I
Глобальное и общечеловеческое выражено – выдохнуто – вдвинуто в поэтическую реальность Шпаликовым с особенной силой:
Желанье вечное гнетёт —
травой хотя бы сохраниться.
Она весною прорастёт
и к жизни присоединится.
Кто б ни был, и как бы не прожил, и что бы ни было дано – желанье это заложено в каждом, как ощущение собственного бессмертия, как…движение травы, про которую Шпаликов обещал:
Я к вам травою прорасту,
попробую к вам дотянуться,
как почка тянется к листу
вся в ожидании проснуться…
Обаятельный, солнечный, лёгкий – такие эпитеты выстраиваются в ряд при воспоминании о Шпаликова: сценаристе, поэте, режиссёре…
Поэтическое дело –самое тонкое: квинтэссенция души: сие определение подходит поэзии больше, чем какому-либо другому виду искусства.
Но… гражданское жило в поэте не меньше, чем лирическое и метафизическое; он декларировал:
Я жизнью своей рискую,
С гранатой на танк выхожу
За мирную жизнь городскую,
За все, чем я так дорожу.
Я помню страны позывные,
Они раздавались везде —
На пункты идти призывные,
Отечество наше в беде.
Декларировал жёстко и ясно, с тем синевато стальным высверком, который характеризует мужество.
…у него было и строчки-прозрения: философия черпалась из опыта, чтобы отлиться строкой:
Безусловно всё то, что условно.
Он умел насытить строки и подробностями, теми, что отличают жизнь, не спутаешь…
И он оставил прекрасное, лучащееся, выразительное поэтическое наследие.
II
Трава лишена индивидуальности, отдельной яркости, неповторимости: как узнать, кто пророс с ней?
Только по поэтическому почерку:
Желанье вечное гнетёт —
травой хотя бы сохраниться.
Она весною прорастёт
и к жизни присоединится.
Мощное, грустное, лирическое, но и философское стихотворение Шпаликова поёт с лёгкостью и восточной какой-то умудрённостью…
Будто улыбается Лао-цзы…
Шпаликов мог начинять стихи конкретикой – быстропроходящей жизни, и делать выводы, ложившиеся максимами в одну строку:
Безусловно все то, что условно.
Казалось, он лучился солнечным светом: в не меньшей мере, чем был пронизан поэзией: торжественной и плавной, простой, резковатой, не чуждой гражданского пафоса и сока социальности:
Я жизнью своей рискую,
С гранатой на танк выхожу
За мирную жизнь городскую,
За все, чем я так дорожу.
Я помню страны позывные,
Они раздавались везде —
На пункты идти призывные,
Отечество наше в беде.
Всё мерцало в его стихах тайной неповторимости, и, выкупанное в солнечном свете, даже через грусть давало варианты поэзии остающейся, прорастающей не то, что травой, но чем-то необыкновенно значительным, чем время не имеет права пренебречь…
