Пиктограммы, иероглифы, буквы — всё это графические знаки на различных субстратах воплощения, так что любую письменность в целом можно трактовать как род изобразительного искусства, как попытку придать звуковым волнам речи некие более твёрдые, устойчивые, постоянные формы — попытку, подтверждённую и закреплённую через деятельную традицию ряда человеческих поколений. Но такой переход необратим, анизотропен, попытки "рассказать словами" картину или скульптуру получают смысл только в связи с прямым чувственным восприятием последних, зрительным, или даже тактильным. А для этого такие объекты должны существовать, а значит — должны быть созданы.
Алексей Юрьевич Беляев-Гинтовт (р. 2 ноября 1965 г.) неоднократно утверждал и утверждает, что "никогда не покушался на живопись", его работы неизменно графичны, вплоть до неких встроенных, вшитых в них проекций скульптурности и даже архитектурности, трактуемых через пространство месторазвития, — пространство, которым в его личном случае выступает евразийский континент в русской ипостаси примерно тысячелетнего возраста: как в будущее, так и в прошлое. Опять же, оно, это пространство, — не какая-то заданная извне точка отсчёта, а результат собственного действия, где личная пластика художника (в том числе в технике ручной печати) продолжает и дополняет собой движение тектонических плит и народов, а сусальное золото как основа создаваемых полотен, это безусловное концентрированное выражение и геологического, и исторического, только подтверждает данное обстоятельство ("Последовательность такова: вера — метафизика — философия — политика… искусство — там же, где философия", — заявлял Алексей Беляев-Гинтовт в одном из своих интервью).
Возможно, такой "большой имперский евразийский стиль" для многих наших современников и соотечественников является чересчур большим, чересчур имперским и чересчур евразийским — даже не потому, что "люди измельчали", но потому, что такова принятая художником система координат своих мыслей и действий, которая не совпадает с системами житейски-бытовых и постмодернистски-игровых координат. "У нас никогда никакого ощущения, кроме имперского, не было, за исключением коротких катастрофических периодов начала и конца ХХ века…", — с этим и другими высказываниями художника, конечно, можно не соглашаться и не принимать их, но положение Аристотеля о том, что "природа не терпит пустоты" ("свято место пусто не бывает") Алексей Беляев-Гинтовт утверждает своим творчеством, по мере сил и возможностей заполняя им избранную систему координат. Игра ли это? Утопия ли, составленная "из православных храмов, советского ампира и аполлонических героев"? Или "бой за образ будущего", как предпочитает характеризовать свои работы сам художник? Причём бой в том числе "на территории постмодерна", вернее, на территории искусства, временно оккупированной постмодерном.
Алексей Беляев-Гинтовт не просто ведёт такой бой, называя себя "единственным красным художником от Дублина до Владивостока", — он открыто заявляет: "Иду на вы!", — вызывая в стане своих противников ожидаемые обвинения в "фашизме", "тоталитаризме" и так далее. "Тоталитарный кентавр, соединяющий в себе черты сталинского, гитлеровского и муссолиниевского стиля, которого пытается произвести господин Беляев…", — далеко не самый радикальный вариант подобных обвинений. И одновременно — доказательство реальности, жизнеспособности и боевых качеств созданного им "кентавра". Созданного в том числе на основе самых современных и передовых технологий "генной инженерии в искусстве", но опирающихся на традиционную "биохимию искусства".
Разумеется, избранный Алексеем Беляевым-Гинтовтом путь самореализации не отрицает свойственных всем людям искусства личных амбиций: "Всякий раз пытаясь создать такую графическую систему, которая, во-первых, до меня не существовала, а во-вторых, давала бы мне власть над миром, где невыразимое могло бы быть выражено пластическим методом… сверхзадачей является, естественно, выражение невыразимого и категория первооткрывательства…", — но не ограничивается ими и тем более не сводится к ним. Налицо стремление создать "конструкторское бюро по формированию пластического образа идеальной Родины". Поэтому естественными являются и его содействие, вплоть до личного участия, событиям "русской весны" в Крыму и Донбассе, и поддержка Специальной военной операции по демилитаризации и денацификации Украины, и давняя, со времён присуждения премии Кандинского в 2008 году, принципиальная "нерукопожатность" в либерально-прозападно-оппозиционных кругах российской "творческой интеллигенции", и следование "дугинскому" евразийскому идейному дискурсу образца 2000-х годов, где "право-левое" разделение снимается вертикалью традиционных ценностей: "Правая составляющая подразумевает обращение к традиции — вечному, неизменяемому, противостоящему времени, вечности, за которой Бог. Что касается левой — это социальная справедливость, в пределе — отмена частной собственности на всей территории большой России" и, соответственно, убеждение в том, что "классика не может быть маргинальной".
"Партнёрство традиционалистски ориентированной России с евразийскими центрами Традиции: Индией, Китаем, Исламским миром, — представляется на сегодняшний день куда более перспективным, нежели сомнительные контакты с американизированной светской Европой", — это цитата из манифеста "Мы. Они немы", датированного 2004 годом, продолжения художественного проекта "Новоновосибирск", когда созданная по заветам Евгения Примакова Шанхайская организация сотрудничества делала свои первые шаги, о БРИКС и речи не шло, а "мюнхенская речь Путина" только возникала исходя из реалий практики вхождения постсоветской России в "сообщество цивилизованных стран" (оно же коллективный Запад, оно же "альянс демократий") во главе с США.
Расхожая фраза "Я — художник, я так вижу" применительно к Алексею Беляеву-Гинтовту, как представляется, должна звучать следующим образом: "Я — художник, я так делаю, я так живу".
Фото: Роман Аникушин
