Бычков А. С. Тот же и другой – СПб.: Алетейя, 2020. – 130 с. ISBN 978-5-00165-152-9
В 2020 году в издательстве "Алетейя" вышел роман "Тот же и другой" Андрея Бычкова, признанного мастера слова и стиля, одного из лучших писателей современной России.
Новая работа мэтра посвящена поиску ответов на извечный вопрос соотнесения индивидуального и мирового бытия. Роман "Тот же и другой" дает нам картину жизни наших современников в лучших традициях классической русской литературы, для которой описание мира неотделимо от вечных проблем человеческого существования. Роман Бычкова мудр, актуален и философичен, являя собой современную русскую версию экзистенциализма, отсылающего как к Достоевскому, так и к наработкам двадцатого века, в лице того же Камю.
Основная особенность классической русской литературы - это постановка извечных проклятых вопросов в отношении к реальному человеку, те или иные попытки их разрешения, В современной русской литературе подобного уровня рефлексии, пожалуй, не достигал никто, кроме Андрея Бычкова.
Кстати, совершенно непонятно почему этот аспект традиции ушел на второй план. Гротеска, иронии, многообразного фэнтэзи разного уровня талантливости и сложности – этого хватает в избытке. Также, как и натуралистических описаний «кондовой действительности», хотя то, что есть, в подавляющем большинстве случаев, лишь попытки механического копирования повседневной рутины.
Описать же внутреннюю и внешнюю жизнь русского человека в контексте его духовных проблем, мук и надежд на более глубоком, чем на это способны «реалистические» авторы, уровне никто кроме Бычкова, по сути, и не пытается.
Мир не даёт шанса героям романа "Тот же и другой" на экзистенциальный гомеостаз, на спокойное и безмятежное существование. Главный герой романа Валентин – сильная личность. Но смерть матери и отца, и вдобавок подростковая депрессия его сына Филиппа, осложненная суицидальными попытками, выбивает даже и Валентина из реальности. Перед ним встает вопрос о сохранении и собственной жизни. Спасает его в мире любовь, все та же духовная связь между отцом и сыном: «…Когда мы ехали с твоим дедом в больницу, когда я узнал, когда он сказал мне в машине, и я не мог, ничего не мог ему ответить, и лишь стремительная жалость, что сжала мое сердце, что как будто не было встречи, а вот и прощание уже… и я ничего не мог ему сказать, потому что мое сердце разрывалось от жалости»…
Боль от разрыва с ушедшими родителями, боль от единения со страдающим сыном – вот что дает Валентину возможность через акт высшего отчаяния найти выход из «ада повседневности», прорваться к Вневременному, увидеть Вечность…
«И когда Валентин открыл дверь, когда почти задохнулся от сдавленного крика, что никого больше нет, что отныне никогда здесь никого не будет, не встретят его они, отец и мать, что их уже нет. Закрыв лицо руками, долго стоял посреди пустоты, слезы текли, что их больше нет…»
Герой находит силы противостоять грозящему гибелью враждебно-бытийственному потоку. Долг сохранения единства с сыном и с самим собой, к сохранению цельности с миром побуждает его к реальным действиям. В каким-то смысле они несут символически-абсурдный характер. Валентин решает во что бы то ни стало достроить дом и выкопать колодец.
«Дом, новый, выстроенный, и… такой никчемный, такой бессмысленный. С зеленой крышей, защищающей от дождя, с колодцем под яблоней…»
Роман Андрея Бычкова отличает эстетически безупречный слог и сюжетная четкость и выверенность. А за проскальзывающим время от времени «чёрным юмором» ощущается страшный, обжигающий читателя, вневременной холод, явление лика истинной Вечности, ввергающее душу в ступор экзистенциального ужаса.
«Он знал, что там, где-то там, в самом центре мира, в его отчаянности, скрыт странный низвергающийся огненный столб. И боялся заглядывать. Но сейчас он словно бы находил в себе силы, на которых он мог бы безопасно парить вокруг этой безумной оси. Он словно бы учился сейчас извлекать из ее золотого безумия то, что другие люди, называли реальностью …»
Универсум как «строгий бог», требующий служения себе через абсурд ритуалов рутины реальности, стандартизированной ежедневности, все же дает человеку надежду прорыва через отчаянье, через «золотое безумие» - к вне-выходу, взлету, перевоплощению и вхождению во вне-бытие себя нового.
«Раньше он боялся ее, или не знал, как с ней, с этой реальностью обращаться. Это было или невообразимо скучно и однообразно, или бесконечно трудно и тяжело. Или страшно. Иногда ему просто казалось, что у него не хватает сил. Он не понимал этот закон силы, которую надо непрерывно, или как-то скачками, наращивать, что надо почему-то, всегда в каком-то усилии продолжать. Завершать начатое».
