Война никогда не начиналась на ровном месте. И эта война долго зрела. Наверное, лет тридцать, а может быть и шестьдесят. А может и столетиями. Когда-то они, сироты – так они себя называли, обращаясь к государю, а попросту, простолюдины вместе с государевыми холопами благородных кровей, шли общим фронтом против польских оккупантов. И возглавляли их князь Рюрикович Дмитрий Пожарский и торговый человек «гражданин» Кузьма Минин. Арзамасцы тоже встали в общие дружные ряды – и чернослободцы, и лучшие люди. Хотя за пять лет до этого элита и народ бились друг против друга во время восстания Ивана Болотникова – простолюдины открыли тогда второй фронт именно в Арзамасе. Элита – лучшие люди, победили тогда, за что им тут же были нарезаны очередные поместья и вотчины с прилагающимися крепкими к земле крестьянами. Но остановка у самого края общей, катящейся в пропасть, телеги, хотя бы на недолгое время объединила людей неразличимых по крови, но стоящих на разных ступенях социальной лестницы.
В неспешные несколько последующих десятилетий больших причин для кровавых распрей у разных слоёв русского общества вроде бы не было – у так и не набравшего силы и не набравшегося решимости до конца дней своих, выбранного на Соборе, в том числе и чёрным людом, царя Михаила руки редко доходили до управлением землями Русского царства, расположенными за МКАДом, или что там было в его, Михайлову, пору. Да и его отпрыск Алексей, воцарившийся после кончины отца, на первых порах воспринимался мужиками так же, как и его отец.
В те годы помещики крестьян своих не сильно обижали, с живущими черносошенными и чернослободными соседями тоже ничего не делили. Помещичьи крестьяне пахали, сами дворяне воевали всё с теми же непонятливыми литвинами и ляхами. Каждый был занят своим делом. Да и делить-то неподеленное в те десятилетия было почти не с кем – уж больно круто Смута обезлюдила русские земли.
Но молодой царь Алексей, прозванный авансом Тишайшим, всего несколько лет соглашался соответствовать своему прозванию. Соляной бунт, случившийся в конце 40-х годов ХVII века, и Медный бунт, настигший Русию в начале 60-х, показали твёрдый, решительный, непреклонный, жесткий нрав молодого царя. Медный бунт – это отдельная история. Народ, в том числе мелкий служилый, безмолвствуя, широко раскрыл рты, наблюдая за тем, как царь и бояре делали пассы руками, при этом что-то сладко и усыпляюще бормоча и напевая. В итоге, жалование медными деньгами было выдано по курсу один к одному, по сравнению со старыми, серебряными, которые оставались в ходу. Медь на чёрном рынке обесценилась в десятки раз за считанные месяцы, по отношению к серебру. Медные монеты перестали принимать в качестве платёжной единицы. Рты у простолюдинов закрылись. Зубы заскрежетали. У Алексей Михайлычевых стрельцов и пушкарей не было должного эстетического уровня развития, и они не оценили тонкости линий рисунка новых монет. Они потребовали себе своё, а царь, не смотря на всю свою ожидаемую от него тишайшесть, предложил им отведать виселицы, дыбы и острой секиры катов. Дабы не искушать судьбу, царь медные деньги отменил. Как жаль! Они были такими красивыми, может быть, самыми красивыми, из тех, что ходили на Руси до европейского вида петровских монет. Мелкий служилый люд вроде бы добился своего, но о пролитой царём крови товарищей зарубку в памяти оставил.
Но царь во времена того кровопролитья не сошёл с ума от жадности. Потому он и пошёл на медную аферу, что служилых людей разных чинов становилось всё больше и больше. А нужно было их ещё больше, чем царь Алексей Тишайший располагал. У него были грандиозные планы – он замыслил расширить государство на юг на сотни тысяч четей (две чети – примерно, один гектар). Из-за этого где-то на юге вчерашние пахари и гулящие люди массово записывались в служилое сословие и быстро проникались соответствующим сословным духом. То есть, увеличение численности служилого сословия шло не только благодаря материнским утробам дворянок. Рост числа служилых повысил их общий интерес к землям соседей и к рабочим рукам земляков, особенно к рукам тех, кто успел посидеть в тюрьме и по каким-то причинам, разорившись без остатку, сам готов был добровольно лезть в кабалу. Рабочие руки легкомысленных, робких, безответных и опустившихся тоже интересовали служак, которым по полгода приходилось воевать с неистребимыми ляхами, а земля тем временем стояла непаханая.
Именно в тот момент, когда низы почти уже не могли (могли, конечно, но в груди у них клокотало) оставлять всё по-прежнему, а верхи не хотели ничего менять, а если и хотели, то в свою пользу – чтоб землицы было побольше, а на ней исполнительных и трудолюбивых и не смеющих перечить христиан погуще, именно в этот момент, в Понизовой Волге появился чудо-богатырь Степан Тимофеевич Разин. Сведения о нём передавали не только сказители – в сёла, деревни и слободы от имени Разина пошли прелестные письма-грамоты. Прелестные – от слова «прельстить». «Грамота от Степана Тимофеевича от Разина. Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичю, и я выслал казаков, и вам бы за(о)дно измеников вывадить и мирских кравапивцев вывадить», – так писал Разин и его специально обученные соратники. Летом и осенью 1670 года его письма дошли до Арзамаса. Народ к осени 1670 года действительно подустал от мирских кровопийцев.
Арза-мас переводится с языка мордвы-эрзя как родная земля народа эрзя. Здесь чуть ли не до Великой Октябрьской революции мордвины в лесах и на полях, в лугах и в садах продолжали молиться своим богам, неотрывно связанным с природными стихиями – в ХVIII веке открыто, в ХIХ и в начале ХХ – тайно. В сёлах и в деревнях в окрестностях Арзамаса их проживало во времена Московского царства очень много. Но уже и во времена Степана Разина Арзамас был русским городом. Все царёвы города строились тогда, как форпосты и они все и всегда преимущественно были населены русскими. Либо русскими и татарами – служилыми людьми царя. Ну, и ещё – многонациональным торговым людом.
И вот окрестности Арзамаса включились в народную войну против бояр и различных их детей. Или наоборот, арзамасские государственники-охранители – государевы слуги вступили в войну с безродными разноплеменными (русскими, черкасами, татарами, мордвой, чувашами, черемисами) смутьянами, которые захватывали деревню за деревней и село за селом вокруг Арзамаса и уже подбирались к слободам.
Я люблю изучать историю по архивным делам. Мне говорили, что в академическом четырёхтомнике, посвященном войне Степана Разина, различная информация из плохо читающихся старинных документов уже есть. Может быть и есть. Но измятая, желтая, задубевшая, как давно околевший труп мумифицированного египетского фараона – в одном музее однажды видел такой, бумага времён Степана Тимофеевича и Алексея Михайловича как-то быстрей позволяет отмотать родные триста пятьдесят лет и погрузиться с головой в материал. Эти листы запрещено фотографировать и не рекомендуется как либо на них физически воздействовать. Перелистывая, их можно касаться исключительно за краешек, и делать это надлежит с трепетом. Обычно я так и делал, но иногда у меня не получалось удержаться от соблазна и я с исключительным трепетом и пиететом касался пальцем какой-нибудь большой, округлой и торжественной буквы текста. Буквы такие родные: Д и В чаще всего селятся на второй полке, они похожи на домик или на сидящего на столе в одном из эпизодов фильма «Джентльмены удачи» актёра Евгения Леонова, Р, Х, Л, З мало того что любят вторые полки, они на них ещё и лежат, Ы, Т, та же З – вертикальны и несоразмерно велики, как Гулливеры рядом лилипутами – с другими буквами, И, Н, К всегда лаконичны, убористы, экономны и минималистичны – две коротенькие вертикальные черточки с намеком на перемычку между этими черточками или с намёком на такой намёк или даже с полным отсутствием всякого намёка. Я дотрагиваюсь до самой роскошной из них, а значит, я грешу. И тут же я представляю себе, как микроскопические злые зубастые голодные микробы спрыгивают с моего пальца на желтый задеревенелый трёхсотпятидесятилетний лист, так же, как с борта пиратской бригантины спрыгивали когда-то кровожадные головорезы на пристань мирного морского или океанического города. И эти микробы начинают своими зубами-пилами жадно пожирать буквы разинского текста. После этого я невольно содрогаюсь, вытираю палец о брючину на наружной стороне бедра, озираюсь по сторонам, горестно смотрю в камеру, которая нависла надо мной и над всем читальным залом, тяжело вздыхаю и трогаю другую красивую букву. Несколько секунд ожидаю воя сирены, врывающихся в зал и бегущих ко мне дюжих молодцов, срабатывания противопожарных поливалок. Не дождавшись, выдыхаю. Желание поздороваться с четырёхсотлетним незнакомым писарем сильнее запретов, страхов наказания и чувства вины – неведомый писарь ведь трогал этот же, но мягкий, нежный, шелковистый, розово-белесый, как, не осквернённая грехом девичья грудь, лист, и когда он был девственно чист, и когда на нём сохли чернила. Писарь и перо трогал, когда острил его перочинным ножом, а перо потом бегало по листу, торопясь и мелко дрожа, оставляя за собой затейливый узорный след – набор условных символов, передающий через века человечьи мысли. Вон в верхнем левом углу размазана маленькая клякса. – Писарь, я вижу пятна от чернил на твоих многосотлетних пальцах! Я назвал его незнакомым? На обороте написано его имя: «Подьячий Сенька Терентьев руку приложил». Здравствуй, Арсений! Ну как тебе там, в вечности, живётся?
На самом деле в четырёхтомнике о войне Степана Разина есть далеко не всё. Там подробно описаны события, но многие люди – маленькие, незаметные, ни на что не повлиявшие, в ней не упомянуты. А люди живы, пока их помнят. И вот, почти прозрачные силуэты и неразличимыми чертами лица поднимаются тенью над желтым листом ровно над неразборчивой вязью их имён. Я видел их не раз. Или мне казалось, что видел. Именно поэтому я люблю задеревенелые желтые мумифицированные листы. А над четырёхтомниками я засыпаю – тени не поднимаются, скучно.
А вы видели Арзамас на карте России? На современной карте. Всё бросайте и смотрите прямо сейчас. Ну как? Просто городок, затерянный в лесах, говорите? Таких ещё тысяча, думаете? Но это если не учитывать, что к началу осени 1670 года вся Нижняя Волга и часть Средней, включая Самару, была уже во власти Степана Разина, что Пенза и Саранск уже сдались ему, Шацк заворовался, то есть бунтовал, Касимов вот-вот готов был сдаться разинцам. Как обстоят дела в Синбирске (Симбирске, в нынешнем Ульяновске) у князя Юрия Никитича Борятинского и у его полка известно было только в окрестных синбирских сёлах. В Казани и в Нижнем Новгороде было неспокойно. Ещё раз посмотрите на карту. Вы видите, как Арзамас растёт в ваших глазах? Он стоит на перекрёстке пяти дорог. Дороги, ведущие на север и на запад, всё ещё контролируются государевыми слугами, ведущие на юг, на юго-восток и на восток – уже нет. Если Арзамас падёт, то фронт сразу сместится к Рязани и к Владимиру. Если падёт Нижний, разинцам откроется дорога на Кострому. Свои бесправные и неимущие уже ждали Разина и в Муроме, и в Рязани, и во Владимире, и в Костроме, и в Ярославле. И всё – Москва в полукольце. А московская чернь хорошо помнила про Соляной и Медный бунт.
Именно поэтому 26 сентября в Арзамас прибыл царёв уполномоченный князь Юрий Алексеевич Долгоруков. В челобитных к царю он называл себя просто Юшкою. Холопом Юшкой Долгоруково. За насколько дней до него в город прибыл князь Константин Щербатов, думный дворянин Фёдор Леонтьев и дьяк Иван Михайлов. Сюда же по приказу царя стекались ратные люди – стольники, дворяне московские, жильцы, рейтары, стрельцы, мурзы и с ними рядовые татарские воины из самых разных городов царства. Многие военные царского указа не услышали или не расслышали. – Что вы говорите? – Какой указ? И, оставшись в своих поместьях, наблюдали за происходящим и ждали, во что всё выльется. Арзамасских помещиков и вотчинников, особенно тех, кто жил на востоке уезда, ближе к Алатырю крестьяне побивали (убивали) вместе с семьями. Такая же участь постигла и управляющих поместьями, которых тоже побивали с семьями. Поместья разграблялись. Кто-то из арзамасских дворян всё же смог добраться из своих деревень до спасительных стен Арзамаса. В городе к концу сентября собралось тысяча-полторы военных: собственно арзамасцев городовой службы примерно пятьдесят, нижегородцев двести, жильцов смолян примерно сто, муромцев и костомичан по пятьдесят, ярославцев двадцать пять и так далее. С южных городов Дикого поля – Мценска, Ельца, Воронежа воины в Арзамас не доехали. Долгоруков чуть позже будет разбирать списки служилых людей и выяснит, что некоторые люди были записаны в трёх списках одновременно. Но растроиться-то они не могли – явиться на службу такие ребята могли только единожды. Многих, значащихся в списках, давно уже не было в живых. Выяснилось, что многие из тех, кто вс ё же доковылял до Арзамаса, не имели огнестрельного оружия. Кто-то по-честному стремился попасть в условленное место, но по дороге был перехвачен разинцами. И убит, если не согласился пополнить ряды восставших.
Царь Алексей Михайлович просил князя Юрия Долгорукова сообщать ему, царю, только проверенные вести от свидетелей происшествий: «потому что от прилагательных вестей много плевел бывает». То есть, была поставлена задача отделять зёрна истины от плевел слухов и домыслов.
К прибывшему в Арзамас князю Долгорукову из окрестных мест приходили вести одна страшнее другой. Чудом уцелевшие стрельцы два человека Севка Филипов и Феоктистка Романов сообщили, что они были пленены в Алаторе (Алатыре), но смогли сбежать от разинцев. За четыре дня, пока они были в плену, у них на глазах «воровские люди» острожную башню подожгли и, благодаря этому, смогли войти в острог. От острога деревянные дома в городе начали гореть, и город сгорел весь. Другой свидетель тех же событий арзамасец Семен Тургенев, видел, как бунтовщики, преследовали алатырьского воеводу Акинфея Бутурлина с женой и с детьми. Те укрылись в соборной церкви. «Воровские люди» подожгли церковь. Воевода и его семья сгорели в ней заживо.
Лысковский воевода чудом спасся и докладывал Долгорукову, что лысковцы посадские люди и крестьяне взбунтовались, что он, воевода Лаврентий Симанский, от них едва смог уйти. В те же дни курмышский воевода Иван Рожнов успел сбежать в Нижний Новгород, после того как к нему в хоромы «неведомо для какого умыслу» наведались стрельцы, казаки, жилецкие люди и монастырские крестьяне, вооруженные бердышами – длиннодревковыми боевыми топорами. Вы не убрали карту далеко? Вообще её не убирайте. Посмотрите – нынешний городок Лысково лежит на правом берегу Волги. Он расположен от Нижнего даже ближе, чем сам Арзамас. Курмыш с ним рядом. И соседний Ядрин ведь тоже бунтовал. Это означает, что северная дорога в Арзамас в те сентябрьские дни тоже могла быть перерезана в короткие сроки. В Мурашкине мурашкинцы взбунтовались и отсекли голову начальному человеку Давыду Племянникову. Это гораздо ближе, чем Лысков, направление то же.
С противоположной стороны, на юго-западе от Арзамаса, восставшими был взят Темников. Это село расположено вёрст на сорок южнее Дивеева. В нём были побиты (убиты) подьячие и воевода Василий Челищев. Из Саранска пришли тревожные вести – 19 сентября бунтовщиками был взят город и убит воевода Матвей Вельяминов.
Совсем рядом с Арзамасом, верстах в тридцати на востоке, в селе Путятино и в окрестном лесу расположился отряд разинцев под началом атамана Сеньки Савельева. На западе в пятидесяти верстах в Ардатове расположился другой отряд. А это уже угроза западной – Муромской дороге.
Государевым слугам медлить было нельзя. Первое, что сделал князь Юрий Долгоруков, он отправил несколько сотен воинов «промышлять воров» по Алаторской дороге. И у отряда князя Константина Щербатого 30 сентября случился бой с разинцами на реке Ежать. И «ратные люди тех воровских людей секли и стреляли и копьи кололи на семи верстах». Многих побили, шестнадцать «пущих заводчиков» взяли в плен, захватили две пушки, пятнадцатипудовую бочку пороха, много мелкого оружия, знамена. К терпящим поражение казакам подоспела подмога в три тысячи человек. Но и она была наголову разбита. Ушедшие от преследования ратных людей казаки сели в осаду в лесу подле реки Ежати в крепких местах и осеклись засекою, то есть наскоро нарубили деревьев, чтобы конница не могла пройти. С четырёх дня до полуночи импровизированную крепость штурмовали полуголова Семен Остафьев со стрельцами и смог взять крепость штурмом. Обороняющиеся разинцы, кто погиб при обороне, кто-то был взят в плен. Пленных пытали. После получения с пытки важных сведений, казнили. Всё это происходило у села Паново в восьмидесяти верстах восточнее Арзамаса.
И были в том бою пленены атаман Петрушка Семенов да донской казак Мишко Сергеев, Уренского острогу стрелец Федько Кирилов да Юшанского острогу казак Анкудюшка Иванов, да Андрюшка поп-расстрига Адатарского уезду, который писал прелестные письма Степана Разина. И в расспросе с пытки сказывали они, что послал их Степан Разин кликать клич и собирать честной народ на войну с мирскими кровопивцами. И были убиты в том бою десятки разинцев и десятки же пленены. У воинских людей погибло три стрельца, два рейтара и ещё двое пропали без вести. Почему же так произошло? Допрос с пыткой перед казнью «пущих заводчиков» даёт ответ на этот вопрос. Они, заводчики, были посланы под Алатырь, под Саранск, под Арзамас лично Степаном Разиным. А своё многотысячное «войско» они собрали уже на месте. Собрали из крестьян с рогатинами и из посадских людей с бердышами. Степан Разин присылал новым казакам бочки со сладким вином, но и это не помогало. Разве были они настоящими воинами? Рейтары и стрельцы годами отрабатывали навык и слаженность, в войнах с ляхами закрепляли их. Крестьяне против стрельцов смотрелись даже не как школьники против отборной шпаны, скорее как школьники против спецназовцев. Именно в битве на реке Ежати исход военной компании был предрешён: сотен пять спецназовцев легко справились с десятью тысячами школьников.
Атаманов в ту осень под Арзамасом насчитывалось несколько десятков: в Терюшевской волости крестьянин Аксён Фёдоров, в Вадах (тридцать вёрст восточнее Арзамаса) Иван Чертоус, Михаил Семенов, который шёл со стороны Лыскова и Мурашкина, тюремный сиделец из Саранска Фёдор Сидоров, а с Фёдором Данил Сидоров, да с Фёдором же есаул Андрей Осипов, атемарских казаков атаманом был Тимофей Иванов сын Белоус. Ах, какой винограднолазовой вязью писаны их имена! А на Мурашкино ходил донской казак Максим Осипов, а под Макарьевский монастырь ходил атаман Ян Микитинский и монастырь ему сдался. В Урени северо-восточнее Нижнего Новгорода атаманом был мордвин Мурзакай. Под селом Путятиным орудовал атаман Арсений Савельев да есаул Иван Маленков. В селе Богородском в атаманах ходил Иван Григорьев, а есаулом у него был Иван Тимофеев. В село Митино приезжал атаман Иван Кондырев, в Маклаковском лесу атаманом был Василий Осипов. В село Веденяпино приходили атаманы Фёдор Сидоров, Степан Кукин, Еремей Иванов, а в Кадомском лесу трёхверстовой засекой дорогу перегородили люди атамана Арсения Белоуса, который в прошлой жизни был крепостным крестьянином помещика Кирилла Горина. Какие длинные тени отбрасывают буквы их имён! В этих трепещущих тенях мелькают призрачные атаманские силуэты. В село Сырятино пять тысяч казаков привёл Алексей Васильев, а в селе Мамлееве с четырёхтысячным отрядом и с пушками стоял атаман Арсений Свищов. В Ынсаре (Инсаре) атаманствовал инсарец посадский человек Алексей Скоробогатов, Черновское – Пётр Семенов, под Шацком атаманствовала молодая вдова старица Алёна Арзамасская. Она продержалась немногим дольше других. А другие други её и соратники, как сама она Алёна, до зимы не дотянули. Они погибали в боях и были казнены осенью 1670 года. Кто-то всё же успел уйти на юг. Но это до поры. Тех, кого удавалось пленить, приводили в Арзамас к Юрию Долгорукову. Он их допрашивал, палачи пытали и огнём, и дыбой и другими доступными способами. Потом пытанных казнили – кому рубили головы, кого вешали. Головы нанизывали на колья и выставляли напоказ на видное место. Повешенных оставляли болтаться в петлях на площадях и запрещали убирать зловонные трупы. Не хотел бы я оказаться в октябре - в первой половине ноября 1670 года в истекающем кровью Арзамасе.
Атаманы и их казаки не давались своим врагам в руки без боя. В Темниковском, в Мурашкинском, в Кадоском лесах они строили засеки длиной в несколько вёрст и шириной до версты. Этими засеками перегораживали старые дороги. Дорога от Арзамаса к Нижнему некоторое время тоже была засечена. У казаков были пушки, добытые в Алатыре, в Саранске, в других городах. К пушкам прилагались, ядра и порох. У них были знамена, литавры и барабаны. Они поглядывали на своих многоопытных многолетних ратных братьев и с детской наивностью копировали их ратную красоту, хотели быть похожими на них, как бы напоминая ратным людям, что с ними вышли воевать такие же, как они, что не надо к ним, к своим братьям, относиться, как к скотине, не нужно из них вытягивать жилы. Но барабанов было мало. И литавр мало. Обученные и тренированные ребята всё делали организованно, отточено, хладнокровно. Они придерживались плана, старательно выполняли задания начальников-стратегов. В засеках создавались бреши, пушки у бунтовщиков отбивались, преследуемых сопротивляющихся казаков загоняли в деревни и, укрывающихся в домах, живьём сжигали, вместе с домами ни в чём не провинившихся крестьян. Или секли кривыми саблями. Или брали в плен и вели в Арзамас к Долгорукову.
Село за селом возвращалось в подчинение государю. Жители поначалу опасались возвращаться в свои дома. На календаре ноябрь – ударили первые морозы, а крестьяне массово жили в лесу в свежевырытых землянках – главы семей, жены, дети, старики - все. Какие же мы всё-таки живучие твари! Какие же у нас безграничные ресурсы выживания! Кто бы, что бы, нам не делал. Государевы глашатаи – в основном деревенские попы, доносили до крестьян, что милостивый царь дарует им возможность вернуться в свои дома. Зачинщиков, конечно, казнят, а простым тёмным людям ничего не грозит. Но нужно заново присягнуть на верность государю, крестьянам в церквях, а мордву по их вере нужно привести к шерти, то есть, привести к присяге по особому обычаю.
Но ведь могли казаки-разинцы взять и Арзамас – небольшой город, острог которого не являлся неприступным. 5 октября шли десятки тысяч казаков и десяток атаманов от Лыскова, из Мурашкина, из Терюшевской волости, из села Вады. И не дошли они до Арзамаса четыре версты, как полил сильный дождь. И сделались дороги не проезжими, а тропы не прохожими. И остановились казаки, ну, как казаки – позавчерашние пахари-подъерёмщики. И стоял ливень стеной три дня и больше, и отступили казаки. В те же дни стали доходить до арзамасцев и гостей города слухи от беглецов из казачьего плена, что в Синбирске князь Юрий Борятинский берёт верх над атаманом Степаном Тимофеевичем. Для разинцев это были не слухи. Несколько месяцев осады Синбирска не дали результата. Хотя Разин и зажигательными смесями стены и башни синбирской крепости забрасывал, и выстраивал свои башни напротив острожных для пушечной пальбы, и проломы пытался делать, и подмогу старался отсечь. Но усилия оказались тщетными – полк Борятинского держался. И тогда Степан Тимофеевич послал гонцов на север, под Арзамас за донскими казачьими атаманами. И пошли уцелевшие атаманы со своими казаками на Волгу к Синбирску. Но и их подмога ничего не решила. А пришедшая к Борятинскому со стороны Казани подмога, сыграла свою роль.
С ноября, подобно великому отливу на приполярном море, казачьи отряды откатились от стен Арзамаса и покатились к Нижнему Дону на юг. А сожженные Саранск, Алатырь, Ардатов, Атемар, Пенза, Шацк высвободились из-под мутных пенящихся потоков и остались стоять, подобные размытым песчаным замкам.
Что это было? Зарождение романовского абсолютизма и Российской империи петровского образца. Финал царства, которым управляли выбранные на Соборе сменные цари и Боярская Дума. Да, всё это родилось в 1670 году под Симбирском-Ульяновском. И под Арзамасом. Здесь же были посеяны семена, всходы которых пришлось ждать двести пятьдесят лет. Удивительно, что начали пробиваться те всходы именно в Ульяновске-Симбирске. А легли они в землю не только там – ещё и в лесах, окруживших другой город. Под Арзамасом эти семена были политы не только кровью, но и трёхдневным ливнем, пролившимся с пятого по восьмое октября 1670 года. Если бы те семена быстро взошли, то велик был риск, что ранние всходы сразу и замёрзнут. Победа Степана Тимофеевича Разина могла бы вылиться в зарождение новой царской династии. Перемена названия царя на, скажем, верховного атамана, а бояр на атаманов и есаулов сути дела бы не поменяло. Не обязательно такое изменение должно было произойти, но вероятность подобного развития событий была велика. Поражение Степана Разина превратило его цели – борьбу обездоленных и бесправных с мироедами-кровопийцами в вековую мечту.
Я никогда не был в Арзамасе. Иногда, если долго вглядываюсь в современную карту, у меня получается представить, что они все и сейчас там – Чертоус, Белоусы, Мурзакайка, Долгоруков, Щербатый, Матвей Вельяминов, Давыд Племянников, Василий Челищев, распоп Андрюшка, что если от Арзамаса двинуться на юг в Дивеево и дальше, мимо закрытого города Сарова, то в дремучем Темниковском лесу ночью, предварительно приняв за ужином арзамасского писательского самогона, их и сегодня можно будет встретить. Ты будешь сидеть у костра и вглядываться в темноту, а они будут стоять за деревьями, как эрзянские боги сил природы. Невидимые, но несомненные.
- Иван, Тимофей, Мурзакай, Юрий, Матвей, Давыд, Василий, Андрей выходите. Пришло время заканчивать вашу войну.
По материалам архивного дела РГАДА ф.210, оп.13, д.423.
Статья вошла в сборник «Мастерская "Арзамас"» литературной мастерской Захара Прилепина.
