Когда начиналось издание газеты "День" (декабрь 1990-го), "железный" Леонид Иванович Бородин (14 апреля 1938 г. — 24 ноября 2011 г.), уже завершил свою "лагерную эпопею", причём без прошения к "перестроечной" советской власти о помиловании, и по приглашению Владимира Николаевича Крупина начал работу в журнале "Москва", главным редактором которого стал два года спустя, чтобы руководить им вплоть до своей кончины — в "новой, демократической России". Для которой его биография писателя-диссидента, широко признанного на Западе и за 1969—1987 годы отсидевшего по 70-й статье (антисоветская агитация и пропаганда) одиннадцать лет, сначала — за участие в деятельности "Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа" (ВСХСОН), затем — за публикации своих произведений в "тамиздате", была чем-то вроде большевистского партбилета с дореволюционным стажем в советском обществе. Но, как быстро выяснилось, писатель Леонид Бородин (сам он отказывался называть себя писателем) в реальности этому образу "белого" русского националиста соответствовал очень выборочно, признавая себя прежде всего "русистом", как было сказано в докладной записке Ю.В. Андропова, тогда главы КГБ СССР, по делу ВСХСОН. "В большом народе нет национализма. Почему я должен быть националистом? Я просто русский — и всё. Русский националист — это масло масленое… Русский национализм — какое-то принижение для нас. Мы просто русские, и это здорово", — так утверждал он в беседе с Владимиром Бондаренко, датированной апрелем 2002 года. Бородин весь период после краха СССР был среди тех, кто не принял и не мог принять прозападный либерализм с его "общечеловеческими ценностями", а значит — стоял с газетой "День"/"Завтра" по одну сторону мировоззренческих, идейно-политических баррикад того времени (сейчас преобразованных в линию боестолкновений Специальной военной операции). Причиной тому была его искренняя любовь к своей стране и своему народу, к их истории и традициям.
Как человек, сознательно, в зрелом возрасте пришедший к православию, Леонид Бородин воспринимал и старался посредством Слова передать в своих произведениях красоту мира как проявление божественной Любви.
"Чувствовать красоту мира — ведь это значит — любить! Это значит — все прочие чувства на какой-то миг превратить в любовь, которая становится единственным языком общения души с красотой мира", — писал он в своей повести "Год чуда и печали" (1981). И если, по словам Достоевского, красота спасёт мир, то не сама по себе, а через любовь к ней. Не случайно Бородин раскрывал библейскую заповедь "Возлюби ближнего как самого себя" следующим образом: "Мне надо себя оправдать, потому что я люблю себя, а эта любовь, единственно она, оставляет мне возможность любить ближних. Презирай я себя за всё, что я о себе знаю, ближние — разве иные, лучше меня? Но я себя люблю таким, каков есть, значит, обязан и ближних любить из справедливости, и если это не всегда удаётся, так только потому, что бывает трудненько не презирать самого себя".
Признавая и познавая "противоречие между устремлённостью души к высоте и склонностью тела к падению", то обстоятельство, что "современному интеллигенту приходится и голову держать гордо, и хвостом вилять шустро, а корпусом примирять между собой гордость и ловчение", Бородин, как и положено русскому человеку, от этой внутренней, душевной устремлённости не отказывался, считая, что "знания — это клич к подвигу, а не лепёшка, которую проглотил и по животу себя погладил!" "Тоска — это голос из ниоткуда; тоска, которая есть пустота, в каждом человеке пребывает, как непроросшее семя. Не дай Бог пустить ему ростки". На мой взгляд, не будет ошибкой сказать, что как раз несоответствие реального бытия человека тому, кем он может и должен быть, острое переживание этого несоответствия и его неизбежности — та основа, почва, на которой взрастало, расцветало и плодоносило творчество Леонида Ивановича Бородина, делало его фактом большой русской литературы: от "Повести странного времени", через "Третью правду", "Женщину в море", "Ловушку для Адама" до последних повестей и рассказов.
В увидевшей свет уже после смерти писателя публикации на страницах газеты "Завтра" Леонид Бородин как будто между делом сообщил о том, что в музее, открытом на месте пермского лагеря, где он в 80-е отбывал срок заключения как "политический рецидивист", теперь "роль добровольца-экскурсовода исполняет один из бывших надзирателей". Смертную пустоту необходимо заполнять — порой это случается вроде бы странным и самым неожиданным образом, как ответ на "неотгаданный зов России".
В одном из своих стихотворений Леонид Бородин написал:
Придёт как совесть новых поколений,
Как искупленье — молодая Русь!
И вместе с ним я встану на колени
И за отцов и дедов помолюсь!
Собственно, вся его жизнь и творчество были такой молитвой о России — прошлой, настоящей и будущей.