Нашлась!..

Я стоял на трассе, и понимал, что не вернусь сейчас в лес. Вернусь потом. Главное — нашлась. Узнал дорогу. А сейчас не вернусь. Не поспеть. Слишком поздно…

Я радостно голосовал проезжающим машинам. И вдруг пришла эта мысль: а куда это я спешу? Как часто, набрав скорость, трудно замедлить шаг. Остановиться. Оглядеться. Я здесь. Я преодолел 500 километров. Приехал. Узнал, где могила! Отчего же я стою здесь. Мысль оформилась чётко: да, вечер, но всё будет нормально. Сейчас мне только один путь — обратно в лес. Как легко поддаться привычной суете. Я повернул обратно.

Я решил бежать. Взял в руки лямки рюкзака и поскакал по пересечённой местности. Замелькали уже знакомые повороты, опушки, буреломы. Пробегая мимо двух сосенок, растущих вдали, я затормозил: там свеча, там я поминал деда. Я повернул к соснам снова. Заглянул в траву. Свеча горела! Последний огарок — через мгновение погаснет, но огонь теплился. Я вынул из земли короткий восковой остаток — он тут же погас у меня в руках, — зажал в кулаке и побежал, дивясь на всё происходящее, дальше.

И вдруг из-за поворота навстречу выехали… девочки. Те, которых я искал! И о которых знал. Но которые не знали обо мне. Молодая женщина и её дочь лет семнадцати — ехали со стороны деревни на велосипедах. Увидев бегущего меня, они завиляли рулями от неожиданности. Я замедлил шаг. Они прокатились мимо. Нужно было перекинуться словами — не проходить же немо. "Не подскажете?.." — обратился я формально, и спросил про захоронение. Девочки остановились на безопасном расстоянии. "Да, вы правильно идёте, — сказала старшая, — Мы туда маленькие бегали…" Они, верно, приехали из Невеля проведать деревню, где выросла эта женщина…

Вечерний лес был уже не так уютен, как дневной. Но он уже был знакомый мне, свой. Я не чувствовал себя здесь гостем. Добежав до развилки, я повернул направо. И где-то бегом, где-то скорым шагом преодолел оставшееся расстояние.

Могила открылась под сенью деревьев, в тени. Огороженная металлической оградкой, украшенная со всех сторон неувядающими цветами. Кладбище, о котором говорила женщина в машине, было одной братской могилой. Но сколько людей лежало здесь: на бронзовых табличках горели десятки и десятки фамилий красноармейцев!

Я смотрел, потрясённый, на могилу, двигался по периметру вдоль ограды. Нашёл калитку, вошёл внутрь. Деревянный крест. Посеребренный монумент с красной звездой. И имена, имена…

Я пробежался по спискам. "В. Болкин". Фамилии располагались в алфавитном порядке. Болкина не находилось. Я задержал дыхание, просмотрел уже спокойно. Болкина не было!

Что такое? Забыли? Возможно. Сколько их было там, бойцов, погибших в том бою. Документы далёкого 1944-го. А памятник установили позже, может в 60-е, может, в 70-е. Упустили. Забыли. Но погиб он здесь, это факт, это главное. Вот у меня в кармане и распечатка с базы "Мемориал", военного времени. Старший сержант, помощник командира взвода Болкин Василий Яковлевич, уроженец села Успенка Рыбинского района, и так далее. Я пробежал список имён на памятнике, игнорируя фамилии, по званиям. Рядовой, рядовой, рядовой, лейтенант… И вот — старший сержант. Смотрю — Волкин! И инициалы — "В.Я." Вот он! Василий Яковлевич. При гравировке исказили фамилию. Болкин-Волкин. Волкин понятнее, привычнее…

Я сел на траву. Воткнул огарок свечи рядом. Зажёг. Сфотографировал захоронение. Скомканная встреча, спешная (встретились мы с ним по-настоящему там, у двух сосен). Встал, закинул рюкзак на плечи. Вышел наружу. И пошёл скоро, но спокойно, обратно, ни о чём не беспокоясь.

На шоссе стоял долго. И уже жалел, что не взял палатку. Поднимал безнадёжно руку горящим в сумерках фарам. Вдруг одна из машин, идущая в сторону Невеля, заскрипела тормозами возле меня, развернулась посреди дороги. "Садись! — закричал мне парень-ровесник из салона. — Я сначала проехал тебя, а потом вернулся! Самому приходилось так попадать". Парень ехал до Пскова…

На фото: монумент на братской могиле в деревне Авинище Псковской области

1.0x