В издательстве "Владимир Даль" (г. Санкт-Петербург) вышло новое издание книги протоиерея Александра Шаргунова "Культура и антикультура". Эта книга во многом перекликается с другой недавно опубликованной книгой отца Александра "Без царя. "Православная монархия" и новый мировой порядок", о которой уже писала газета "Завтра", а также с его книгой "Последнее оружие", пять изданий которой вышли в 90-х годах прошлого века, и с другими многочисленными публикациями на эту более чем актуальную для нашего времени тему. И, что существенно, с его книгами как будто на чисто духовную тему, такими как выдержавший уже четыре издания (в том числе переведённый на сербский язык в афонском Хилендарском монастыре) двухтомник "Евангелие дня".
Так сложилось, что в последние несколько столетий именно культура стала тем источником, откуда человек узнаёт нечто важное о себе. Насколько чист этот источник? Не скомпрометировал ли он себя? Не стал ли он препятствием в деле установления истины о человеке? Для достижения эсхатологической ясности факты культуры должны быть просвечены светом Истины. Эта принципиальная и бескомпромиссная книга призывает нас вглядеться в культуру особенно строгим — эсхатологическим — взглядом и отсеять все неправды о себе, чтобы обрести возможность оправдаться. Она призвана преодолеть неуверенность русского человека в той святой правде, которую он нутром знает. Особенная жажда правды пробуждается в судьбоносные времена. Сейчас наш народ стремится к правде, как, возможно, никакой другой, о чём, кстати, свидетельствует сама композиция книги отца Александра, которая во многом составлена из ответов на письма разных людей, пребывающих в духовном поиске и взыскующих ясности. Русскому человеку нужно постоянно преодолевать свою бессловесность, давать себе труд высказывания, чтобы не заговорить чужим голосом и чуждыми ему словами. Отец Александр пишет: "Сколько лет мы с протянутой рукой обращались к Востоку и Западу и, отказываясь от своих духовных богатств, поглощали с жадностью навязанные… врагами грязные отбросы западного образа жизни. С известной разницей во времени, не извлекая ничего из недавно преподанных… уроков, снова гордо импортировали всё, что привело Запад к атеизму и материализму… Всё, что изгоняет всякий свет одухотворённости и осмысленности с человеческого лица". Конечно, речь здесь идёт не о Ломоносове или Пушкине, не о Глинке или Чайковском, не о Хомякове или Бибихине, которые умели вобрать в себя дары мира и творчески превзойти их. Отец Александр пишет прежде всего о последствиях тех увлечений, что разлагали наше общество ещё с середины XVII века.
Но что более существенно, в книге даётся глубокий и подробный анализ главных лжепророков, определивших судьбу XX века и до сих пор сохраняющих своё влияние на человеческие умы. Речь идёт прежде всего о Марксе, Ницше и Фрейде. Но не только о них — к ним присоединяются Дарвин, Макиавелли, Сартр и другие.
В этом научном издании, как обозначено в выходных данных книги, автор даёт краткий, но очень точный анализ знаменитых деятелей антикультуры. Ницше отрицает платоновское двумирное видение в философии, соматизирует личность ("души нет, есть только тело"), утверждает нигилизм как метафизическое отсутствие конца и причины, как обречённость на вечное возвращение, что ведёт к умалению воли к будущему и порождает нигилизм как антиэсхатологию.
Развитие ницшеанского нигилизма (соматизация бытия и релятивизация морального сознания) обнаруживается далее во Фрейде: "Вместо нравственности, — пишет отец Александр, — предлагается психоанализ. Его и приняли на вооружение все неверующие, ищущие, скажем так, оправдания зла, талмудической мудрости". Фрейд "посмел по-бесовски нагло касаться самых сокровенных тайн человеческой души. Его психоанализ — антиисповедь… голос самого диавола, обращённый к человечеству: "Вы должны не стыдиться и без покаяния рассказать друг другу и всем о своих самых бесстыдных желаниях". Покаяние же эсхатологично, именно в нём мы обретаем подлинных себя в божественном домостроительстве спасения. Упрощая и искажая представление о человеке вследствие незнания его истинной природы, Фрейд не касается тайны пола, "он нигде не говорит о монашестве, он нигде не пишет, что пол связан с деторождением, тайна пола отделяется от деторождения, и это самое антихристианское и античеловеческое, что есть сейчас в мире", — подчёркивает отец Александр. Человек в понимании Фрейда, как определяет отец Александр, — это "самоуслаждение биологической особи, топчущей всё во имя удовлетворения своих желаний", "самость, доведённая до предела", а в конечном счёте — "восстание на Бога". Фрейд провозглашает невозможность веры, объявляет религии массовым заблуждением. "Незримо совершается подмена сокровища, которое на небесах, земным сокровищем, подобно тому, как возвышенная влюблённость — ложью о человеке, что в нём только животное, низменное, что он подчинён только слепым, безличным законам природы", — пишет отец Александр.
Ложное слово марксизма в другом — в обещании освободить людей от эксплуатации. Мир, свободный экономически, якобы будет счастливым. Маркс, как подлинный материалист, списал со счетов рабство духовное, не включил в набор системных параметров общественных форм и формаций грех и смерть. Вводя аналитически ценную категорию отчуждения, марксизм смотрит на сущность человека как на "совокупность всех общественных отношений", поскольку главное зло ищет в капитализме, а не в первородном грехе. При этом марксизм не может раскрыть сущность капитализма полностью, потому что не пытается установить гностические истоки буржуазного мировоззрения, не видит, что капитализм, как замечает отец Александр, — это прежде всего анти-абсолютное, а средства и цели капитализма строго земные, позитивные, посюсторонние: власть, комфорт, богатство, уровень потребления. Культивируя эффективность как средство самоспасения, капитализм опирается на тот тип мышления, ядром которого выступает идеал полезности, в котором даже "Бог стоит в ряду того, что полезно, как если бы Бог был природным явлением и как если бы Он служил чему-то". Здесь отец Александр обличает функционализм как дериват нововременного гностицизма: "Ещё немного, и мы будем спрашивать: для чего служит вера? Редко кто имеет дерзновение сказать: она ничему не служит, она даёт полноту жизни. Причащаться святых Христовых Таин, посвящать себя молитве хвалы и благодарения, посвящать свою жизнь бесполезному — значит сегодня свидетельствовать о человеке. Это значит утверждать, что человек не определяется пользой, выгодой, "эффективностью", но что он имеет цену, потому что он существует. Молитва хвалы и благодарения вводит человека в свободу и радость — в каком бы состоянии он ни находился".
Отсутствие понятия о глубине и высоте присуще не только ницшеанству, марксизму и фрейдизму. Либерализм также упрощает вопросы о бытии и человеке. Критике либерализма автор посвятил в своё время большую статью — предисловие к книге католического архиепископа Марселя Лефевра "Они предали Его. От либерализма к отступничеству". Цитируя французского теолога, отец Александр указывает на центральный момент либерализма: "Определить меру христианства, которую ещё может выносить современное общество".
Эта воля к истине и любви ценнее временной человеческой жизни, хотя кажется, что лозунг "Нет ничего в мире драгоценнее человеческой жизни!" не терпит возражений. На самом же деле, как подчёркивает в своей книге отец Александр, за этим лозунгом таится гедонистическое язычество в форме розового псевдогуманизма. "Одно слово истины и правды драгоценнее человеческой жизни, когда мужественный человек предпочитает умереть ради него перед лицом торжествующей лжи", — пишет отец Александр, отвергая как псевдорелигиозный фанатизм, так и "гуманизм утончённой трусости". Подлинная христианская культура, — утверждает автор, — знает цену человеческой жизни, когда это нетленная вечная жизнь, и приемлет смерть, когда она — высшее раскрытие достоинства человеческой личности и начало вечности. Для принятия такого истинного гуманизма требуется немалая сила духа. Для отца Александра, как и для любого христианина, полагание сущности истины уже свершилось: "Я есмь путь и истина и жизнь" (Ин. 14:6). И в свете этой Истины он предлагает нам разбирательство об истине культуры.
Мы знаем, что происходит с культурой в наше время. По словам автора книги, "то, что порой изображает современное искусство, невозможно описать, не оскорбляя чувств читателя. Главное, на что мы хотим обратить внимание, — это то, что самое утончённое искусство (с его "цветами зла"), столь презрительно всегда относившееся к массовой культуре, сегодня с ней полностью сливается". "Суть христианского призвания, — пишет отец Александр, — заключается в понимании, что исторический момент, который мы переживаем (вне зависимости от нашего внешнего благополучия или неблагополучия), — всегда критический. Речь не идёт о том, как народам достичь лёгкого существования, а о том, как каждому здравомыслящему человеку настроить свою душу в единственно истинном измерении, где все события происходят во времени кризиса. И, следовательно, жить так, чтобы быть всецело устремлённым на исход из этого кризиса. Здесь наше христианское служение. Потому первая черта, характеризующая христианина и христианскую культуру, есть мужество. Боязливые — вне Царства Божия. Мужество — это отвержение уныния, это такое состояние духа, который опирается не на себя, а на силу Божию, чтобы противостоять самым невероятным трудностям (происходящим от людей, от явлений или от бесов)".
Отец Александр напоминает нам слова апостола Павла: "Есть вещи, которые даже не должны именоваться у вас" (Еф. 5:3). Слова апостола наставительны. Их метафизическое понимание заставляет обратиться к тому, что мышление всегда движется в пределах некоторого интеллектуального горизонта, стоящего за языком. Язык, речь, слово — это важнейшие темы и метафизики, и аскетики. Отец Александр напоминает нам важные истины: "Многословие — часто признак плотяности духа, оно блещет, чтобы привлечь к себе". Многословие — антитеза краткой смиренной содержательности, словесной аскезы, необходимой для подлинного речения. Отец Александр переходит к разговору о наших писателях: "Особый дар Валентина Григорьевича Распутина — в молчании и в его способности научить нас молчанию. Об этом даре так или иначе упоминали все, кто размышлял тогда о его уходе, близкие ему по духу или по гражданской позиции. В чём секрет того, что знаменитые "шестидесятники" — Аксёнов, Гладилин, Евтушенко, Вознесенский — писали, по выражению Захара Прилепина, как будто на совершенно другом, чем Распутин, языке? Несомненно, многие из упомянутых писателей были талантливы, но они были слишком погружены в то, что волнует этот "быстро изменяющийся мир". Добавим, что у них не просто разные языки, у них разные горизонты мышления. Гордое, себялюбивое мышление никогда не позволит заговорить в себе иному Слову, поскольку не мыслит Его своим Создателем. "Книги Валентина Григорьевича Распутина похожи на поминальные молитвы: они печальны, но в них присутствует свет. Они как бесконечно длящаяся минута молчания об умершей нашей России, но в них живёт надежда на воскресение. Они написаны смиренным целомудренным языком, так и хочется сказать — "первозданным" языком, вечным языком молчания. Они переведены на множество языков, но кажется порой, что этот вечный язык не нуждается ни в каком переводе, потому что наполняют его не какие-то особенные русские идиоматические выражения, но простой и чистый язык человеческой радости и страдания, жизни и смерти, который дано всем понять. В нём — молчание, когда оно обретает голос и присутствие тысяч и миллионов разбитых человеческих жизней. И это слово бесчисленных людей, которые обрели голос, чтобы оплакивать своих умерших". Смиренное вдумчивое молчание необходимо для сохранения самодержавия ума (отец Александр вводит это прекрасное понятие, противопоставляя его текучей спонтанности и мгновенной внушаемости). Новый язык, новая наука, новое искусство, устремлённые к источнику Превечного Слова, создадут ту культуру, которая будет "вязать, не связывая" (формула святителя Феофана Затворника), дадут подлинное просвещение для взыскующих истины людей и сделают их сознательными исполнителями божественного домостроительства.
Отец Александр пишет: "Есть две истории рода человеческого. История, которую люди, отпавшие от Бога, хотят осуществить исходя из своей гордыни, похоти плоти и стремления к господству. Это кровавая история войн, гонений, пленений. Для многих людей существует только эта история. Но рядом с этой человеческой историей есть история, которую совершает Бог. В ней Бог созидает Своё Царство и ведёт людей Своими путями".
Книга отца Александра эсхатологична и исторична. Эсхатологична она в утверждении, что человек не может остаться нейтральным — он либо с Богом, либо с диаволом. Исторична же она не только потому, что являет собой своего рода исторический документ, хранящий тяжкую память о позорных и печальных явлениях нашего недавнего прошлого, нашей израненной культуры. Она исторична, потому что требует постоянного усилия в осмыслении истории, утверждая, что всё в истории человечества решается прежде всего на духовном уровне. "Всем понятно, — пишет отец Александр, — что строить без нравственных основ Россию — всё равно что строить дом без фундамента. А если бы что-то подобное осуществилось, то "кому нужна такая Россия?" Какой смысл в независимости и процветании государства Содома?"
Мы живём в сложное, поистине эсхатологическое время (бывало ли оно другим?), когда нам требуется одною рукою производить работу, а другою — держать копьё (Неем. 4:17): "Нынешняя война по масштабу и глубине не идёт в сравнение ни с какими прежними войнами. В ней победителем может быть только Сам Бог и те, кто Его. Бог уже всё победил. Он попускает теперь злу раскрыться до конца, с тем чтобы уничтожить его до конца". Книги, подобные этой, — не только пробный камень для испытания человека, но и камень в основание нашей будущей духовной Победы.
Илл. «Лествица райская». Византийская икона, написанная в качестве иллюстрации к одноимённому сочинению прп. Иоанна, игумена Синайской горы. Вторая половина XII века.
