Кажется, что сегодня уже нет такой тонкой и точной сборки — днём с огнём не найти. Хорошее качество всегда ценимо теми, кто понимает. Имею в виду особых ценителей и снобов, кого не удовлетворяет поверхность, кто смотрит дальше линии горизонта, в перспективу, и поэтому ищет — суть, глубину, скрытые причины — всё, что в итоге образует логичный и красивый «узор бытия».
И сейчас я призываю сомневающегося читателя стряхнуть свою теплохладность, свои скромные запросы, своё «мне не много нужно» и, если уж есть неизлечимая тяга к «не много», то немного побыть таким снобом и даже испытать весьма здоровое чувство гордости за то, что в окружении где-то рядом с вами есть человек, не довольствующийся малым — человек той самой редкой и надёжной сборки, путь которого вымощен хорошо подогнанными камешками Провидения, уложенными тесной, прочной кладкой.
Безусловно, Николай Игоревич Крижановский будет всё отрицать и приписывать свои заслуги окружению или обстоятельствам. Но давайте тогда уж ему в этом поможем, возродив, в некотором роде давний спор о человеке и обстоятельствах, затеянный ещё В. Г. Белинским и Н. В. Гоголем.
Ведь действительно «точку сборки» Николая Игоревича, некогда моего однокурсника, задали те самые «время и место», которые уже не смогли бы повториться тем уникальным набором обстоятельств, движением звёзд, планами Всевышнего. Поэтому, как сказал поэт, — «всё свершилось по Писаньям» (А. А. Блок), и разница между пресловутыми обстоятельствами и Промыслом просто разительна.
Мы — поколение 1970-х, родившееся и выросшее в Армавире. И в лихие 1990-е нам, студентам-второкурсникам, всё-таки очень повезло (плюс — в пользу обстоятельств?). Мы учились в лучшем государственном вузе города, который на наших глазах из института стал университетом, а потоковые лекции по «Истории русской литературы XX века», «Истории русской критики», и «Теории литературы» читал нам сам «великий и ужасный» Юрий Михайлович Павлов. Совпадение, скажете вы?
Тот колоссальный по мощности интеллектуальный и духовный заряд, который был выдан нам просто так и, естественно, безо всякого предупреждения, кажется, причудливым капризом расщедрившейся судьбы. Только сейчас, с высоты рысцой пробежавших 30-ти лет, можно в полной мере оценить мудрую улыбку Провидения. Тогда же мы и представить не могли, что даже спустя такой «космический» (с точки зрения молодого человека, студента) срок мы, бывшие студенты и наш обожаемый преподаватель, окажемся не просто эпизодами в жизни друг друга, и даже не просто коллегами, не просто единомышленниками. Это вырастет в глубокое духовное родство, которое встречается столь же редко, как и настоящая любовь.
Тогда мы были, конечно, немного бесшабашными, но тем не менее на поступающие дары Провидения что-то внутри отзывалось таким глубоким и чистым звуком, что оставалось… да ничего и не оставалось другого! Это была та самая бородинская ситуация «без выбора». Поэтому до окончания вуза жадно и благодарно впитывались русское слово и русские истины нашего «великого и прекрасного» и так много вложившего в нас Учителя. А на подходе к Миллениуму (который многим виделся «концом света», но для нас стал началом), в 1999 году, Николай Игоревич уже работал на кафедре в Alma-mater (той самой, где когда-то нам читала лекции по детской литературе его мама — Мария Арамовна Крижановская и где рядом с нами сидела на университетской скамье его будущая жена, впоследствии — мать пятерых детей — Наталья Константинова. Ещё одно совпадение?).
До этого ему выпала суровая «школа жизни» — работа в школе общеобразовательной. Кто её проходил, тот, как говорят, «в цирке не смеётся» (низкий поклон вам, бесценные наши труженики-учителя!). Эти суровые обстоятельства, кажется, сделали героя нашей заметки, лишь душевнее и терпимее. Но только мягкотелости Николай Игоревич никогда не проявлял — перо в его руках могло быть как восторженным, так и объективно-беспощадным. Неравнодушие, обострённое чувство необходимости восстановления истины и гармонии проступает во всех его публикациях, в научных и учебных трудах.
Бесстрашным подвижником, который невероятно много работал, я всегда видела Николая Игоревича — и в Армавирском университете, и позже, теперь — в Кубанском. Внутренняя готовность к служению, — как мне казалось, рука судьбы, так и вела его — через единственно возможные времена, пространства и обстоятельства, через все сложности и препятствия, обработанными и подогнанными камешками укладывающиеся в стройные ряды на уготованном Пути.
Что ж, а если говорить сегодня о Николае Игоревиче и Юрии Михайловиче, то можно, пожалуй, представить себе «цирковой захват». Это когда при выполнении сложных техник без страховки оба партнёра держатся за руки — обоюдным, двойным хватом, тем самым надёжно страхуя друг друга. Потому что — какие обстоятельства, какой бы цирк не творился вокруг или под нами, — там, вверху, под куполом, всё и всегда измеряется высотой, на которую ты способен подняться. Там — всегда испытываешь себя на прочность, сколько бы сотен или тысяч глаз на тебя не смотрели, там — как никогда важна каждая поддерживающая тебя верная крепкая рука. Это чувство внутреннего единения и поддержки ощущается ныне в «Родной Кубани» — в общем благодатном пространстве, которое также требует неимоверного вложения сил. И вот они — те самые глаза тысяч благодарных — учеников, авторов и читателей, их верные мысли, новые смелые мечтания и цели, а главное — соответствующие поступки!
И достоинство Николая Игоревича как учёного и преподавателя, как человека, занимавшего и занимающего серьёзные руководящие должности, как человека поступка, вообще, занимающегося серьёзными вещами в своей жизни, отражается в его семейном достоинстве, в его большой прекрасной семье, в успехах и достижениях его близких. Во многом — это Ваши успехи, дорогой Николай Игоревич! Совпадение? Попробуйте поспорить.
Да… А как же наш «коренной вопрос» литературы? Что первичнее? Кто прав? Николай Васильевич или Виссарион Григорьевич? С кем мы? Человек отражается в обстоятельствах или обстоятельства в человеке? Всем своим путём Николай Игоревич показал нам, что поставленный вопрос для него был решён как будто изначально.
Загадка, но почему-то именно здесь мне хочется привести проницательные слова тёзки юбиляра, Николая Васильевича, в 1834 г. метко охарактеризовавшего нашего светлого отечественного гения, так же в этом году получающего дань поздравлений к недавнему Дню рождения: «…Явление чрезвычайное (…) …Это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».
«Ландшафт» Армавира-1974, отразившийся в глазах родившегося там младенца, был столь же чист и прекрасен, столь же необходим, как воздух, нужный для жизни любого значимого стране культурного деятеля, как пресловутая почва под ногами.
Думаю, читатель сделал для себя необходимые выводы о совпадениях и обстоятельствах, и, мысленно выводя одного русского человека на rendez-vous — только с Провидением (!), готов протянуть ему крепкую дружескую руку, уже безо всякого снобизма пожать её и произнести поздравления от души. То же самое сделаю и я.
С настоящим юбилеем, дорогой Николай Игоревич!
Ирина Калус
