Уход из жизни Александра Алексеевича Нагорного стал огромной потерей для газеты "Завтра", для Изборского клуба. Его уход стал потерей и для российской политики. Хотя он не был публичным деятелем, назойливо мелькающим со своим суждением во всех СМИ, но он был политиком глубинным: уникальным координатором, модератором, человеком, устанавливающим контакты и связи разных политических групп, общественных движений. Он был прекрасным аналитиком, стратегом, чувствующим мировые политические тенденции.
На заседании Изборского клуба, посвящённом выходу книги "Александр Нагорный. Избранные работы", его коллеги, соратники вспоминали этого уникального человека, гражданина, товарища.
Сергей Глазьев:
Саша был очень ярким, талантливым, творческим человеком. Его умение собрать самых разных людей, умение деликатно, ненавязчиво зажечь их своей идеей — уникально. В наше время трудно заставить человека в интеллектуальном плане что-то сделать, создать, сформулировать. А он умел заинтересовать человека, завести, и люди выкладывались, чтобы выразить своё мнение, позицию, старались соответствовать тому уровню, который Александр задавал. Когда он просил написать материал, то умел ясно сформулировать свои пожелания.
Он непринуждённо создавал атмосферу творческого подъёма, был оптимистическим человеком. Причём он собирал подчас совершенно разных людей, но при этом не было никого лишнего: он так умел построить работу, что все, даже самые разные люди, друг друга дополняли, и, хотя дискутировали между собой, но дискуссии носили доброжелательный конструктивный характер. Он никогда не приказывал, не ставил жёстких установок, всё делал очень деликатно и обаятельно.
Саша не терял веры в хорошее будущее, не унывал, сталкиваясь с самыми провальными ситуациями нашей действительности. От него не исходило никаких признаков уныния. Казалось, что нарастание трудностей зажигало в нём всё больше азарта и энтузиазма. Он был незаменимым человеком, и я остро ощущаю его уход.
Владимир Овчинский:
У Саши было удивительное редкое качество: сочетание ненависти, непримиримости к врагам и предателям, убеждение, что враг — враг до конца, и в то же время очень мягкое, терпимое отношение к чужому мнению, даже если оно не совпадало с его позицией. Он стопроцентно разбирался в людях, никогда не ошибался: данная им оценка оказывалась верна.
Александр Агеев:
Сегодня мы хотим понять мистический, магический смысл Александра Нагорного, его человеческий, повседневный смысл и хотим вскрыть источник его энергии. В некоторых профессиях есть привычка ставить себя на место цели, аудитории, оппонента. Тогда человек сам перевоплощается в оппонента и понимает его даже без слов. Александр Алексеевич умел услышать смыслы там, где слов нет, он брал смысл из глубины человека или явления.
Мурат Зязиков:
Когда я впервые встретился с Александром Нагорным, он сразу расположил к себе, дал почувствовать, что я — свой в кругу изборцев, очень авторитетных людей. Впервые посетив заседание Изборского клуба, я был удивлён, что такой небольшой коллектив является столь влиятельной интеллектуальной силой. И это во многом благодаря Александру Алексеевичу, его знаниям и аналитическим способностям.
Помню, как на одном из мероприятий собрались эксперты, специалисты по южному региону нашей страны. Высказывались разные мнения, суждения, оценки. Нагорный всех слушал и в итоге резюмировал всё сказанное буквально несколькими точными штрихами, расставив аргументированные акценты. Он дал точную характеристику общественно-политической обстановки, высказал свой прогноз, оказавшийся верным.
Сергей Белкин:
Александр Алексеевич увидел во мне многое, что я сам в себе не подозревал. У нас были общие поездки, мероприятия. В частности, мы принимали участие в проходивших на Родосе конференциях, в которых участвовали дипломатические работники, высшие должностные лица разных государств, главы крупнейших мировых корпораций. И все присутствовавшие там, как в формальной, так и в неформальной обстановке собирались вокруг Нагорного, и не было человека, которому он был бы неинтересен.
Юрий Тавровский:
Саша — уникальный китаист, глобалист и прогнозист. Он всегда исходил из национальных интересов страны, мог видеть на 360 градусов и давать редкостный обзор мировой политической ситуации.
Владислав Шурыгин:
Александр Алексеевич любил открывать людей, считал их оружием в той борьбе, что нам приходится вести, и постоянно всюду искал новое оружие — новых людей, и к нему шли люди, он притягивал их. Был терпимым ко всем, кроме врагов, умел поддерживать отношения, дорожил каждым человеком, понимая, что всё держится на людях.
Дмитрий Лобанов:
Помимо того, что Александр Алексеевич был мыслителем и стратегом, он был умелым организатором. Благодаря ему моё издательство "Книжный мир" приобрело уникальных авторов. Известно, что книги многих авторов на те или иные темы люди боятся поддерживать: их издание, распространение. А Александр Алексеевич — титан нашего времени, лихой гусар, не боялся идти и убеждать людей поддержать выход таких книг, умел найти нужные слова.
Александр Проханов:
Впервые я увидел Александра Нагорного, Сашу, познакомился с ним на одной из клубных встреч у Сергея Кургиняна, на которых Саша бывал до последнего времени. Мне был необходим человек, который взял бы на себя функцию вести рубрику "Табло": это уникальная информация, которая зачастую появляется только в нашей газете. И Сергей Ервандович сказал, что есть человек, который может эту работу выполнять, это Нагорный.
Он был глубинно советским человеком, вёл свою советскую родословную из революционных времён, из Гражданской войны.
Поразительный эрудит, интеллектуал, чем никогда не бравировал. Просто по брошенной им в разговоре фразе можно было понять, что он — знаток мировой истории и культуры.
У него было стратегическое образование, мышление: он знал огромные мировые оси — от Пекина до Сиэтла, вращался среди этих осей, сам вращал эти оси. Его присутствие в газете делало её глобальной, делало её политическим явлением.
Он был обворожителен, был превосходным другом, товарищем — преданным, ярким, довольно яростным, кстати, со многими входил во временные конфликты, которые были связаны с газетными текстами, с представлениями об идеологии: он добивался от авторов, чтобы статьи имели чёткую конфигурацию.
Удивительно, что за всё огромное время, что я был рядом с Сашей, у нас было мало душевных исповедальных разговоров. Всё дело, дело, работа: ссорились, спорили, находили компромиссы. И так день за днём, год за годом… Но иногда нам удавалось посидеть без шума, суеты. Как-то мы сидели в маленьком ресторанчике на воде на Патриарших прудах, беседовали о природе, о родне, о божестве, о прекрасном. И когда кто-то заходил в ресторан, он качался. И наш разговор проходил под удивительные колебания патриарших вод.
Книга его избранных работ не охватывает всего того, что в нём было, что по сей день живёт в нас, его друзьях и коллегах. Скорее, это не эпитафия, а это — его визитка, которую он нам раздаёт, чтобы мы помнили его, чтобы помнили о том, как он любил свою семью, своих близких, как дорожил всеми нами.
Александр Алексеевич был человеком длинной воли. Многих людей ожидание победы, когда блеснёт надежда, а потом опять смыкаются тучи, и снова мрак, тьма повергли в уныние, из которого они до сих пор не восстали. Но черта Нагорного, может, и черта многих изборцев — это понимание, что энтропию можно победить только непрерывными, долгими усилиями и усердием, любовью. Иногда думаешь: "Мы толчём воду в ступе". Но говоришь: "Нет! Мы всё равно будем этим заниматься, и энтропия будет сломлена". И она потихоньку, мучительно, но ломается. И это — его и наша заслуга, это работа для грядущего. Его, как и многих из нас, поддерживало ожидание победоносного времени.
Как сказал Блок:
"Но не эти дни мы звали,
А грядущие века."
Александр Нагорный был человеком грядущего.
