Существует распространенная точка зрения о вторичности советской атомной программы, которая якобы была инициирована и воплощена в жизнь исключительно благодаря разведывательной информации, полученной из германских, английских и американских источников. В опровержении этой версии уже немало сказано и написано. Однако в этом деле имеется еще один важный след, который заслуживает особенного внимания.
Официальная история гласит, что через полтора месяца после начала американской программы по созданию атомной бомбы ("Проект Манхэттен"), 28 сентября 1942 года, в СССР было утверждено секретное постановление Государственного комитета обороны № 2352сс "Об организации работ по урану", которое предписывало: "Обязать Академию наук СССР возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана". 11 февраля 1943 года было принято постановление Государственного комитета обороны СССР № 2872сс "Об организации практических работ по использованию атомной энергии в военных целях". С этого постановления якобы и начинается отсчет советской атомной программы. Однако, так ли это?
Как мы видим, в постановлении ГКО № 2352сс говорится не о "начале", а о "возобновлении" работ по "урановой проблеме". И работы эти были начаты в Российской империи еще в 1908 году.
Принято полагать, что история создания атомного оружия берет свое начало в 1938 году, когда немецкие ученые Отто Ган и Фриц Штрассман открыли явление расщепления ядра урана при поглощении им нейтронов, а австрийский физик Лиза Мейтнер дала им соответствующее физическое обоснование.
Однако не все так просто. Глубоко проникающее ионизирующее излучение, испускаемое урановыми соединениями и названное впоследствии Марией Кюри радиацией и радиоактивностью, французский химик Антуан Анри Беккерель открыл еще в 1896 году, а радий и полоний были обнаружены в 1902 году. Удивительно быстро, уже в следующем, 1903 году, Беккерелю и супругам Кюри была вручена Нобелевская премия. В том же году Эрнест Резерфорд и Фредерик Содди создали теорию радиоактивного распада, послужившую началом развития современного учения об атоме и атомной энергии. В том же 1903 году в своей нобелевской речи Пьер Кюри указал на потенциальную опасность радиоактивных веществ, если они попадут не в те руки, и сказал, что "принадлежит к числу тех, кто вместе с Нобелем считает, что новые открытия принесут человечеству более бед, чем добра". Далее в исследованиях возникает довольно продолжительная пауза, которая прерывается только в конце 30-х–начале 40-х годов. Складывается впечатление, что специалисты лихорадочно наверстывают упущенное, продолжая работы, которые по какой-то загадочной причине замерли в самом начале XX века.
Инициатива в этой области принадлежала теперь Германии, которая к тому времени именуется Третьим рейхом.
В России одним из первых специалистов, в полной мере осознавших силу, скрытую в атомном ядре, стал геолог Владимир Иванович Вернадский. Начиная с 1908 года профессор Московского университета постоянно проводил огромную работу по организации экспедиций и созданию лабораторной базы по поискам и изучению радиоактивных минералов.
В 1910 году Вернадский выступил в Императорской Санкт-Петербургской Академии наук с обоснованием необходимости изучения радиоактивных веществ. В том же году при Российской академии наук начинает функционировать постоянная Радиевая комиссия. В 1912 году создается постоянно действующая Радиевая экспедиция. В течение 1911-1915 гг. Вернадский занимается практическим изучением запасов урана в земной коре и не перестает доказывать важность этой проблемы, указывая, что "при распадении атома радиоактивного элемента выделяются огромные количества атомной энергии".
Подойдя вплотную к идее цепной реакции и ядерного синтеза, Вернадский не смог получить серьезной государственной поддержки. Тогда он вышел на представителей династии Рябушинских — миллионеров и ведущих меценатов прикладной российской науки. Рябушинские находились в тесном контакте с Императорской Академией наук, а главное, умели выделять наиболее перспективные направления научного поиска. Личный кабинет Павла Павловича Рябушинского в Москве, на Пречистенском бульваре, был местом проведения научных собраний. В 1913 году здесь прозвучал доклад Вернадского "О радии и его возможных месторождениях в России", в котором говорилось, что радиоактивные элементы содержат в себе огромную энергию, которую в обозримом будущем можно будет извлечь. Была предложена программа работ на ближайшие годы. Вернадский обосновал первый этап работ и составил калькуляцию с точной суммой затрат — 770 000 рублей. Сугубый прагматик Рябушинский поверил в перспективы, развернутые Вернадским, и выделил 756 тысяч рублей. Недостающие 14 тысяч рублей были получены от Императорской Академии наук.
Атомная программа Российской империи начала воплощаться под руководством Вернадского и его заместителя — молодого физика-ядерщика М.И. Соболева, незадолго до этого прошедшего стажировку в Париже в лаборатории Кюри. Первые экспедиции (Сибирь, Памир) по поиску урана проходили открыто. Последующие (район Печеры) были организованы с участием Военного министерства и засекречены. Уран нашли, и Вернадский занялся радиохимией — наукой, занимающейся получением необходимой для цепной реакции степени чистоты элементов и изотопов.
Трудно сказать, насколько отчетливо Генеральный штаб и военный министр Владимир Александрович Сухомлинов понимали перспективы создания атомной бомбы. Тем не менее, не стоит забывать, что именно Сухомлинов был активным сторонником развития и использования новых видов техники. В своих воспоминаниях известный российский авиаконструктор Игорь Сикорский отмечал, что Генеральный штаб настоятельно требовал от него создания аэроплана огромных размеров для "несения новой особо тяжелой и мощной бомбы". Это обстоятельство может свидетельствовать, что к тому времени работы Вернадского грозили перейти в сугубо практическую плоскость. В 1913 году в эксплуатацию был введен самолет "Илья Муромец", известный своей беспрецедентной по тем временам грузоподъемностью.
В октябре-ноябре 1913 года депутаты внесли в Государственную думу три законодательных предложения об изучении радиоактивных месторождений страны и приобретении радия для нужд науки. 29 июня 1914 года был подписан закон, предоставивший Академии наук 169 500 рублей для исследования радиоактивных месторождений России в течение 1914-1916 гг.
В 1914 году в Минералогической лаборатории при Геологическом и минералогическом музее Академии наук Вернадский создает отделение радиологических исследований. В следующем, 1915 году, на основе этого отделения была образована Радиологическая лаборатория.
А между тем уже идет Первая мировая война. Остро встает проблема коренной реорганизации промышленности и обеспечения роста военного производства. В 1915 году под руководством Вернадского создается Комиссия по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), научные исследования которой в значительной степени связаны с оборонными нуждами страны. В 1916 году в составе КЕПС представлены десять научных и научно-технических обществ и пять министерств. В 1917 году при КЕПС создается постоянный Радиевый отдел.
После Октябрьской революции КЕПС существенно расширяет сферу своей деятельности, обеспечивая преемственность основных научных школ страны в непростой переходный период. Новая власть последовательно демонстрирует заинтересованность и политическую волю в деле модернизации страны. Технократы, в течение долгих лет не имевшие возможности воплотить свои идеи в жизнь, наконец, получили шанс. КЕПС принимает участие в разработке плана ГОЭЛРО и первого пятилетнего плана. Успешная реализация этих задач доказали высокую эффективность системы государственного планирования в условиях жестко централизованной власти и предопределили развитие этой системы на долгие десятилетия.
Показательно, что КЕПС под председательством Вернадского просуществовала вплоть до 1930 года. На основе объединения КЕПС и Комиссии экспедиционных исследований АН СССР в 1930 году был создан Совет по изучению производительных сил (СОПС), к которому перешла роль основного "мозгового центра" сталинского СССР. Масштабность работы СОПС наглядно иллюстрирует его участие в подготовке планов индустриализации СССР, а также в организации грандиозного акта перебазирования промышленности из европейской части России на восток в первые месяцы Великой Отечественной войны.
В январе 1922 году воплощается в жизнь давнишняя мечта Вернадского — создан долгожданный Радиевый институт. Как подчеркивал сам Вернадский, организация Радиевого института явилась продолжением той работы, которая шла при Российской Академии наук начиная с 1911 года. Главную задачу института Вернадский определил следующим образом: "Радиевый институт должен быть сейчас организован так, чтобы он мог направлять свою работу на овладение атомной энергией — самым могучим источником силы, к которому человечество подошло в своей истории". Радиевый институт становится новым мощным центром кристаллизации русской науки. На его основе возрождаются фундаментальная, прикладная наука и военно-промышленный комплекс.
Вернадский возглавляет институт вплоть до 1939 года. Его заместителем становится один из основоположников советской радиохимии Виталий Григорьевич Хлопин. Еще в 1915 году, по приглашению Вернадского, Хлопин приступил к работе в Радиологической лаборатории Академии наук. Осенью 1916 года Хлопин стал членом КЕПС. В 1939 году он сменит Вернадского на посту директора Радиевого института и возглавит работы по созданию методики химического выделения плутония, а в 1940 году станет председателем Комиссии по урановой проблеме при Президиуме АН СССР. Его биография, наряду с биографией Вернадского, наглядно иллюстрирует стратегические связи между атомными программами Российской и Советской империй.
Как следует из личных дневников, Вернадский довольно критично относился к советской власти. Вместе с тем он отдавал ей должное, понимая, что именно благодаря советской власти в стране были разбужены мощнейшие социальные энергии, немалая часть которых была направлена на развитие науки. Фамилия Вернадского часто встречается в книгах приема посетителей Сталина, Молотова и других высших руководителей СССР. Именно Вернадский в 1933 году поднял вопрос о получении тяжелой воды. В результате, в начале 1934 года, Президиум АН СССР создал под его председательством специальную Комиссию по тяжелой воде. А в 1939 году Вернадский во время очередной встречи с Молотовым указывает на необходимость развертывания в стране широкомасштабной добычи урана.
В июне 1940 года Вернадский и Хлопин направляют Записку об организации работ по получению урана в Президиум АН СССР. В ней, в частности, говорилось: "Уже сейчас, пока еще технический вопрос о выделении изотопа урана-235 и использовании энергии ядерного деления наталкивается на ряд трудностей, не имеющих, однако, как нам кажется, принципиального характера, в СССР должны быть приняты срочные меры к формированию работ по разведке и добыче урановых руд и получению из них урана. Это необходимо для того, чтобы к моменту, когда вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен, мы располагали необходимыми запасами этого драгоценного источника энергии".
Буквально через несколько дней Записку Вернадского и Хлопина обсуждают на заседании отделения Академии наук и намечают в течение двух недель разработать проект конкретных мер и решений по этому вопросу для предоставления в Президиум АН СССР. Необычайно быстро, 30 июля, на заседании Президиума АН СССР создается Комиссия по проблеме урана. Организуется Государственный фонд урана.
Далее начинаются странности. 17 октября 1940 года сотрудники Украинского физико-технического института Фридрих Ланге, Владимир Шпинель и Виктор Маслов подают секретную заявку на изобретение "Об использовании урана в качестве взрывчатого и отравляющего вещества". Речь идет о проекте советской атомной бомбы. Основной причиной, по которой этот проект был отклонен, явилось то, что схема уранового заряда в нем была принципиально неработоспособной. Тем не менее, изобретение охватывало практически весь комплекс работ, необходимых для создания атомной бомбы, включая "Способ приготовления урановой смеси, обогащенной ураном с массовым числом 235. Многомерная центрифуга" и "Термоциркуляционная центрифуга". Ученые предложили ставшую впоследствии общепринятой схему атомного взрыва — сжатие урановой смеси посредством взрывной волны, создание критической массы и инициирование цепной реакции. Заявка поступает на рассмотрение к Хлопину, который дает по ней отрицательное заключение.
Маслов не успокаивается: и в августе того же года в записке, составленной по поручению Президиума Академии наук, предлагает резко ускорить работы по "проблеме урана". Руководство Академии наук почему-то без всякого энтузиазма встречает эту идею. Хлопин, который в июне 1940 года требовал принятия срочных мер по форсированию работ по разведке и добыче урановых руд и получению из них урана, 17 апреля 1941 г. в письме в Управление военно-химической защиты НКО СССР пишет: "Положение с проблемой урана в настоящее время таково, что практическое использование внутриатомной энергии, которая выделяется при процессе деления его атомов под действием нейтронов, является более или менее отдаленной целью, к которой мы должны стремиться, а не вопросом сегодняшнего дня".
Маслов обращается к наркому обороны СССР маршалу Семену Константиновичу Тимошенко. На его докладной записке сохранилась анонимная пометка: "Не подтверждается экспериментальными данными". Это очень важная деталь, поскольку ни о каких практических экспериментах в этой области в то время нам не известно.
Можно допустить, что Тимошенко не смог в должной мере оценить предложение Маслова, но почему его не оценил директор Радиевого института и ученик Вернадского Хлопин? Быть может, потому, что к тому времени уже велись практические работы в этом направлении, просто Маслову о них не положено было знать.
Невозможно отрицать, что задолго до того, как по каналам разведки в СССР начали поступать сведения о западных атомных программах, к проблеме военного использования атомной энергии и урана было привлечено внимание крупнейших ученых страны. Более того, основные принципы создания атомной бомбы загодя "прощупывались" нашими физиками. Еще в 1926-1927 годах академиком Н.Н. Семеновым была создана теория цепных разветвленных химических реакций. А в 1940 году Г.Н. Флеров и К.А. Петржак открыли спонтанное деление ядер урана. Фактически эти открытия были предсказаны Вернадским еще в 1913 году и могли быть сделаны гораздо ранее.
Флеров впоследствии повторит путь Маслова, вот только повезет ему гораздо больше. Начиная с 1941 года он написал несколько писем, адресованных Игорю Курчатову, уполномоченному по науке в составе Государственного комитета обороны Сергею Кафтанову и, наконец, самому Сталину, в которых объяснял, почему, а главное, каким образом надо делать атомную бомбу. В 1943 году Флеров был отозван из действующей армии и был направлен под начало руководителя советской атомной программы Игоря Курчатова.
Тем временем, в том же 1942 году, Хлопин продолжает упорно следовать линии, которой начал придерживаться с осени 1940 года. Вот что он пишет начальнику 2-го Управления ГРУ Генштаба Красной Армии А.П. Панфилову об использовании атомной энергии в военных целях: "979с 10 июня 1942 года. Секретно. В ответ на Ваш запрос от 7 мая 1942 года сообщаем, что Академия наук не располагает никакими данными о ходе работ в заграничных лабораториях по данной проблеме. По нашему мнению возможность использования внутриатомной энергии для военных целей в ближайшее время весьма маловероятна".
В этом деле имеется еще одна странность. Когда в начале 1943 года было принято официальное решение об организации практических работ по использованию атомной энергии в военных целях, руководство Академии наук СССР распорядилось о создании в Москве специальной лаборатории для проведения работ по урану под руководством Игоря Курчатова. Распоряжение по АН СССР № 121 гласило: "В соответствии с постановлением Государственного комитета обороны организовать Лабораторию № 2 АН СССР". Возникает резонный вопрос, с чем связано первоначальное название Курчатовского института — Лаборатория № 2? По какой причине головному институту по проблеме использования атомной энергии был присвоен № 2? Может быть, к тому времени где-то уже функционировала Лаборатория № 1?
Обратимся к дневникам Вернадского. 29 августа 1940 года он делает следующую запись: "Гитлер предложил Сталину и Молотову организовать обмен научными достижениями в области науки между Германией и Советским Союзом. Выяснилось, что достижения не так велики — послана комиссия от НКВД с самим Берия или с важным чиновником. По-видимому, пока не дошло до трагедии. М.б. и постановление ЦК партии об уране связано с предложением Гитлера?"
Другой документ датирован 10 января 1939 года. Это доклад о результатах командировки в Рейх начальника Специальной лаборатории НКВД Сергея Анатольевича Савельева, адресованный первому заместителю Наркома внутренних дел В.Н. Меркулову, Савельев докладывает, что один из его немецких информаторов сообщил, что в ближайшее время в Германии может появиться оружие, "способное уничтожать города в считанные секунды". Помимо прочего, в докладе Савельев упоминает некий советско-германский договор, в рамках которого могут быть осуществлены совместные советско-германские научные исследования.
Подведем итоги: летом 1940 года советские исследования в области военного применения атомной энергии внезапно ускоряются. Начиная с осени того же года один из инициаторов этого процесса Хлопин начинает настойчиво транслировать позицию, согласно которой военное использование атомной энергии — дело отдаленного будущего. Складывается впечатление, что в СССР начинаются какие-то секретные работы в области атомной энергии, к которым причастен ученик Вернадского Хлопин. Не исключено, что толчком к началу этих работ послужили успешные исследования немецких ученых, о которых стало известно от самих же немцев в рамках некоего секретного договора между СССР и Германией. Также нельзя исключать, что на определенном этапе эти работы проводились совместно с немецкой стороной. По понятным причинам после начала Великой Отечественной войны всякое упоминание о подобном сотрудничестве было, по меньшей мере, неуместным.
Скорее всего, благодаря многолетним и последовательным усилиям академика Вернадского советскому правительству было известно о возможности создания атомного оружия. Однако существенные экономические затраты для реализации столь масштабного проекта и создания атомного арсенала в виде достаточного количества единиц такого оружия делали этот проект недостаточно эффективным. Вспомним историю с американской программой СОИ, вытянувшей изрядное количество средств из экономики СССР и оказавшейся в конечном итоге совершенной "пустышкой". Не будем также забывать, что к началу Второй мировой войны СССР располагал изрядным запасом оружия массового поражения в виде химического и бактериологического. Только убедившись, что Германия, а в последствии и другие западные страны, начали активные действия в этом направлении, советское правительство принимает надлежащее решение.
Непреложным фактом остается то, что советские ученые, в число которых входили Вернадский и Хлопин, загодя закладывали фундамент советской атомной программы. Многие документы по истории советской атомной программы до сих пор засекречены, по этой причине история создания атомного оружия в нашей стране и в мире изобилует многочисленными "белыми пятнами", а зачастую намеренно искажается. Но как бы то ни было, совершенно очевидно, что советская атомная программа была непосредственным продолжением атомной программы Российской империи, у истоков которой стоял выдающийся русский и советский ученый и мыслитель Владимир Иванович Вернадский.
