Если вы не знаете ни себя, ни своего неприятеля, побед вам не видеть никогда.
Сунь-цзы. «Искусство войны»
Огромные пространства и природные богатства нашего Отечества в сочетании с его относительной малонаселенностью многократно стимулировали захватчиков идти войной на Россию. Поэтому Россия часто воевала. Эта констатация являет собой трюизм. Куда важнее понимать другое – как именно Россия это делала в разные периоды своей истории.
Величайшие теоретики военного искусства – Сунь-цзы и Карл фон Клаузевиц, обобщая военный опыт прошлого, искренне полагали, что секреты военного искусства универсальны. Но так ли это? Легко заметить, что сами способы войны, отношение людей к военному делу, к своей военной истории в сильной степени зависят не только от их принадлежности к тому или иному народу, но и от различающихся исторических эпох народной истории. Лев Николаевич Гумилёв называл такие различающиеся эпохи фазами этногенеза и связывал их с разными уровнями пассионарного потенциала этнической системы. Дабы понять эту этническую фазовую специфику, недостаточно изрекать общеизвестные социальные истины. По остроумному замечанию Нобелевского лауреата по литературе Томаса Элиота, нужно ещё различать те частности, к которым эти истины относятся.
Для начала обратим внимание, что период самой высокой военной славы России – XVIII в. стал периодом, когда высшие руководители страны сами имели воинские звания. Московское государство ничего подобного не знало. Иван Грозный никогда не принял бы титула первого воеводы Большого полка. Звание это было исключительно почётным само по себе: европейцы по аналогии называли первого воеводу герцогом, т.е. главнокомандующим. Но и оно на Москве считалось служебным, а потому несовместимым с божественным достоинством наследственного православного государя.
А вот с Петра Великого, когда государство заметно секуляризировалось, воинские звания стали приниматься императорами на себя. Сам Пётр в начале карьеры был, как известно, преображенским «бомбардиром», а в конце – адмиралом флота. Его жена Екатерина I первой же приняла звание полковника Лейб-Гвардии, которое закрепилось за главой правящего дома. «Дщерь Петрова» Елизавета в дополнение к тому учредила из гвардейцев, произведших в её пользу переворот 1741 г., особую «Лейб-Кампанию». Это была гренадерская рота, в которой сама Елизавета являлась «капитаном», т.е. командиром. Двумя поручиками, то есть младшими ротными офицерами, употребляемыми для капитанских поручений, состояли в роте любовник Елизаветы граф А.Г. Разумовский и её фаворит граф М.И. Воронцов. (Елизаветинские любимцы братья Шуваловы тоже были графами, но в Лейб-Кампании дотянули только до подпоручиков). Немка по рождению, Екатерина II также пришла к власти в результате гвардейского переворота. Поначалу она гвардейцев побаивалась и старалась никого из них не обижать. Поэтому государыня состояла полковником одновременно во всех старейших полках Лейб-Гвардии - Преображенском, Семеновском, Конном и Измайловском.
Заметим также, что связь главы государства с военным сословием в России середины XVIII в. не ограничивалась воинскими званиями членов правящего дома. Эта связь была именно эмоциональной обратной связью. Александр Васильевич Суворов всю жизнь хранил рубль-«крестовик», который когда-то пожаловала ему императрица Елизавета Петровна. Сочетание акматической пассионарности и персональной связи императоров с войском имело вполне прикладное следствие. Военная служба позволяла дворянину гораздо быстрее продвинуться в табели о рангах, чем гражданское поприще. Ведь при непрерывных войнах офицеры гибли, а на их места постоянно поднималась молодежь. Тот же Суворов получил офицерский шарф в 1754 г., т.е 24-х лет, что тогда считалось безнадежно поздно: так, фельдмаршал П.А. Румянцев стал генералом в 22 года, а фельдмаршал Н.В. Репнин – в 28 лет.
Царствования Елизаветы и Екатерины являются завершением акматической фазы, характеризующейся, как и вся фаза, стремлением к идеалу победы с императивом: «Будь самим собой!». Вместе с тем финал акматической фазы имеет свою специфику пассионарного состояния. Она заключается в сочетании двух особенностей. С одной стороны, в суперэтнической системе этого возраста уже нет неуправляемого избытка пассионарной энергии, но в целом её все ещё достаточно много. С другой, у правящего субэтноса за два с лишним века акматической фазы уже накопился огромный опыт использования пассионарных людей на войне. В таком пассионарном состоянии военные не имеют никаких препятствий в своём стремлении к доминированию над врагом. Подобное стремление, напротив, всячески поощряется и понимается окружением: «Гром Победы раздавайся, // Веселися, храбрый росс!».
Показательна здесь уникальная фигура Суворова. Один из многочисленных исторических анекдотов, возникших вокруг него ещё при жизни, повествовал, что в 1773 г. будущего фельдмаршала хотели было отдать под суд за неуставной поиск на Туртукай, да Екатерина II не согласилась: «Победителей не судят!». На самом деле никакого суда или взыскания в помине не было. Но ремарка царицы, придуманная для неё современниками, очень точно выразила кооперативный идеал поведения эпохи: победа действительно ценилась выше не только благосостояния, но и формальных требований уставов и наставлений.
Фигура Суворова вообще замечательна тем, что она показывает нам тот цельный тип военного человека, который сложился к концу акматической фазы. Суворов был выраженно религиозен, но целиком сконцентрирован на своём любимом военном деле. При этом к обывателям и побеждённому врагу он неизменно проявлял гуманность. Вместе с тем Суворов оставался подчёркнуто честолюбив. После Туртукая в рапорте своему начальнику генерал-поручику И.П. Салтыкову он писал: «…Бога ради, не забудьте, кажетца, что я вправду заслужил Георгиевский второй класс, сколько я к себе ни холоден, да и самому мне то кажетца». При этом Суворов всегда держался в стороне от дворцовых интриг и категорически не соглашался подстраиваться под военную моду. Согласно его мнению, надлежало избегать неизвестности, любить истинную славу, но гнушаться лжи, имея честь и честность. Конечно, поведение Суворова – это пример высокой пассионарности. Именно благодаря ей Суворов мог вдохновлять солдат, офицеров и генералов. С ним они побеждали, хотя под началом других полководцев те же самые солдаты отступали или проигрывали сражения.
Сравните поведение Суворова с поведением его противника. Эпоха Наполеона – время, когда западноевропейский суперэтнос вступал в фазу обскурации. Идеалы её поведения прекрасно просматриваются в убеждениях будущего императора французов. Ложь он считал нормой: «История соткана из лжи, в которую все верят»; с жизнями других людей был не склонен считаться вовсе. Князь Меттерних в своей автобиографии воспроизвёл характерное высказывание Наполеона: «Я вырос на поле боя, и такого человека, как я, мало волнует (se soucie peu) жизнь одного миллиона человек». Ничего похожего на честность и человеколюбие Суворова… Как видим, поведение человека на войне отличается не только в зависимости от принадлежности к самой суперэтнической системе, но и от её пассионарного состояния.
Однако пассионарность русской акматики тоже не оставалась неизменной. По мере её снижения на смену сконцентрированному военному гению Суворова пришёл выдающийся военно-дипломатический талант его подчинённого – Михаила Илларионовича Кутузова. Он, напротив, сочетал несомненные полководческие дарования со способностями выдающегося дипломата, сумевшего в 1793 г. очаровать мать турецкого султана. Прекрасно образованный человек, Кутузов не только много преподавал в Шляхетском корпусе, но и успешно работал как администратор, сменив несколько генерал-губернаторских должностей в самых разных губерниях. Но самое главное – в отличие от Суворова Кутузов был опытным и прожжённым царедворцем. Он хитро выстраивал отношения со всеми екатерининскими фаворитами и оставался неизменно обласкан «матушкой-государыней». Тем не менее, один из немногих Михаил Илларионович сумел сохранить благоволение Павла I, который искренне ненавидел видных деятелей материнского царствования.
Существенно и вот что. И при Суворове, и при Кутузове военное дворянство сохраняло большую свободу влияния относительно мнения главы государства. Суворов, как известно, прямо отказывался внедрять «прусскую систему», на которой настаивал Павел I. В советское время считалось, что в этом-то и была причина его опалы и ссылки. Это не совсем так. Конечно, суворовская критика отношения императора к полководцу не улучшала. Тем не менее, довольно долгое время Суворов сохранял своё высокое положение. В отставку он отправился только в феврале 1797 г., после того, как многократно в экстравагантной форме ходатайствовал о годичном отпуске: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы». Большой поклонник формального порядка, Павел Петрович, конечно, не вынес столь дерзкого выпада против субординации. Но император знал военное дело. Даже прогнав фельдмаршала, он вполне осознавал выдающиеся военные способности Суворова. Поэтому спустя ровно два года Павел извлек Суворова из ссылки, так как понимал: успешно окончить экспедицию в Италии больше не сможет никто.
Кутузов подобным образом возражал Александру I, когда речь пошла о продолжении войны против Наполеона в Европе. Известный военный историк Е.И. Мартынов так характеризовал коллизию между Кутузовым и царем: «Затем, когда французы со своими союзниками были изгнаны из России, фельдмаршал Кутузов решительно высказался за прекращение войны. Он доказывал, что «Наполеон теперь уже для России не опасен и что следует поберечь его для англичан». Общественное мнение в России также высказывалось против заграничного похода. Но вопреки всему этому Император Александр пожелал быть спасителем Европы». Вне сомнения, это понимал и сам царь. Недаром в 1813 г., при последнем свидании с умирающим Кутузовым в Бунцлау, Александр I просил: «”Прости меня, Михаил Илларионович!”. “Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит.” Царь не ответил ничего». Так на алтарь борьбы с западноевропейской революцией оказались в очередной раз принесены русские жизни и русские средства: «Наша политика отличалась замечательной последовательностью, но положенная в основу её руководящая идея была неверна, и поэтому Россия не извлекла из этого ряда по большей части удачных войн, никакой существенной пользы», – писал Е. И. Мартынов. Как видим, выдающиеся полководцы того времени, конечно, не могли изменить августейшую волю, но и слепыми её исполнителями не в коей мере не оставались.
При подобной системе взаимозависимых отношений верховной власти и военных генеральское звание естественно рассматривалось как вершина карьеры. Так было вплоть до начала XIX в. включительно, что хорошо заметно по русской литературе. Татьяна Ларина вышла за генерала, почему и беседовала с «послом испанским». Именно о генеральских погонах мечтал городничий в «Ревизоре». То же говорил полковник Скалозуб в «Горе от ума»: «Мне только бы досталось в генералы», а Фамусов видел в будущем генерале завидную партию для своей дочери. Значит, все они по-прежнему мечтали об идеале «времен Очаковских и покоренья Крыма», т.е. этого самого конца акматической фазы.
С началом скрытого надлома отношение дворян к военной службе стало меняться. Изменения эти также видны в литературе всё той же первой трети XIX в. Пушкинский Онегин – «молодой повеса» – избегает как военной, так и статской службы, предпочитая проживать состояние, добытое отцом и дядей. Рядом со Скалозубом и Фамусовым появляется европеизированный либерал Чацкий; в Скалозубе он видит только грубого «солдафона», а выбор Фамусова категорически осуждает как безнравственный.
Однако сама традиция обоюдной личной связи главы русского государства с вооружёнными силами оказалась крайне живучей. Её прервала только пассионарная депрессия начала XX в., вызванная переходом к явному надлому. А.Ф. Керенский и В.И. Ленин, естественно, никаких воинских званий иметь не хотели. Но при И.В. Сталине, когда суперэтнос вновь перешёл к локальному подъёму, эта традиция отчасти возродилась в новом советском качестве. Уже не в зависимости от знатности, но от своего места в номенклатуре партийный вождь получал во время войны то или иное воинское звание. И.В. Сталин и Л.П. Берия стали Маршалами Советского Союза, Г.М. Маленков и Н.С. Хрущёв – генерал-лейтенантами, а Л.И. Брежнев – генерал-майором. Когда же это последнее сталинское поколение ушло, пассионарный кризис времен перестройки опять убил традицию прямой принадлежности главы государства к командованию вооружённых сил. М.С. Горбачёв никакого генеральского звания не имел, оставаясь полковником запаса…
Почему всё вышеизложенное важно? Мы уже замечали, что создать субэтнос одними законодательными, административными и тем паче финансовыми мерами нельзя. Субэтнос, как и любая другая структура этнической природы – естественное образование. Он возникает только как результат медленно идущей пассионарной динамики кооперативного поведения людей. А не будет естественно сложившегося субэтноса – не возникнет и социально стабильное военное сословие с продолжительным временем жизни. Поэтому ставить и решать задачу «создать военный субэтнос» абсурдно по определению. Создавать можно только внешние, социальные условия, способствующие или препятствующие возникновению субэтнической структуры.
Как мы показали, первое исторически сложившееся в акматической России условие функционирования военного субэтноса – это неразрывная личная связь верховной власти с вооружёнными силами. Есть ли в признаки возникновения такой связи в сегодняшнем пассионарном состоянии России? Боимся прослыть оптимистами, но в этом смысле несколько обнадеживает открыто объявленный президентский кадровый курс. Твёрдое намерение В.В. Путина занимать начальственные кабинеты отличившимися участниками войны на Украине – один из важнейших – если не самый важный – из положительных итогов специальной военной операции (СВО). Формирование управляющей элиты из тех военных людей, которые служили своей стране не за страх, а за совесть, кровь проливали ради нашего общего будущего, несомненно, будет в сильной степени способствовать формированию военного субэтноса.
В контексте гумилевской теории этногенеза особенно показательно в этой перспективе настойчиво прокламирумое Путиным искренне неравнодушное отношение к детям участников СВО. Так, на расширенном заседании коллегии Минобороны России 16 декабря 2024 г. он подчеркнул: «Я уже говорил много раз и ещё раз повторю: их дети – это наши с вами дети. Никогда мы не должны об этом забывать». Дети – элемент семьи, т.е. той элементарной этнической ячейки, которую Л.Н. Гумилёв назвал конвиксией. В отличие от пассионарной ячейки консорции, конвиксия может и не иметь избыточной пассионарности. Но именно она обеспечивает то естественное воспроизводство членов этноса, без которого не существует ни одна субэтническая структура. Существование же субэтноса всегда подразумевает брачные связи преимущественно в кругу близких, «своих» конвиксий. Крестьяне практически всегда брали девок замуж из деревень своей волости; мещане и купцы – из сообщества своего города или родной губернии. Старообрядцы никогда не смешивались в браках не только с никонианами, но и с представителями иных древлеправославных толков и «согласий». Такая особенность характерна не только для России. Римские легионеры стали субэтносом только тогда, когда начали образовывать семьи прямо в лагерях, по месту службы и проживания. Поэтому путинская декларация, кроме очевидного социального, несёт в себе и неочевидный этнический смысл. Он заключается в призыве к общности конвиксий всех военных людей. А такая общность и есть базовая предпосылка формирования военного субэтноса.
***
Однако общность конвиксий хоть и необходима, но не достаточна для образования субэтноса. Нужна еще общность консорций, то есть тех пассионарных малых групп, которые ставят общие цели поведения и за счёт избыточной пассионарности формируют горизонтальные субэтнические связи. Формирование пассионарных консорций среди военных людей, как и в случае с этнической системой любого другого ранга, зависит от управляющего параметра, т.е. наличного пассионарного потенциала, а также предыстории поведения, т.е. исторического опыта суперэтнической системы в целом.
Как мы показывали ранее, после 2000 г. Россия вступила в инерционную фазу. Конечно, пассионарных личностей среди военных людей в инерции заметно меньше, чем было не только во времена Суворова и Кутузова, но и в сталинское время. Вместе с тем нет никаких причин для посыпания головы пеплом. История иных суперэтнических систем аналогичного возраста свидетельствует, что в инерции нет избыточной пассионарности, необходимой для агрессивного, долговременного навязывания своего поведения противнику. Недаром Август прекратил захватнические войны и соорудил в 9 г. до н.э. знаменитый Алтарь мира своего имени (Ara Pacis Augustae). Вместе с тем у инерционного суперэтноса ещё вполне хватает сил для активной обороны, эффективной защиты своих территориальных интересов. Военные усилия Рима в начале империи целиком сводились к установлению и закреплению естественных границ, и в целом были весьма успешны. Посему у России нет никаких причин опасаться, что её сегодняшней пассионарности не хватит для формирования военного субэтноса. Живым доказательством тому является значительное количество людей, добровольно пошедших на военную службу после начала СВО, и особенно – вторжения иностранных войск в Курскую область.
Куда сложнее обстоит дело с предшествующим опытом. Для того, чтобы военный субэтнос действительно сформировался, он должен преодолеть инерцию прежнего, сложившегося поведения. Говоря так, мы, конечно, имеем в виду отнюдь не вышеупомянутую суперэтническую инерцию как новую фазу этногенеза. (Её преодолеть субэтнос не может по определению, к ней он может и должен будет адаптироваться). Мы говорим о наследстве предшествующих фаз этногенеза - той инерции персонального и мелкогруппового поведения внутри суперэтноса, которая в социальных науках почему-то именуется инерцией мышления.
Увы, в этом отношении формирующемуся субэтносу есть что преодолевать. Первое и главное препятствие – это настороженность верховной власти к самому факту его существования. Эта настороженность восходит, как мы уже упоминали, к началу скрытого надлома. Именно тогда декабристы, т.е. высокопоставленные представители военного дворянства, выступили с программами смены существующего государственного строя. В советский период историки вроде Н.Я. Эйдельмана убеждали, будто центром декабристской программы являлось «уничтожение рабства», т.е. крепостного права. На самом деле на момент выступления декабристов уже 20 лет с лишком действовал указ о вольных хлебопашцах 1803 г. Он позволял помещикам законно отпускать своих крепостных на волю. Так и сделал, кстати сказать, будущий шеф жандармов А.Х. Бенкендорф, освободивший своих крестьян в Лифляндии в 1816 г. и в Тамбовской губернии в 1818 г. А никто из либеральных заговорщиков этой мерой в отношении своих «душ» не воспользовался… Конечно, восстание вызвало при дворе опасения по отношению к армии и офицерству. Это недоверие благополучно дожило до советских и постсоветских времен. Наше политическое руководство наследовало понятную в своей противоречивости ситуацию: без сильной армии в сегодняшних реалиях не обойтись, но и Трубецкого, Алексеева, Вацетиса и Тухачевского с Жуковым не враз забудешь… А каково-то оно пойдёт, если из военных сформируется особое сословие?!
Другое направление преодоления инерции связано с теми качественными изменениями, которые вносит в природу войны развитие технологий. Нынче в мире работает более 6,2 млрд компьютеров, их быстродействие выросло за прошедшие годы в 1018 раз, в результате чего 5,8 млрд человек (~70% от населения Земли) пользуются Интернетом. Если биосферу считать первой природой, техносферу – второй, то на наших глазах формируется «третья природа» – информационно-телекоммуникационное пространство. Положение страны в этом пространстве становится стратегическим ресурсом и важнейшим фактором в силовом противостоянии государств, цивилизаций, военно-политических блоков. Мы явно идём к войне, при которой солдат в привычном нам понимании не будет; их функции возьмут на себя автоматизированные компьютерные системы. Следовательно, их военных операторов надо не только снабдить совершенно иным, новым оружием, но обучить и воспитать совершенно иным образом.
Однако от 80 до 95% возможностей современного оружия определяется электроникой, которая в него «зашита». Хорошо понимавший это академик Ж.И. Алферов много лет назад говорил одному из авторов этих строк: «Надо прежде всего вложить все усилия в то, чтобы у нас была своя элементная база». Ту же мысль о создании элементной базы как о цели новой индустриализации покойный Жорес Иванович пытался донести студентам, коллегам, депутатам, министрам и президенту… На день сегодняшний расклад таков: тайваньский гигант Taiwan Semiconductor Manufacturing Company (TSMC) выпускает серийные микросхемы с толщиной линии 3 нм, а наши предприятия – 180 и 90 нм. США выводят на орбиту более 3 тыс. спутников в год, Китай - около 1,5 тыс., а Россия до недавнего времени ограничивалась полусотней аппаратов. А за год-два такой разрыв не преодолеть. К «первой кибервойне» 1991 г. в Ираке военные, учёные и производители США готовились около 15 лет, чем и обеспечили минимизацию потерь и быстрое решение главных задач, поставленных при планировании военной кампании.
Стоит помнить слова Президента в Послании Федеральному Собранию в 2018 году: «Дело в том, что скорость технологических изменений нарастает стремительно, идёт резко вверх. Тот, кто использует эту технологическую волну, вырвется далеко вперёд. Тех, кто не сможет это сделать, она, эта волна, просто захлестнет, утопит. Технологическое отставание, зависимость означает снижение безопасности и экономических возможностей страны, а в результате – потерю суверенитета. Именно так, а не иначе обстоит дело». Из этого нужно исходить при преодолении технологического разрыва.
Как представляется, главная причина нашего прискорбного отставания – не в отсутствии денег, мозгов и технологического потенциала, а именно в инерции поведения. Крайне показательна в этом смысле незавидная судьба отечественных беспилотников. Немногие знают, что первый в мире военный беспилотник был сделан в СССР в 1968 г. Однако отношение к этому виду оружия изменилось только с началом СВО, и то далеко не сразу. Одному из авторов этих строк уважаемый руководитель оборонного предприятия ещё не так давно всерьез втолковывал, что «беспилотники слишком дёшевы для существенной части оборонно-промышленного комплекса (ОПК)».
Логика поведения понятна – то, что строили десятки лет, хочется строить и дальше. Не стоит думать, что подобная инерция поведения присуща только современному ОПК. Адмирал С.О. Макаров в начале прошлого века настаивал на размещении радиостанций на кораблях, организации радиоразведки, а главное – быстром развитии радиопромышленности ради укрепления обороны. И не только в России так происходило.
Во всём мире компании ОПК сначала убеждают всех, что «высокотехнологичное оружие не может стоить дешёво», а потом изготавливают и сдают предельно сложное и дорогое в обслуживании изделие, которое спустя некоторое время все равно приходится снимать с вооружения. Пример тому - знаменитый «Чёрный дрозд» - американский разведывательный самолёт SR-71, летавший со скоростью 3M. Та же незавидная судьба постигла Maus - гигантский немецкий танк Фердинанда Порше, колоссальные японские авианосцы, и многие другие виды оружия, не оправдавшие возлагавшихся на них надежд.
Сегодня борьба с инерцией особенно актуальна, поскольку «маленькое и дешёвое» начинает побеждать «тяжёлое и дорогое». Беспилотники и ракеты стоят в десятки, а иногда и в сотни раз меньше, чем те танки и самолёты, которые они поражают! В результате многократное увеличение числа танков и самолётов потеряло смысл.
Но разве только в ОПК действует инерция? К числу множества мыслей, которые приписывают Черчиллю, относится и та, что генералы всегда готовятся к прошедшей войне. Доля правды здесь есть: кроме прошлого опыта, даже генералам изучать нечего. Другое дело – как изучать и как готовиться. Не преодолев инерцию прошлого в сфере вооружения, бессмысленно предпринимать любые усилия по консолидации военных людей. Военное сословие, вооружённое идеями и оружием из прошлого – анахронизм, который никому не нужен.
Ровно то же касается военного образования. За время «рыночных» реформ с 1992 г. было расформировано в общей сложности 68 военных учебных заведений. Их ликвидацию объясняли тем, что они реализуют «экономически необоснованный и избыточно затратный механизм реализации неоптимальной структуры образовательных программ подготовки офицеров неоптимальной сетью военных вузов». Конечно, куда легче закрыть учебное заведение, чем модернизировать его образовательный процесс. В качестве бонуса у ликвидаторов появлялось свободное время для строительства походных церквей и организации увеселительных мероприятий. Вся эта глупость (если не сказать - измена) зиждилась на неявном допущении, что России вряд ли придётся воевать. А воевать-то пришлось!
Нет, не прошлый остаточный, а премиальный современный подход нужно реализовать в военном образовании. В своё время Л.М. Каганович предложил И.В. Сталину из экономии убрать все военные академии из Москвы. Сталин ответил кратко и энергично, назвав идею безумием. Он понимал, что для выпускников, которым предстоит защищать страну на дальней периферии, особенно важно во время обучения видеть и запомнить – какую столицу какой страны они защищают.
Представляется, что главная задача современного российского военного образования заключается именно в освоении современной междисциплинарности. Защитники Отечества прежде всего должны чётко представлять цену поражения России её врагами. В своей последней книге Л.Н. Гумилев писал: «Конечно, можно попытаться «войти в круг цивилизованных народов», то есть в чужой суперэтнос. Но, к сожалению, ничто не дается даром. Надо осознавать, что ценой интеграции России с Западной Европой в любом случае будет отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция». Военные люди защищают Россию не от «международного терроризма», не от дипломатических уступок или невыгодных компромиссов. Они спасают свою Родину от конечного поглощения её геополитическими конкурентами.
То же касается и частностей. Будущие офицеры и генералы должны иметь твёрдые представления не только о своём вооружении, но и о его экономике; они не могут думать, что порученная им техника стоит «не дороже денег». Специалисты вооружённых сил должны иметь непосредственный, прямой доступ к самым последним технологическим наработкам и заделам. Например, практика боевых действий свидетельствует, что существующие при бригадах группы умельцев сами с успехом производят и ремонтируют беспилотники, средства радиоэлектронной борьбы, усовершенствуют боевые машины и танки. В боевых условиях люди ещё и умудряются конструировать новые, вполне полезные модели... Ну так и нужно без бюрократической волокиты создавать в бригадах соответствующие мастерские, насыщать их новейшим оборудованием, техникой, передавать необходимое финансирование и штатную численность непосредственно в воинские части.
Чего мы боимся-то? И ведь опыт такой в русской армии имеется! В 1813 г. в Силезии и Пруссии для русской армии широко закупали холст, кожу и особенно сукно. В одном Лейпциге русские интенданты приобрели 100 тысяч пар сапожного товара. «Сапожным товаром» называли тогда не готовые сапоги, а набор кожаного кроя, потребного для их изготовления. Обмундирование русская армия шила сама в портновских мастерских – швальнях; армейские сапожники сами тачали те сапоги, в которых русские войска вошли в Париж.
Следовательно, училища и академии должны готовить не только современных политруков, но и современных военных экономистов и финансистов, военных инженеров и военных компьютерщиков, а если надо - механиков и наладчиков. Тогда не будет никакой необходимости в привлечении в центральный аппарат Минобороны и военные органы и организации штатских людей. Такие люди, за очень редким исключением, не являются для военных своими и не испытывают к ним особой симпатии. «Ничего удивительного – мы просто работали гораздо лучше этих зелёных человечков», – ехидно объясняла одному из авторов такая привлечённая сотрудница в эпоху «сердюковских» реформ. В таком восприятии выходцев из Минфина или налоговой службы нет ничего случайного. Исторически поведение гражданского финансиста никак не связано с вооружёнными силами, тогда как для настоящего военного человека именно они составляют среду жизнедеятельности.
Ну и наконец, ещё об одном «наследии тяжких времен», которое непосредственно влияет на возможности самоорганизации военных людей. Летом 2024 г. в интернет-каналах со ссылкой на мнение заместителя председателя Комитета по экономической политике Государственной Думы М.Г. Делягина активно обсуждалась информация о масштабах коррупции в Министерстве обороны при прежнем его руководстве. Эти масштабы оценивались величиной в ₽11 трлн. Если представить эту сумму в виде столбика из пятитысячных купюр, то его высота составила бы 275 км; для перевозки такой денежной массы потребовалось бы 34 товарных вагона. Принимать или отвергать такое предварительное оценочное суждение – не суть важно. Пусть даже по итогам аудита столбик из купюр окажется на порядок меньше и достигнет всего-то 27,5 км. Разве это не будет свидетельством серьёзного непорядка в военном ведомстве? Непорядок-то есть, и судя по всему, зашёл довольно далеко. В противном случае вряд ли понадобилось бы единовременно освобождать от занимаемых должностей группу заместителей министра во главе со статс-секретарем – так, как это было сделано указом Президента Российской Федерации от 17 июня 2024 г. №520.
В Китае говорят, что коррупция страшнее убийства, ибо душегуб убивает человека, а взяточник - государство. Это, безусловно, верно. Ничуть не оправдывая коррупцию как преступление отдельного человека, стоит, вместе с тем задуматься: а почему сегодня она получила такое поистине астрономическое распространение? Секрет прост. Каждая фаза этногенеза имеет свой доминирующий идеал поведения. В фазе инерции эта господствующая цель поведения заключается в стремлении к благоустройству с риском для жизни. Вот почему в соблазн коррупции легко впадают и муниципальные чиновники, и проректоры вузов, и вице-губернаторы, и высокие полицейские чины. Те же заместители бывшего министра обороны не могли не понимать, что казённые деньги красть нельзя. Но они всё-таки крали их, рискуя лишиться погон и попасть в тюрьму, ради того, чтобы быть «своими» в ряду нынешних состоятельных людей…
Спору нет, бороться с коррупцией надо, хоть это и довольно трудно. Она имеет в России длинную предысторию. Однако заметим, что злоупотребления в русских войсках были не всегда. Ведь до середины XVI в. русское войско было по сути иррегулярным ополчением. Государь раздавал желающим воевать не деньги, а землю с крестьянами. Желающие кормились с этой земли трудом крестьян, а в нужное время сами являлись по царскому извещению на войну: «конно и оружно», в сопровождении установленного числа своих вооружённых людей с запасом провизии. Английский капитан Р. Ченслор, попавший в Москву в 1553 г., изумлялся тому, что великий князь московский может посадить на коня сто тысяч человек, но почти ничего не платит при этом своим дворянам. А поскольку содержание огромного войска не оплачивалось, не возникало и поводов для коррупции: зачем было служилому человеку злоупотреблять холопами, которые и так находились в его владении?
Но как только после 1550 г. завелись на Москве регулярные войска, возникли злоупотребления. Первым подобием регулярного войска стали стрельцы, т.е. мушкетёры. Стрельцы жили по городам слободами, заводили семьи, имели привилегию заниматься торговлей. Тем не менее, они считались постоянно находящимися на военной службе, т.е. во власти назначенных царём профессиональных начальников. Поскольку военной частью у стрельцов являлся полк, командир его именовался полковником. Именно стрелецкие полковники и прославились как первый источник военных злоупотреблений на Москве. Одним из побудительных мотивов стрелецкого бунта 1682 г. явились полковничьи вымогательства над рядовыми и начальствующими стрельцами. Из именного указа предку знаменитого литератора - полковнику Семену Грибоедову видно, что он «…из государского жалованья вычитал у них деньги и хлеб, отпускал их с караулов, и за то брал с них деньги, приказывал им покупать лес и всякие запасы на своё дворовое строенье…». Массовое распространение имело незаконное привлечение полковниками стрельцов на работы: они копали пруды, валили лес, строили мельницы, «чистили отходы» для своих командиров. Не слишком изменились дела и в императорский период: по указам Павла I за удержание и невыдачу солдатского жалованья виновному грозили соответственно каторга и смертная казнь. Павлу пришлось напомнить екатерининским офицерам требования дисциплины, «…дано понять (и почувствовать), что служба есть прежде всего служба». Так, из 139 офицеров-конногвардейцев через 4 года павловского царствования осталось в строю только двое, но зато они-то и стали полковниками. Как видим, существование дворянства как военного субэтноса в самые славные времена не избавляло армию от беспорядка и злоупотреблений.
Подчеркнём: как ни ужасна коррупция, она представляет собой лишь частный случай куда более общей проблемы в вооружённых силах – проблемы лжи и лицемерия, которые и порождают лихоимство. В критической мере эта общая проблема проявилась только с переходом российского суперэтноса к явному надлому, т.е. после 1900 г. Политическим проявлением надлома стало поражение в русско-японской войне и первая русская революция 1905-1907 гг. Блестящую характеристику Николая II как главы политического режима этого времени дал бывший премьер-министр С.Ю. Витте: «Коварство, молчаливая неправда, неумение сказать да или нет, и затем сказанное исполнить, боязненный оптимизм, т.е. оптимизм как средство подымать искусственно нервы— всё это черты отрицательные для Государей, хотя не великих». С нелестной характеристикой Витте нельзя не согласиться. Обращение к дневникам Николая II характеризует его как совершенно гармоничного, семейного человека, не имеющего никаких личных качеств, потребных для успешного управления Россией. На следующий день после Цусимы, 16 мая 1905 г., царь записал в дневнике: «Ездил верхом, гулял и катался в байдарке. Сегодня стали приходить самые противоречивые вести и сведения о бое нашей эскадры с японским флотом — всё насчёт наших потерь и полное умолчание о их повреждениях. Такое неведение ужасно гнетёт!».
Эти особенности главы политического режима фазы надлома в первую очередь отражались на армии и правоохранительных органах. Недаром выдающийся военный теоретик А.А. Свечин в 1907 г., анализируя печальные итоги войны с Японией, писал: «В прошедшую кампанию в нашей армии дурные замашки систематически поощрялись: последовательно растился культ добрых намерений; забвения действительности; <…> Фантазия, ложь в реляциях и донесениях, ложь в компоновке и исполнении операций составляет наиболее тяжёлую рану нашей армии, нанесённую ей прошлой войной».
Воплощением кризиса русской армии времён надлома стал военный министр В.А. Сухомлинов. И дело было даже не в том, что словосочетание «современная война» вызывало у главы военного ведомства раздражение: «Какой война была, такой и осталась… Всё это зловредные новшества. Взять меня, к примеру, за последние четверть века я не прочитал ни одного военного учебника». Однако главное о Сухомлинове высказал министр иностранных дел С.Д. Сазонов: «Его трудно заставить работать, но узнать у него правду — совершенно непосильная задача».
Поведению императора и военного министра вполне соответствовала проводимая кадровая политика. Вот как её характеризовал наблюдательный современник: «Само понятие о способностях в наших правящих сферах в высшей степени своеобразное: человек талантливый, самостоятельный, полный инициативы, готовый во имя идеи подвергнуться всяким служебным неприятностям – обыкновенно пользуется репутацией легкомысленного и беспокойного; наоборот, расчётливый карьерист без всяких определённых убеждений, совершенно равнодушный к успеху дела, лишённый самостоятельных идей, зачастую даже совершенно ограниченный, но искусно подлаживающийся к господствующим техникам – слывёт умным и тактичным. При подобных порядках всё способное и самостоятельное поневоле опускается на дно, а на поверхность по большей части всплывает лишь разный легковесный сор…». Таким образом, происходила систематическая замена сильно пассионарных персон, стремящихся к идеалу общей победы и военного знания, на людей слабо пассионарных, идеалом которых служил в лучшем случае личный успех, а в худшем – стремление к благоустройству с риском для жизни. Это, собственно, и являлось механизмом снижения пассионарности суперэтнической системы.
Наблюдатели, в особенности западные, любят перечислять недостатки русской армии накануне краха монархии: «плохая разведка, пренебрежение маскировкой и режимом секретности, отсутствие скрытности и быстроты действий и неповоротливость частей, безынициативность и неумелое руководство войсками». Эти недостатки связывают с социально-экономической отсталостью России. Но в контексте пассионарного состояния суперэтноса подобные дефекты есть именно следствие резкого падения пассионарности в надломе. Сегодня, в инерции, спад пассионарности российского суперэтноса стал гораздо более плавным; как следствие суперэтническая структура получила сравнительно большую устойчивость. Но не надо строить иллюзий: генеральный тренд на снижение пассионарности российского суперэтноса в перспективе никуда не денется. Поэтому, увы, в армии будут сохранятся объективные предпосылки для проявления «родимых пятен» прежнего поведения в виде подготовки к прошедшей войне, коррупции, лицемерия, а самое главное – механизмов отрицательного отбора среди военных.
Поэтому неудивительно, что и сегодня наши войска сталкиваются с определёнными проблемами. Не хотелось бы погружаться в непрофессиональное критиканство, но специалисты по системам управления, например, в один голос толкуют, что связь и система управления тактическими подразделениями у противника организована лучше. Действия, заведомо опирающиеся на данные разведки, показывают, что в начале СВО военно-политическое руководство совершенно иначе представляло себе украинскую кампанию. Целесообразно поэтому, как представляется, сместить акценты. Стоит меньше просчитывать «шансы по Трампу», а больше стремиться самим упорядочить наши дела в армии и государстве.
Ключевой утилитарный вопрос заключается в том, сможет ли образование военного субэтноса и оформление на его основе военного сословия помочь такому упорядочиванию. Смешно, конечно, руководствоваться при этом подсунутой нам западными недоброжелателями и их местными клевретами фантасмагорической идеей «нового дворянства». Как мы показали ранее, русское дворянство – военный субэтнос акматической фазы; в силу одного этого обстоятельства пытаться воссоздать его, пусть и в каком-то модернизированном виде, наивно.
Но это не означает, что военный субэтнос как таковой в наше время являет собой анахронизм. В контексте самоорганизации возникновение любой структуры порядка понижает меру энтропии среды, а значит – повышает её устойчивость к внешнему воздействию. Живым доказательством тому служит финал истории русского дворянства.
После принятия в 1917 г. декрета ВЦИК «Об уничтожении сословий и гражданских чинов» дворянство как военный субэтнос и офицерство как его профессиональная корпорация довольно быстро перестали существовать. Вопрос о дальнейшей исторической судьбе русского офицерства подробно рассмотрен С.В. Волковым. Согласно его подсчётам, всего с 12 июля 1918 по 15 августа 1920 г. в Красную Армию было призвано 48409 бывших офицеров, 10339 военных чиновников, 13949 врачей и 26766 чел. младшего медперсонала, т.е. 72697 лиц в офицерских и классных чинах; при этом если в 1918 г. доля бывших офицеров в командном составе Красной Армии составляла 3/4, то в 1921 г. она снизилась до 1/3.
Понятно, что доля офицеров, идущих к «красным» по идейным соображениям, была минимальна; некоторые, подобно М.Д. Бонч-Бруевичу или М.Н. Тухачевскому, руководствовались карьерными соображениями. Многие мобилизовались вынужденно, спасая свои семьи, которые оказывались заложниками у большевиков. Но большая часть офицеров руководствовалась стремлением остановить немцев, воссоздать в той или иной форме русскую армию и тем спасти страну от гибели.
Теперь представим, что этой, как говорят социологи, установки у бывших членов русского военного сословия не имелось. Разумеется, и тогда нашлись бы «бывшие», пошедшие в красные командиры, чиновники и врачи. Но их было бы несравнимо меньше 72 тысяч, и этого «меньше» вполне могло бы не хватить для становления Красной Армии, для закрепления в ней хоть каких-то русских военных традиций. Следовательно, даже обломки развалившегося военного субэтноса сыграли стабилизирующую роль в возрождении регулярной армии во времена окаянных дней.
Конечно, военное сословие не может быть и не будет панацеей от всех болячек наших вооружённых сил. Но не приходится сомневаться в том, что субэтнические стереотипы поведения, как это и всегда бывает, сплотят новое военное сословие. В этом смысле сословная организация военных будет помогать изжить то лицемерие и коррупцию, которые вновь заразили армию в минувшие смутные времена. В своей деревне мужик не крал потому, что от своих не спрячешься, а кража у своих безусловно осуждалась крестьянским миром. Точно так же должны будут работать и прочные эмоциональные связи нового военного субэтноса: обманывать, обкрадывать и предавать своих у наших военных должно считаться безусловно безнравственным.
В своём далеком детстве авторы искренне считали, что наша армия и флот так сильны, что мы всегда будем жить под мирным небом. У сегодняшних детей нет этой спасительной иллюзии. России нужно выстоять, пережив не только годы войны, но и лета послевоенного мира. Сословие военных людей (коли оно образуется) станет могучим подспорьем в деле этого выживания. Может быть, тогда и следующие поколения в нашем Отечестве смогут быть уверены в завтрашнем мирном дне.
Фото: Дмитрий Рогулин/ТАСС
