Нелепо-отвратный, исполненный на едином нерве – жажде выиграть – Голохвастов из экранизации классической украинской пьесы: фигляр и пшют, стремящийся предстать «сурьёзным» человеком: комизм, смешанный с катастрофой: О. Борисов легко соединял самые разные участки человеческого бытия в единство целого.
Как восходит Рафферти?
Лестница, сбитая из ступеней подлости, компромиссов, лжи, готовности топить всех, кто не нужен…
Краски ярки…
Кочкарёв – пусто-деятельный, неуёмный и неугомонный, словно чёрт из табакерки выскакивающий в жизнь бедного Подколёсина, которого тащит насильно из его норы: блеск острой отточенности.
Бесконечность манеры Борисова словно распадается на отдельные фрагменты: здесь так, а тут вот этак, а получается единство целости образа-острова: и не возразишь, засмотревшись.
Вот Версилов из «Подростка» - и соблазнитель, и резонёр, и мастер жизни: всё вместе, тяжёлый коктейль, влитый в человеческую душу.
…сцена МХАта: идёт «Кроткая», и ростовщик, алчно и мощно исполняемый Борисовым, завораживает душевным, переусложнённым орнаментом; как блистает тонкой интеллигентностью Астров – из классической чеховской пьесы.
Разноплановость…
Вот легко пройдёт по «Главной улице с оркестром», а тут… растерянно глянет на реальность; то живчиком прокатится по недрам роли, то будет густо и постепенно лепить её.
«Слуга» разворачивающийся в двух временных планам, со многими флешбэками, не столько исследует вечные взаимоотношения хозяин-слуга, сколько трактует жизнь вообще, где улыбка Мефистофеля появляется чаще, чем люди предполагают.
Метафизика Борисова включала и жест, и мимику, и необычность его в истории советских театра-кино столь велика, что острое лучение, исходящее от оных, будет чувствоваться всегда.
