Ранним зимним утром, когда город только просыпался от чуткой морозной ночи и на темно-сером мутном небе еще висел щербатый месяц, уныло посылая свои бледные лучи на землю, на полудремный город, к одному из недавно построенных и заселенных домов подъехала, громыхая, совсем старая, покрытая брезентом грузовая машина. Из нее вышли трое человек в черных халатах, которые вслед за мужчиной, лет пятидесяти, в обычной одежде, теплой куртке и джинсах, направились к первому подъезду. А водитель ветхого, полуразбитого грузовика вылез из кабины и, зябко поеживаясь, в привычном ожидании закурил.
Некоторое время спустя, все те же люди в черном вышли из подъезда.
В руках у них были тяжелые, чем-то заполненные мешки.
- Куда повезем? – деловито осведомился, отбросив сигаретный окурок в снег, водитель.
- Давай, гони на свалку, - сказал человек в халате, вывалив из мешка прямо в кузов бездыханную бездомную, прибившуюся и недавно ощенившуюся в первом подъезде в закутке возле мусоропровода черную, с белыми лапами собаку по кличке Пальма.
Вслед за ним из двух других мешков люди в черном вывалили в кузов девять бездыханных молочных кутят, которые все как один имели темный окрас.
Всего лишь час назад девять черненьких сопатых кутят, с белыми, как у матери, лапками, белыми пятнышками на носиках, тыкаясь мордашками в живот Пальмы, отыскивали теплый заветный сосок.
Но…
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
И теперь девять бездыханных темненьких щенков вместе с умервщленной матерью отправляли на мусорную свалку.
Когда машина уехала, бледная луна по-прежнему освещала еще не совсем приведенный в порядок и не до конца очищенный от строительного мусора двор, где ютились другие, прибившиеся год назад к строящемуся дому бродячие собаки, которых подкармливал и пригревал в своей сторожке жалостливый сторож Егор.
Да и то верно, глухой ночью, особенно зимой, в будке-времянке все же с собаками как-то веселей и спокойней. Они могли в случае чего и защитить.
- Мало ли что может произойти в ночное время, - размышлял Егор, приютивший на стройке сразу пять бездомных, брошенных людьми собак.
Когда дом построили, будку разобрали. Егор сторожил в другом месте. А собаки остались.
Все они были разной масти и разной породы. Среди них выделялся большой черный кобель Дозор и ласковая, с закрученным кверху белым пушистым хвостиком на конце и красивой белой манишкой на груди темно-серая лайка.
У всех собак были нормальные собачьи имена-клички. Красавица-лайка получила почему-то человеческое имя – Надя, на которое она охотно отзывалась и даже давала лапу.
-Дай лапу, Надя, - просили ребятишки, гуляя во дворе вновь заселенного дома, у крутившейся рядом с ними подвижной лайки.
И она охотно здоровалась с ними то одной, то другой лапой и, весело повизгивая, преданно бегала вслед, когда они играли в догонялки или пятнашки.
Да, Надя могла бы стать самым лучшим, самым верным и преданным другом, попади она в руки хорошего хозяина.
Но на чем держится собачья преданность и верность? Ведь человек очень часто бывает несправедлив со своими братьями меньшими.
Вот тут самое время вспомнить притчу о собаках восточного мудреца-поэта Бульбуль (Соловья соловьев) Ходжи (почтенного) Зульфикара, который, чтобы повидать мир, исходил много дорог.
Побывал он в поисках праздника радости светлой во многих странах, в том числе и на близлежащей березово-ольховой Руси.
Однажды, странствуя пешком по пыльным тропам алычовой, бахчево-виноградной, горно-глинистой Родины, Азьи своей, повстречал в бедном местечке две бродячие собаки.
Одной собаке он дал лепешку, второй почесал доброй рукой за острым всечутким ухом.
Через десять лет поэт вновь брел по тем же местам и тропам, и снова бросились, метнулись к нему те же, но уже постаревшие, рухлые собаки.
Та, которая некогда съела лепешку, не узнала и рычала, громко лаяла на него. Забыла она странника и лепешку его.
А та, которой он почесал за ухом, узнала и смирно, сладко ластилась к доброй руке. Вспомнила она странствующего поэта.
Тогда поэт-мудрец снова почесал за древлим поникшим ухом ластившейся к нему собаки и в слезах умиления сказал:
- Любовь и ласка выше, несметней, незабвенней хлеба! Незабвенней! И на том стоит мир наш, скоротечный, вечный…
И пошел по дорогам и тропам своим слезный, блаженный…
О, Господи! Матерь Божья!
Но как могут выжить без нашей заботы и помощи те, кого мы приручили?
Вскоре после случившейся трагедии, когда собачатники умертвили и увезли на мусорную свалку Пальму и щенков-сосунков ее, к тому же закутку возле мусоропровода стала прибиваться Надя. Однажды ночью она ощенила троих маленьких слепых кутят.
Зима выдалась снежная, необычно морозная. Градусник даже в дневное время нередко зашкаливал за минус тридцать градусов.
Кутята дрожали от холода, тоненько попискивали и жались к матери.
Надя, лежа на голом цементе, также зябко дрожала от холода, лизала теплым языком и прикрывала лапами щенят.
Памятуя о расправе с Пальмой и ее щенятами, одна из сердобольных жительниц, Наталья, все же принесла и постелила в закутке старое стеганое одеяло, а также поставила две миски. Одну с едой, другую с питьем.
Через некоторое время щенки открыли глазки и заметно подросли.
Двое были совсем курносые. Один темный с белым пятнышком-звездочкой на лбу оказался мальчиком, а второй, белый, с черными пятнышками на спине и по бокам, с розовым носиком оказался девочкой. Третий, самый крупный щенок, походил на Дозора. У него были такие же крупные лапы, удлиненный нос и черные, как бусины, блестящие глаза.
Надя заботливо ухаживала и оберегала своих детей.
Но однажды Наталья, подкармливающая ее и щенят, заболела и легла в больницу.
Никто из жителей соседних квартир не вынес еды, и Надя исчезла, оставив щенков одних. Через некоторое время она вернулась, бережно неся в зубах найденный где-то небольшой высохший рог.
Этот рог, очевидно, принятый ею за косточку, Надя принесла для своих щенят и положила прямо перед ними на одеяло, где они, прижавшись друг к другу, чутко спали.
- Вот, ешьте, дети, - словно говорили ее ласковые умиленные глаза.
Но захворавшая Наталья, даже находясь в больнице, все же не забыла о Наде. Она попросила свою родственницу присмотреть за несчастной собакой и ее кутятами, которая ежедневно приходила и приносила еду.
Когда Наталья поправилась и вышла из больницы, она дала объявление в газете.
По этому объявлению двоих щенков забрали в соседнюю деревню, а беленькую, с черными пятнышками и розовым носиком красавицу-девочку, взяли в городскую квартиру хорошие люди.
Одним словом, щенкам здорово повезло.
Но для Нади и остальных собак настали черные дни.
После долгой холодной зимы пришла весна, а вслед за ней и лето.
Многим жителям дома не очень нравилось соседство собак.
Надю из закутка выгнали на улицу.
Однажды во дворе появился представитель Общества по охране беспризорных животных, который заявил, что собак скоро отловят и отправят в открывшийся областной питомник.
Теплый летний день клонился к вечеру. На западе красиво обозначился закат. За крышами домов, за кронами деревьев, на невысоком небе, готовое вот-вот уйти за горизонт догорало апельсиновое солнце.
У знакомого дома, сбоку от пешеходной дорожки, лежала мелкой породы очаровательная собачка, над которой ласково склонилась маленькая, с розовым бантом в светлых волосах, лет четырех-пяти девочка.
- Это твоя собачка? – спросила я у нее.
- Нет, не моя. Она ничья. Я ее просто кормлю.
- Ты не видела здесь темно-серую, с белой грудкой и белым закрученным хвостиком на конце лайку, Надю?
- Видела. Но ее уже нет. Всех собак поймали и увезли на машине.
- А куда?
- Не знаю. Мама сказала, что в питомник. А Малышку не поймали. Она спряталась. Теперь мы ее подкармливаем, - поглаживая пушистый бочок собачки, пояснила девочка.
- Ты не хочешь взять Малышку к себе?
- Хочу. Но нам нельзя. У мамы аллергия на шерсть, на собак, на кошек.
В это время к Лизе, так звали девочку с бантом, подошла мама. В руках она держала пакет, в котором было что-то завернуто.
- Пойдем, Лиза, - сказала она.
И Лиза с мамой ушли, положив возле собачки кусочки хлеба и колбасы.
Малышка с жадностью глотала оставленную милостивой рукой еду, а затем отошла в сторону и снова легла прямо на землю.
В это время из дома вышел на прогулку на поводке с хозяином, высунув огненно-розовый счастливый язык, пегий пес.
Полудремный город уже начинал погружаться в ночь и постепенно затихал.
На потемневшем небе, будто всматриваясь в притихшую землю, окрестные поля, засыпающий лес, городские улицы и дома, сиротливой горбушкой висел укоризненно и лил свой грустный свет тусклый месяц.
Вскоре в газетах появилось сообщение о том, что открывшийся областной питомник на самом деле оказался не приютом, а станцией по борьбе с животными.
За короткий срок на этой станции было уничтожено более пятисот бездомных собак, и я ужаснулась людской жестокости.
О, Боже! В чем провинились твари, создания Твои, отринутые и загубленные человеком?!!
Убереги же нас, Господь, от судьбы такой, от кары жестокой! Убереги!!!
