Сообщество «Форум» 11:35 13 ноября 2020

Бангладеш Кончаловского масштаба

Фильм наносит удары не столько по Хрущёву и партийным чиновникам и даже не столько по гэбистам пресловутым, сколько по всему советскому

Фильм Андрея Кончаловского «Дорогие товарищи» о событиях 1962 года в Новочеркасске, формально претендующий на раскрытие истины и внешне пытающийся формулировать проблемы надполитического характера, получился тенденциозным и откровенно антисоветским.

Картина не воссоздаёт полную картину событий, а рассматривает трагедию, произошедшую в Новочеркасске, сквозь призму личной трагедии главной героини - партийного работника Людмилы Сёминой (Юлия Высоцкая), чья дочь присоединяется в эти дни к протестующим рабочим, а потом бесследно исчезает. Путь героини проходит через больницы, морги и кладбища, усеян трупами и залит кровью на асфальте.

Атмосфера беспросветности советской действительности эпохи хрущёвской оттепели (когда вроде бы должно всё цвести и пахнуть после сталинского мрака) царит в обществе ещё до начала боестолкновений на улицах города. То, что это были именно боестолкновения, а не мирный протест, показано на примере блокирования здания завода и попытки захвата горкома партии агрессивно настроенной толпой, швыряющей кирпичи в окна и громящей кабинеты партийных чиновников. А за кадром ещё осталось перекрытие железной дороги, остановка поездов (об этом упоминается в фильме), нападение на газораспределительную станцию, Госбанк и горотдел милиции (в фильме об этом ни слова), где также были жертвы.

Обшарпанные стены и грязные сортиры, пустые прилавки и разъярённые «совки», с семи (!) утра бьющиеся в гастрономе за коробку спичек; разговоры о возможном голоде в процессе выдачи партийного пайка; мать, приседающая на унитаз в присутствии (подождать времени нет) моющейся в душе 18-летней дочери; бутылка водки, завсегда имеющаяся в бардачке машины сотрудника КГБ, которую можно пить прямо на ходу, – это всё фон, на котором разворачиваются события. Чёрно-белые цвета ещё больше подчёркивают унылое и беспросветное существование жителей провинциального советского города. Здесь и трава не зеленая, и небо не голубое. И танцы только на крови. Если бы киноэкран мог передавать запахи, то всё это должно было очень сильно вонять, вызывая приступы тошноты у зрителя.

Фильм наносит удары не столько по Хрущёву и партийным чиновникам и даже не столько по гэбистам пресловутым, сколько по всему советскому – по всей эпохе и по всей системе. Отец героини вспоминает большевистские зверства эпохи гражданской войны или после неё (в фильме не очень понятно, а создатели, видимо, не утруждали себя углублением в историю). Дочь, принадлежащая уже к плеяде детей XX съезда, костерит Сталина и его преступления, за что получает по роже от матери, а после убегает из дома и присоединяется к протестующим. Сама героиня открыто презирает Хрущёва, а веру в коммунизм сохраняет лишь потому, что надо ведь во что-то верить. Её шаманские заклинания в духе: «Сталина бы вернуть» выглядят карикатурно и вызывают какие угодно чувства, но только не сопереживание.

Сомнения в правильности действий партии и правительства есть и у твёрдого и несокрушимого, как скала, генерала, и у мягкого и человечного сотрудника КГБ. Все боятся, все во всём сомневаются, все друг друга ненавидят. И при этом - никто ни в чём не виноват. Разве что снайперы, засевшие на чердаках. Только какую задачу они выполняли? Раззадорить обе стороны жертвами? Но зачем? Применение силы было изначально нежелательным, хотя и оправданным средством наведения порядка. На восставших списать было нельзя – они были безоружны. Или снайперы (в фильме) точечно били по зачинщикам и лидерам? Нет! Точечно (в фильме) они вырубили двух женщин в парикмахерской, одна из которых даже не была у здания горкома, где началась стрельба. Тут уже не просто сомнения закрадываются, тут здравый смысл как-то не позволяет принять на веру увиденное. Это ведь не московский октябрь 1993-го, о котором Кончаловский кино никогда не снимет. А показать, что стрельба началась в результате накала обстановки и растерянности милиционеров и бойцов, не понимавших, как справиться с наседающими на них протестующими, авторам фильма идеологическая закваска не дала. Как потом на «Оскар» картину выставлять?

В чём же тогда конфликт? Если по одну сторону – бандиты и погромщики, увлекшие за собой нетвёрдых в убеждениях «заблудших овец» и романтиков XX съезда, а по другую – суровые, но справедливые армейцы, милиционеры, гэбэшники и партийцы. Все они, по замыслу создателей картины, понять который несложно, - механизмы жестокой тоталитарной системы, не считающей жизнь человека высшей ценностью и всячески подавляющей свободу личности. Если именно это хотел сказать режиссёр своим фильмом, то он опоздал лет эдак на 25-30. Потому как на эту тему всё уже давно сказано, написано, снято, сыграно и спето. В этом смысле фильм Кончаловского выглядит ужасным анахронизмом, как и неуместная обнажёнка на экране, напоминающая сцены из фильмов перестроечных времён.

Идеологическую окрашенность фильма выразительно демонстрирует самый анекдотичный (хотя это тот случай, когда было бы смешно, если б не было так грустно) его персонаж – дед, точнее - отец главной героини. Как только начинаются волнения в городе, он вытаскивает из сундука икону, георгиевские кресты, напяливает фуражку и надевает штаны с лампасами. И весь преображается. И начинает протестовать, распивая принесённый дочерью ликёр и читая какие-то «письма мёртвого человека» о расправах над казаками в 1922-1923 (?) годах. А ещё о всяких большевистских зверствах, о которых Шолохов, если бы и рискнул написать, то сейчас не знал бы никто такого писателя. Вопрос о достоверности, вероятности или невероятности пробуждения антисоветского сознания у деда и вообще о его адекватности можно отодвинуть в сторонку. Ведь фильм-то произведение художественное. Тут другой вопрос напрашивается. А впервые ли этот самый дед достаёт своих «георгиев» и устраивает весь этот казачий маскарад? Уж если даже по такому, драматическому, но в общем-то локальному поводу икону вытащил, то в 1941-ом, когда по Ростову маршировали бравые забугорные антикоммунисты, сам бог велел в штаны с лампасами влезть. И кто он такой, этот дед вообще? За кого воевал в гражданскую? Если за белых, то почему не расстрелян (при кровавом большевистском режиме иначе ведь и быть не могло)? Если за красных, то зачем он за них воевал? Как все эти годы носил в себе ненависть к коммунистам, прятал фигу в кармане, а дочь, ставшую партработником, получается, проморгал? И какой же должен быть градус ненависти к режиму, что даже война не убедила в обратном? Наверное, не меньше, чем у злодеев из советского фильма «Тени исчезают в полдень». Но самое главное даже не это, а то, что конфликт в Новочеркасске не был идеологическим. И показанные в фильме портреты Ленина в руках протестующих, и красные флаги в колонне протестующих – факты установленные и неоспариваемые. Получается, что дед готов радоваться свержению Советов (да нет, не свержению, просто любым выступлениям против них), даже если их выразителями являются чуждые ему в идеологическом отношении элементы, изрядная часть которых – взятые по недобору на завод бывшие уголовники. Получается, что дело не в повышении цен, здесь глубокое мировоззренческое подполье, в упор не замечаемое сотрудниками госбезопасности.

Забавно, но ответы на все поставленные вопросы даёт в общем-то второстепенный персонаж – секретарь обкома Басов, заблокированный на заводе и пребывающий в душном тесном помещении в компании других партийных работников. «Бангладеш какой-то», - заявляет тот, утирая пот со лба. И ничего, что такой страны в 1962 году просто не было, она появится на карте мира спустя 9 лет после событий в Новочеркасске. Но в таком случае и всё показанное в фильме не вызывает большого доверия – ни тайно зарытые на кладбище поверх гробов трупы в целлофановых пакетах, ни гэбэшные снайперы, ни дедовские воспоминания о гражданской. Всё это было когда-то и где-то. Возможно, в стране под названием СССР, хуже которой, как пытаются нас убедить, не было до сей поры на земле. Жители не существовавшей в 1962 году республики Бангладеш поверят этому на слово.

1.0x