двойной клик - редактировать изображение
Мысли Оскара Уайльда всегда бродили нехожеными тропами. Остроумие плюс крайне-своеобразный взгляд на обычные и привычные аксиомы превращали эти аксиомы в вывернутые сентенции. И слушатели, а писатель был изумительным рассказчиком и держал внимание собеседников в вечном напряжении, всегда предвкушали оригинальные выводы или заключения. Цветистость языка Оскара Уайльда восходит к его ирландским корням. Поэтому даже проза его ближе к белому стиху.
Впервые "Баллада Рэдингской тюрьмы" была опубликована отдельным изданием в 1898 году. За подписью С.3.3. (тюремный номер самого О.Уайльда в этой тюрьме. Камера № 3 на 3-й площадке галереи С).
В основе сюжета лежит реальное событие - казнь в Рэдингской тюрьме в июле 1896 года одного из заключённых. Его звали Ч.Т. Вулридж. Он был кавалерист-гвардеец. Его приговорили к смерти за убийство его жены. Убийство из ревности...
Оскар Уайльд, в свойственном ему пародоксальном ключе, рассуждает на темы Любви и Смерти и приходит к выводу, что, как первосвященник Каифа по преданию оправдывал казнь Иисуса Христа якобы тем, что казнь одного человека может спасти целый народ, так и казнь этого несчастного ревнивца можно рассматривать как искупление за многие неявные и нераскрытые преступления других людей против Любви...
Что же ...в определённом смысле поэт и писатель ощущал и свою причастность к преступлениям против Любви и так образно ассоциировал себя с осуждённым на казнь.
Вот четыре перевода. Они сохраняют ритм и звучание стиха. Тип рифмы и лихорадочную атмосферу, царящую в оригинале.
"Баллада Рэдингской тюрьмы"
(Oscar Wilde - 1854-1900)
Часть 1.
Вариант № 1
Он не был больше в ярко-красном,
Вино и кровь он слил,
Рука в крови была, когда он
С умершей найден был,
Кого любил - и, ослепленный,
В постели он убил.
И вот он шел меж подсудимых,
Весь в серое одет.
Была легка его походка,
Он не был грустен, нет,
Но не видал я, чтоб глядели
Так пристально на свет.
Я никогда не знал, что может
Так пристальным быть взор,
Впиваясь в узкую полоску,
В тот голубой узор,
Что, узники, зовем мы небом
И в чем наш весь простор.
С другими душами чистилищ,
В другом кольце, вперед,
Я шел и думал, чт_о_ он сделал,
Чт_о_ совершил вон тот,
- Вдруг кто-то прошептал за мною:
"Его веревка ждет".
О, боже мой!
Глухие стены
Шатнулись предо мной,
И небо стало раскаленным,
Как печь, над головой,
И пусть я шел в жестокой пытке,
- Забыл я ужас свой.
Я только знал, какою мыслью
Ему судьба - гореть.
И почему на свет дневной он
Не может не смотреть,
- Убил он ту, кого любил он,
И должен умереть.
Но убивают все любимых,
- Пусть знают все о том,
- Один убьет жестоким взглядом,
Другой - обманным сном,
Трусливый - лживым поцелуем,
И тот, кто смел, - мечом!
Один убьет любовь в расцвете,
Другой - на склоне лет,
Один удушит в сладострастьи.
Другой - под звон монет,
Добрейший - нож берет: кто умер,
В том муки больше нет.
Кто слишком скор, кто слишком долог,
Кто купит, кто продаст,
Кто плачет долго, кто - спокойный -
И вздоха не издаст,
Но убивают все любимых,
- Не всем палач воздаст.
Он не умрет позорной смертью,
Он не умрет - другой,
Не ощутит вкруг шеи петлю
И холст над головой,
Сквозь пол он не уронит ноги
Над страшной пустотой.
Молчащими не будет ночью
И днем он окружен,
Что всё следят, когда заплачет,
Когда издаст он стон,
- Следят, чтоб у тюрьмы не отнял
Тюремной жертвы он.
Он не увидит на рассвете,
Что вот пришла Беда,
Пришел, дрожа, священник в белом,
Как ужас навсегда,
Шериф и комендант, весь в черном,
Чей образ - лик Суда.
Он не наденет торопливо
Свой каторжный наряд,
Меж тем как грубый доктор смотрит,
Чем новым вспыхнул взгляд,
- Держа часы, где осужденья
Звучат, стучат, стучат. О
н не узнает тяжкой жажды,
Что в горле - как песок,
Пред тем, когда палач в перчатках
Прильнет на краткий срок
И узника скрутит ремнями,
Чтоб жаждать он не мог.
Слова молитв заупокойных
Не примет он, как гнет,
И, между тем как ужас в сердце
Кричит, что он живет,
Он не войдет, касаясь гроба,
Под страшный низкий свод.
Не глянет он на вышний воздух
Сквозь узкий круг стекла,
Молясь землистыми губами,
Чтоб боль скорей прошла,
Не вздрогнет он от губ Кайафы,
Стирая пот с чела. (Перевод Константина Бальмонта)
Вариант № 2
Не в красном был Он в этот час
Он кровью залит был,
Да, красной кровью и вином
Он руки обагрил,
Когда любимую свою
В постели Он убил.
В тюремной куртке через двор
Прошел Он в первый раз,
Легко ступая по камням,
Шагал Он среди нас,
Но никогда я не встречал
Таких тоскливых глаз.
Нет, не смотрел никто из нас
С такой тоской в глазах
На лоскуток голубизны
В тюремных небесах,
Где проплывают облака
На легких парусах.
В немом строю погибших душ
Мы шли друг другу вслед,
И думал Я — что сделал Он,
Виновен или нет?
«Его повесят поутру», —
Шепнул мне мой сосед.
О Боже! Стены, задрожав,
Обрушились вокруг,
И небо стиснуло мне лоб,
Как раскаленный круг,
Моя погибшая душа
Себя забыла вдруг.
Так вот какой гнетущий страх
Толкал Его вперед,
Вот почему Он так смотрел
На бледный небосвод:
Убил возлюбленную Он
И сам теперь умрет!
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один — жестокостью, другой —
Отравою похвал,
Коварным поцелуем — трус,
А смелый — наповал.
Один убил на склоне лет,
В расцвете сил — другой.
Кто властью золота душил,
Кто похотью слепой,
А милосердный пожалел:
Сразил своей рукой.
Кто слишком преданно любил,
Кто быстро разлюбил,
Кто покупал, кто продавал,
Кто лгал, кто слезы лил,
Но ведь не каждый принял смерть
За то, что он убил.
Не каждый всходит на помост
По лестнице крутой,
Захлебываясь под мешком
Предсмертной темнотой.
Чтоб, задыхаясь, заплясать
В петле над пустотой.
Не каждый отдан день и ночь
Тюремщикам во власть,
Чтоб ни забыться Он не мог,
Ни помолиться всласть;
Чтоб смерть добычу у тюрьмы
Не вздумала украсть.
Не каждый видит в страшный час,
Когда в глазах туман,
Как входит черный комендант
И белый капеллан,
Как смотрит желтый лик Суда
В тюремный балаган.
Не каждый куртку застегнет,
Нелепо суетясь,
Пока отсчитывает врач
Сердечный перепляс,
Пока, как молот, бьют часы
Его последний час.
Не каждому сухим песком
Всю глотку обдерет,
Когда появится палач
В перчатках у ворот
И, чтобы жажду Он забыл,
В ремни Его возьмет.
Не каждому, пока Он жив,
Прочтут заупокой,
Чтоб только ужас подтвердил,
Что Он еще живой;
Не каждый, проходя двором,
О гроб споткнется свой.
Не каждый должен видеть высь,
Как в каменном кольце,
И непослушным языком
Молиться о конце,
Узнав Кайафы поцелуй
На стынущем лице. (Перевод Н. Воронель.)
Вариант 3.
Он больше не был в ярко-красном,
Но он обрызган был
Вином багряным, кровью алой,
В тот час, когда убил,—
Ту женщину убил в постели,
Которую любил.
В одежде серой, в сером кепи,
Меж тех, кто осужден,
И он гулял походкой легкой;
Казался весел он;
Но не знавал я, кто смотрел бы
Так жадно в небосклон.
Да, не знавал я, кто вперял бы
Так пристально глаза
В клочок лазури, заменявший
В тюрьме нам небеса,
И в облака, что проплывали,
Поставив паруса.
Я также шел меж душ страдальных,
Но круг другой свершал.
Я думал о его поступке,
Велик он или мал.
Бедняге в петле быть,— за мною
Так кто-то прошептал.
О, Боже! Словно закачались
Твердыни стен кругом,
И небо налегло на череп,
Как огненный шелом.
Я сам страдал, но позабыл я
О бедствии своем,
Я знал одно: с какою мыслью
Он между нас идет,
И почему он смотрит жадно
На ясный небосвод.
Он ту убил, кого любил он,
И вот за то умрет.
Возлюбленных все убивают,—
Так повелось в веках,—
Тот — с дикой злобою во взоре,
Тот — с лестью на устах,
Кто трус — с коварным поцелуем,
Кто смел — с клинком в руках!
Один любовь удушит юной,
В дни старости — другой,
Тот — сладострастия рукою,
Тот — золота рукой,
Кто добр — кинжалом, потому что
Страдает лишь живой.
Тот любит слишком, этот — мало;
Те ласку продают,
Те покупают; те смеются,
Разя, те слезы льют.
Возлюбленных все убивают,—
Но все ль за то умрут?
Не всем палач к позорной смерти
Подаст условный знак,
Не все на шею примут петлю,
А на лицо колпак,
И упадут, вперед ногами,
Сквозь пол, в разверстый мрак.
Не все войдут в тюрьму, где будет
Следить пытливый глаз,
Днем, ночью, в краткий час молитвы
И слез в тяжелый час,—
Чтоб узник добровольной смертью
Себя от мук не спас.
Не всем у двери в час рассветный
Предстанет страшный хор:
Священник, в белом весь, дрожащий,
Судья, склонивший взор,
И, в черном весь, тюрьмы Смотритель,
Принесший приговор.
Не всем придется одеваться
Позорно впопыхах,
Меж тем как ловит грубый Доктор
В их нервных жестах страх,
И громко бьют, как страшный молот,
Часы в его руках.
Не все узнают муки жажды,
Что горло жжет огнем,
Когда палач в своих перчатках,
Скользнув в тюрьму тайком,—
Чтоб жажды им не знать вовеки,
Окрутит их ремнем.
Не все склонят чело, внимая
Отходной над собой,
Меж тем как ужас сердца громко
Кричит: ведь ты живой!
Не все, входя в сарай ужасный,
Свой гроб толкнут ногой.
Не все, взглянув на дали неба
В окно на потолке
И, чтобы смерть пришла скорее,
Молясь в глухой тоске,
Узнают поцелуй Кайафы
На трепетной щеке. ( Перевод Валерия Брюсова)
Вариант № 4.
Не тёмно-алый был шлафрок...
Вино и кровь - красны...
Вино... и с кровью на руках
Вот так Его нашли...
В алькове труп Её лежал
Конец земной любви.
Он шёл по кругу средь других.
Тусклый серый наряд.
Тюремная шапка на голове...
Казалось, что он был рад...
Он выделялся на фоне всех.
И знаньем был светел взгляд.
Кого же мог я с ним сравнить,
Чтоб любовался так
Тем жалким кругом синевы,
Что видно во дворах
Тюрьмы колодцев. Облака
Манили, как во снах.
Мой круг навстречу шёл Его.
И каждый в своих грехах.
И я задумался...отчего?
Что на Его руках?
И тут сзади шёпот: Тому сплясать
Пеньковую джигу! Страх...
О Господи! Всё закружилось в глазах..
Стена и тюремный круг...
Низкое небо над головой,
Свинцом пролилося вдруг.
Хоть мучился сам, но меня пронзил
За боль чужую испуг.
Я вдруг ощутил , что его грызёт.
Ту мысль, что ночью и днём,
Так гонит его, и в душе свербит,
И душу палит огнём.
Зарезал любовь. С этой мыслью живёт.
И смерть они примут вдвоём.
Ведь каждый из нас убивает, любя...
Услышьте меня, кто-нибудь!
Один убивает суровостью слов.
Другой, показав скверны путь.
Боящийся - вдруг с поцелуем предаст,
Свирепый - кинжалом, да в грудь!
И в юности можно любовь убить,
А можно и в зрелых годах...
Там - Похоть туманит твой взгляд пеленой,
Тут - Золото рушит во прах!
И лишь милосердный схватился за нож:
Мгновенье - Любовь в небесах...
Тот любит мало, тот - навек,
Тот - продаёт, любя,
Тот - думает любовь купить,
Тот - губит, в душе скорбя.
Тот, глазом не моргнув, - убьёт.
Но только не себя.
Не каждый свою искупит вину
Позорную смерть приняв.
Петлю пеньки он не ощутит,
На цыпочки даже привстав,
И тьму мешка, и пляску ног,
Тюремный весь устав.
Не каждый с стражею немой
Проводит ночь и день.
Когда рыдания теснят
Дух под молитвы сень.
И слышит их немой приказ:
- Живым петлю надень.
Не каждый вдруг узрит в тоске
Фигуры вкруг себя:
Дрожащий, белый Капеллан,
Шериф - лицо-броня!
А тот кто? В чёрное одет...
Вдруг знаешь - Смерть моя!
Не каждый в жалкой суете
Одежду натянув,
Под строгой доктора рукой,
Лица не отвернув,
Внимает тиканью часов
Нет, страх не обманув...
Не каждый, в жажде огневой,
Пытается сглотнуть...
Но горло кожаным ремнём
Уж трижды захлестнуть
Успел Палач .
Пора...Ну, в путь!
Не каждый, голову склонив,
В молитву погружён,
Себе кричит внутри: Держись!
Но гроб твой - вот же он!
И только гроб перекрестив
Себе позволит стон...
Не каждый свой последний взгляд
Поднимет к небесам,
Где утро в маленьком окне...
В молитве своей к богам...
- Я исповедовал Любовь,
За что и жизнь отдам. (Перевод Ирины Пичугиной)
