Друзья, в издательстве "Вече" (серия «Сибириада) вышла моя книга «Деревенский бунт». Обложка смутила – мужик сомнительный (приятель шутил: «На обложке – маньяк с гармошкой»), и цитату Валентина Распутина не подписали; но утешаюсь: ежели книгочеи не примут по платью, то, может, по уму... Выкинут в книжных лавках, а там давка... Это смехом; а серьезно: тираж – кот наплакал, а еще и возьмут ли?.. В книге же, где повести и рассказы, запечатлел я судьбы сибиряков, живущих посреди глухоманной тайги, среди бескрайних степей, у диких рек и щедрых озёр, живущих в радостях и горестях, в обретении некогда утраченного народно-православного русского духа. Рассказы последних лет посвящены и современным горожанам, и среди героев – писатели, художники, журналисты с их психологически сложным, мистически противоречивым душевным миром, с их жадным поиском гармонии дольней и горней спасительной мудрости. Книга названа по комедии, фрагмент которой нынче и публикую.
ДЕРЕВЕНСКИЙ БУНТ
Вихлеватой походкой… похоже, под мухой… к мужикам подошёл ветеринар Агдам Фрейдович Бухло, в круглых очёчках, малорослый, тощий, но губастый, носастый, с бородкой, похожей на мочалку из липового лыка, что шиньгали[1], шиньгали и повышиньгали. Хотя пекло солнце, ветеринар был в долгополом чёрном плаще, широкополой чёрной шляпе, и от чёрного облачения хилая и сивая бородка блазнилась серебряной. Еще чудилось, из-под плаща выглядывают и скрипят козлиные копыта… Когда песня про пана иссякла, и конюх отпыхался после пляски, ветеринар, поправив очёчки, вдруг козлиным тенорком запел, а коль медведь на ухо наступил, то дико переврал мелодию:
– …А в таверне тихо плачет скрипка, успокаивая нервы мне, а твоя распутная улыбка… Песня таки!.. а ви шо поете, господа конюхи? А то ви поёте, господа конюхи, шо старые дураки пели двести лет назад…
Конюх поздоровался с насмешливым поклоном:
– Конскому Врачу по женским болезням наше с кисточкой.
Конский Врач, не опускаясь до обид, насмешливо глянул на конюха и присел рядом. Конюх брезгливо помахал возле сморщенного носа:
– Ой, не дыши на меня, Агдам Фрейдыч. Закусывать можно…
Конский Врач, поддёрнув пальцем круглые очёчки, высокомерно ухмыльнулся:
– Дед Бухтин, и шо ви такой нежный, словно барышня?..
Конюх отмахнулся:
– Ой, отвяжись, худая жись, привяжись, хорошая…
– А шо я хотел спросить Вас, Мартемьян Иваныч, Ваш сын таки скотником и заправляет, быкам хвосты крутит, навоз таки чистит?
– Не ворует, как иные… Не буду пальцем тыкать… В латаном, да не хватаном.
– А шо я Вам скажу за моего сына Моню?.. а я то скажу вам, шо мой Моня уже диссертацию защитил: «Влияние консервативного менталитета русо хомо сапиес на интеллектуальную деградацию нации…»
Конюх почесал затылок и согласно покивал головой:
– Понял… Дак у нас, Агдам Фрейдыч, в деревне случай был аналогичный: корова шла через дорогу, мыкнула – и рога отвалились…
Конский Врач с презрением уставился на сивобородого русо хомо сапиес.
– Тоже случай был… – сквозь смех вспомнил бригадир. – Учёный хмырь… вроде твоего сынка, Агдам Фрейдыч… накатал труд «Влияние духовых инструментов на духовную жизнь духовенства…». А профессор ему резолюцию шлёп – «На хрена попу гармошка…»
– Нет… – запалив сигарету, сочувственно покачал головой Конский Врач, – шо я до вас хочу сказать?.. А то я хочу до вас сказать, обречённой ви народ. В Америке, Европе – цивилизация, а ви, господа конюхи, как жили в навозе по уши…
Конюх, отмахнувшись от Конского Врача, как от назойливой навозной мухи, попросил бригадира:
– А сыграй-ко, Ильюша, да спой-ко чтой-то эдакое, – конюх, блаженно прищурившись, покрутил пальцами нечто круглое.
Бригадир стал тихо наигрывать, выгадывая песню, а потом, нащупав, повёл мелодию; голос плачущий, глаза с поволокой печали:
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело…
Конский Врач, брезгливо морщась, косился на поющих, жевал сигаретный фильтр, и так затягивался, что щеки слипались, а широкополую чёрную шляпу кутал сизый чад. Когда песнь испелась, с кривой усмешкой вопросил:
– Репетируете?.. Шо, и с этим дебилизмом ви хотите на сцену вылезти?! Мама мия, роди меня взад!.. Ви шо поете?.. а ви то поёте, шо орут пьяные старухи на завалинке… А можно же было мозгой пошевелить, – Конский Врач крутанул пальцами у виска. – Или у вас шо?.. Или у вас тут одна кость?! – ветеринар постучал кулаком по чёрной шляпе. – Можно же было выдумать и посовременнее. А то ви, как чукчи: шо вижу, то пою… А есть-таки песни… такие песни!.. – ветеринар обморочно закатил глаза и со свистом поцеловал пальцы, собранные в щепоть. – Такие заразительные песни!..
Конюх отшатнулся:
– Нас-то хошь не зарази, а то ить спид свирепствует…
Конский Врач поднялся с лавки и, виляя бёдрами, пропел куплет, вернее, проговорил речитативом:
Ты иди по жизни смело!
И кому какое дело,
Кто тебе в постели нужен,
Это – секшэн революшэн!..
Бригадир, матюгнувшись в сердцах, сухо сплюнул:
– Тьфу!.. Язык бы вырывал с корнем, кто эту погань в елевизере поёт.
Конский Врач огрызнулся:
– Шо ви изволили сказать?
– А то изволили сказать, господин Бухло: языки бы с корнем вырвал, кто эти пакости поёт!..
Конский врач, схватившись за голову, стал раскачиваться с притворной горечью:
– О, мама мия!.. горе вашему народу!.. уже таки все без языков… И шо я спрошу вас, господа конюхи? А то я спрошу, господа конюхи: отчего русские любят языки рвать?.. и ноздри…
– Дак ежели ворьё, вот ноздри и рвут, – пояснил бригадир.
– Ну, шо я скажу вам?.. а то я скажу вам, дубы ви средневековые. Да… Ваш колхоз как раз и величался: «Илья-а… Му-уромец…» – Конский Врач ёрнически растянул слова. – И шо?.. Тоже дуб дубом, тоже чума красно-коричневая… И добавлю таки, шо вам, пережиткам, на завалинке сидеть да частушки петь, – ветеринар ехидно пропел:
Моя милка, как бутылка…
Бригадир оглядел ветеринара округло:
– Сам ты бутылка. С утра шары залил…
Конский Врач, как на митинге, не унимался:
– И шо мы орём?! Шо мы ревём: русская культура, русская культура!.. Я спрошу вас, господа конюхи, где ви-таки в России видели культуру?! Покажите, умоляю… – Конский Врач, поправив круглые очёчки, прищуристо огляделся кругом: – Но я вам за Америку скажу: в Америке – да, в Америке – культура. Я вам говорю-таки за США… Своими глазами видел, господа конюхи, своими руками щупал. А я бывал в Америке, американскими туалетами интересовался. Любо-дорого зайти, – Конский Врач закатил глаза от блаженства и свистяще чмокнул щепоть. – Век бы сидел-таки, выходить не охота... Моня говорит, шо в таких туалетах можно жить… Вот это культура, даю башку на отсечение!.. И шо ви там видите? А ви там, господа конюхи, видите и шильце, и мыльце, и салфеточки надушенные. А теперь я спрошу вас, господа конюхи, и шо за культура в России?.. Отвечу, господа: ненецкий гарнитур – две палки, за одну держись, чтоб ветром не сдуло, другой собак отгоняй… Вот вам, господа, и вся русская культура…
Бригадир исподлобья ожёг ветеринара злым взглядом:
– Ты, паря, тово!.. ты, Конский Врач по женским болезням, много-то из себя не вображай. А то ить я контуженный в Афгане, у меня и справка есть-таки... Стебану промеж рог…
Конский Врач испуганно отпрянул:
– И шо ви такие нервные?! Шо ви такие нервные?! Спохмелья-таки...
Бригадир, который в досельную пору со сцены почитывал стихи, чаще есенинские, и нынче вспомнил:
– Читал я, паря, у Есенина… Там один тип описан, навроде тебя, а в натуре – Троцкий…
Бригадир потёр лоб, подумал и вспомнил:
– Короче, сперва Замарашкин, красноармеец, говорит Чекистову: «Слушай, Чекистов!.. С каких это пор, ты стал иностранец? Я знаю, что ты еврей, фамилия твоя Лейбман, и чёрт с тобой, что ты жил за границей...» А Чекистов… вроде Троцкий… отвечает: «Ха-ха! Нет, Замарашкин! Я гражданин из Веймара и приехал сюда не как еврей, а как обладающий даром укрощать дураков и зверей. Я ругаюсь и буду упорно проклинать вас хоть тысячи лет, потому что... потому что хочу в уборную, а уборных в России нет. Странный и смешной вы народ! Жили весь век свой нищими и строили храмы Божии... Да я б их давным-давно перестроил в места отхожие…»
Конский Врач поморщился, словно сглотил кислого, но спорить не рискнул: у конюха язык крапивный, а у бригадира кулаки пудовые.
[1] Шиньгать – чесать.