Чайная страсть

«За верность старинному чину,
За то, чтобы жить не спеша!
Авось, и распарит кручину
Хлебнувшая чаю душа!»

Александр Блок

В эссе «Чашка отменного чая» (в оригинале ‘Nice cup of tea’ – а слово ‘nice’ имеет массу приятных значений), так вот в своём рассуждении о cлавном чае Джорж Оруэлл утвердил: «Чай является одним из оплотов цивилизации в нашей стране». Ровно то же применительно и к России, а потому предоставим слово Михаилу Салтыкову-Щедрину: «Кажется, пустой напиток чай! А не дай нам его китаец, так суматоха порядочная может из этого выйти».

Занятное восклицание: «пустой напиток», то есть лишённый всякого целевого наполнения, хотя, без сомнения и немаловажный, а для русской народной идентичности – эпохальный. Оруэлл уточняет: «И наконец, чай — если только вы не пьете его по-русски — нельзя пить с сахаром. Да, сознаю: здесь я в меньшинстве». Британцы и русские, эти два непримиримых полюса европейской системы, восприняли чай, как личное, глубинное обыкновение. Взяли с востока, но препарировали и включили в культурный код. Это обратилось страстью! Немцы, поляки, болгары, да и французы равнодушны к этому вкусу – хоть с сахаром, хоть без.

Безусловно, свою роль сыграла историческая реальность – у России имелся договор с Китаем, заключённый при Анне Иоанновне, у англичан – колонии. Чай, попадавший к русским, был куда как лучше – его везли посуху, а в Лондон – морем, и дорогостоящий продукт прибывал сыроватым. Чайная тема напрямую связана с манией фарфора в Галантном веке: под русское чаепитие изобрели «виноградовский» фарфор, под британское – …всего лишь фаянс из Веджвуда.

Когда пишут, что английский файв-о-клок – это бонтон, а у России чай хлестали купцы и ремесленники, это - убогая полуправда. Декламируем пушкинские строки о быте аристократов: «Разлитый Ольгиной рукою, / По чашкам тёмною струёю / Уже душистый чай бежал, /И сливки мальчик подавал». Но есть нюанс – в России чай был доступен и ремесленникам, тогда как в Англии он сотню лет почитался дорогостоящим баловством. Поэтому у нас и не привился жёсткий чайный этикет - потребление теина шло не из графских салонов, а распростанялось во всех слоях общества. У островных бриттов - не так, и Оруэлл указывал: «Вопросы чаепития не только являются предметом острых дебатов, но и достаточно хорошо иллюстрируют степень утонченности, достигнутую дискуссией. Вокруг чайника сложился таинственный светский этикет». Отсутствие у нас правил «чайного поведения» вовсе не означало игнорирование традиций, а самовар сделался на Западе таким же символом Русского Мира, как матрёшка, пьесы Чехова и антрепризы Дягилева.

В московском музее Василия Тропинина сейчас проходит выставка «Мода на чай», где зрителю предлагается увлекательное путешествие в чайное царство. Итак, чай, как напиток и – как идея, как вкус и - как смысл. Ритуал, времяпровождение, отдохновение. И, наконец, чай, как прибыльный бизнес.

Ознакомительные таблички повествуют, что до середины XIX века чай доставляли караванным путем из пограничной Кяхты через Сибирь. Надо отметить, что Китай в XVIII-XIX веках оставался, по сути, закрытым и плохо изученным государством и, хотя европейская знать обожала стиль chinoiserie, в нём было так же мало восточной мудрости, как и в любом тогдашнем ориентализме. Однако и тут есть исключения. Вот - серия «Китайских зарисовок» Ивана Александрова, бывшего крепостного господ Шереметевых, а впоследствии академика живописи. Александров состоял при посольской миссии в Китае, и его рисунки – это прямые свидетельства, обладающие фотографической точностью.

Когда-то Москва слыла промышленным центром и средоточием денег. Гремели имена чайных королей – Перловых и Боткиных. Вот - портреты купца I гильдии Ивана Перлова и его супруги Агриппины. Оба одеты по европейской моде начала 1840-х годов: он в чёрном фраке, она - в розовом платье с открытыми плечами. Семья Перловых занимались не одной чаеторговлей, но и продвигала законодательные инициативы в этой области. Они боролись с подделками, наводнявшими рынок сбыта, а ещё именно братья Перловы популяризировали чайную культуру среди простонародья путём открытия доступных чайных заведений. Также перловский чай продавался не только оптом, но и небольшими порциями, что позволяло даже беднякам приобретать его.

Перловым, а конкретно Сергею Перлову принадлежал один из самых фешенебельных московских магазинов, и ныне красующийся на Мясницкой улице. Это архитектурное чудо, выполненное в эклектическом, псевдо-азиатском духе, поразило современников своей невиданной роскошью. Впрочем, у Перловых было целых четырнадцать торговых точек в одной Белокаменной, а всего по России - около девяноста.

Их основные конкуренты назывались «Товарищество чайной торговли Петра Боткина Сыновья». Оно (сие товарищество) вело крупнооптовую торговлю чаем, кофе, рафинадом, имея представительства аж в Лондоне и пользуясь успехом не только в России, но и за рубежом. Перед нами - портрет Петра Боткина, члена Московской купеческой управы и Московского биржевого комитета. Похож, скорее, на адвоката или профессора, и ничего-то посконно-купеческого в нём нет, а ведь его отец был зажиточным крестьянином, выбившимся в негоцианты! Социальные лифты империи работали исправно. Семейство Боткиных прославилось не одними богатствами, но и талантами в иных областях – от словесности и рисования до медицины. Собственно, врачи Боткины – отпрыски той же фамилии.

Вот - пышная картинка с товарами «Боткина и сыновей», тут же – коробочки-чайницы Перловых, Поповых, Вогау, красочный прейскурант Губкина & Кузнецова, рекламные вкладыши дома «Высоцкий и Гоц». В многонациональной России чаем занимались и русские, и немцы, и евреи. Да, на рубеже столетий был звёздный час упаковки. Никогда – ни до, ни после обёртка, форма не казалась настолько важной, как в эпоху, прозванной La Belle Époque. Всё должно быть прекрасно – и лицо, и душа, и одежда, и мысли, и, разумеется, виньетка на бонбоньерке.

Где чай, там и сладости, а потому представлены Абрикосовы, Эйнемы, Сиу и – принцесса Евгения Ольденбургская, имевшая в воронежской Рамони «Паровую фабрику конфект и шоколада». И здесь мы наблюдаем всеобщий интернационализм! Россия столь активно развивала промышленные мощности, что иноземцы не просто заезжали, но и оставались, принимая подданство.

В те лета маркетинг лишь начал выстраиваться, как наука (да и то в США), но предприниматели наощупь и методом проб-ошибок-провалов сами формировали ходы по продвижению товара к потребителю. Знаменитые открытки, выпускавшиеся Эйнемом, до сих пор считаются грамотной стратегией.

Открыточные сюжеты не были связаны с продукцией, и повествовали о чём угодно – от изобразительного искусства до машин будущего, а фирменный знак скромно дополнял «фабулу». В 1950-1960-х годах подобный метод, применявшийся во всех странах мира, описал Филипп Котлер в своих фундаментальных трудах по основам маркетинга (между прочим, предки Котлера были выходцами из Российской Империи и наверняка покупали открытки от Эйнем). На выставке можно увидеть рекламные открытки разных фирм, а не только Эйнема.

Отдельное пространство посвящено посуде – она располагается и на специальных витринах, и в серванте конца XIX века. Сопроводительный текст взят из «Полной хозяйственной книги» Екатерины Авдеевой. Этот фолиант был таким же обязательным чтением для женщин, как и «Подарок молодым хозяйкам» Елены Молоховец. Говорится о выборе посуды и о том, сколь это очаровательно - иметь «…чайницу хрустальную в серебряной оправе и при ней особливой формы ложечку, для накладывания чаю».

Представлены чашки и кружки – от недорогих до запредельных, но все они бесценны, являясь артефактами ушедших времён. Фаянсово-фарфоровую тему продолжают статуэтки с восточным колоритом – китайцы и китаянки, да ещё занятный чайный бокал, выполненный в виде головы перса с крышкой-шапочкой, сохраняющей жар напитка.

Гости узнают, что чаепитие подразумевало утончённый дресс-код. В английской моде XVIII – первой половины XX века существовал феномен «чайного костюма» (‘tea – gown’). Это было изысканное платье, которое отличалось от привычного визитного наряда в сторону большей свободы и фантазии, но и не было совсем уж домашним. С tea – gown допускался менее тугой корсет, а с начала XX века - полное его отсутствие, и позволялись любые расцветки.

К чаю приглашался свой, тщательно отфильтрованный, избранный круг, и с ним допускался отступ от церемоний. В Англии были мастерские, изготовлявшие «чайные платья». Леди Люси Дафф – Гордон (к слову, впоследствии одна из тех, уцелел после трагедии на «Титанике»!), создала в 1890-х дом мод Lucile, специализировавшийся, в том числе, на пошиве tea – gowns элитного качества.

Этот опыт распространился по всему миру, а tea – gown стало означать не только «наряд для чайного приёма», но и всякое облачение для неформальных встреч со своими приятелями. На выставке мы видим чайные платья различных домов мод – русских, американских, польских, равно как и визитные, прогулочные, домашние уборы из коллекции Александра Васильева.

На выставке много картин музея Тропинина, выполняющих декоративную роль, ибо не все из них повествуют о чаепитиях и обедах, но эффектный «Натюрморт с вазой и чайной посудой на фоне окна» Павла Кузнецова идеально венчает и подытоживает просмотр. Кузнецов – мирискусник и один из организаторов «Голубой розы», а при Советской Власти – преподаватель Вхутемаса и Строгановки, он чувствовал цвет и наслаждался сочными красками. Интенсивные фрукты и розы плюс кобальтовая синь чашки – это погружает в атмосферу любви, тепла, безмятежности и всего того, что связано с понятием «русское чаепитие». У Булата Окуджавы есть куплет: «Пейте чай, мой друг старинный, / забывая бег минут. / Жёлтой свечкой стеаринной / я украшу ваш уют». Чай и уют – нечто, вроде синонимов, особенно, когда за окнами – стужа.