Апостроф

Владимир Козаровецкий. Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца и другие мистификации». - М.: Алгоритм. 2012, 368 с., 2000 экз.

Еще раз по­вто­рю из­би­тую ис­ти­ну: от­но­ше­ние лю­бо­го че­ло­ве­ка к Пуш­ки­ну полностью от­ра­жа­ет и вы­ра­жа­ет его от­но­ше­ние к Рос­сии.

Ав­тор ре­цен­зи­ру­е­мой здесь кни­ги не яв­ля­ет­ся ис­клю­че­ни­ем из это­го пра­ви­ла. Но его от­но­ше­ние к Пуш­ки­ну (и, со­от­вет­ст­вен­но, к Рос­сии) на­столь­ко ори­ги­наль­но и сво­е­об­раз­но, что впол­не за­слу­жи­ва­ет от­дель­но­го рас­смо­т­ре­ния. Пуш­кин для не­го — "не­со­мнен­ный ге­ний", однако "в этой ге­ни­аль­но­с­ти стерж­не­вым ока­зал­ся его характер с не­о­до­ли­мой и по­сто­ян­ной стра­с­тью к ми­с­ти­фи­ка­ции: как в жиз­ни, так и в твор­че­ст­ве". Ге­ни­аль­ный "про­каз­ник в жиз­ни и ми­с­ти­фи­ка­тор в твор­че­ст­ве" — вот глав­ный те­зис, из ко­то­ро­го ис­хо­дит и ко­то­рый пы­та­ет­ся до­ка­зать в сво­ём сборнике ста­тей Вла­ди­мир Ко­за­ро­вец­кий, ут­верж­дая: "Мень­ше все­го я был озабочен фан­та­зи­я­ми на те­му и ста­рал­ся дер­жать­ся как мож­но бли­же к до­ку­мен­там. Я толь­ко из­ла­гал об­ще­из­ве­ст­ное под оп­ре­де­лён­ным уг­лом зре­ния..."

Вот то-то и оно: "под оп­ре­де­лён­ным (кем или чем оп­ре­де­лён­ным? — В.В.) уг­лом зре­ния" за де­ре­вь­я­ми мож­но про­сто не уви­деть ле­са. Или уви­деть со­вер­шен­но иной: тай­ный, за­ши­ф­ро­ван­ный, пол­ный ино­ска­за­ний и ми­с­ти­фи­ка­ций, — лес. Где главным и оп­ре­де­ля­ю­щим в би­о­гра­фии поэта ста­но­вит­ся "ма­сон­ский след".

"По­сту­пив по окон­ча­нии ли­цея на служ­бу в Ино­ст­ран­ную Кол­ле­гию, под на­ча­ло гра­фа Ка­по­ди­с­т­риа, ко­то­рый с по­мо­щью ши­ф­ров пе­ре­пи­сы­вал­ся с гре­че­с­ки­ми патриотами, Пуш­кин ос­ва­и­ва­ет тай­но­пись, а на Юге, всту­пив в ма­сон­скую ло­жу, изу­ча­ет ну­ме­ро­ло­гию и тай­ный ма­сон­ский сим­во­ли­че­с­кий язык... Он до са­мой смер­ти ис­поль­зу­ет при­ёмы ши­ф­ров­ки и ми­с­ти­фи­ка­ции: при­ду­мы­ва­ет произведения, яко­бы при­над­ле­жа­щие из­ве­ст­ным пи­са­те­лям или яв­ля­ю­щи­е­ся переводами с дру­гих язы­ков;.. пуб­ли­ку­ет свои про­из­ве­де­ния ано­ним­но или под чужими име­на­ми, ос­тав­ляя по­том­кам лишь "ко­с­вен­ные ули­ки"; впи­сы­ва­ет опас­ные для его вре­ме­ни за­пи­си сре­ди за­пи­сей дру­гих лет, для че­го ос­тав­ля­ет в днев­ни­ках и ра­бо­чих те­т­ра­дях пу­с­тые ме­с­та и да­же стра­ни­цы;.. ши­ф­ру­ет стро­фы из "уничтоженной" 10-й гла­вы "Ев­ге­ния Оне­ги­на", ши­ф­ро­валь­ный ключ впи­сы­ва­ет в хо­зяй­ст­вен­ную те­т­радь, а в опуб­ли­ко­ван­ной ста­тье как бы ми­мо­хо­дом за­ме­ча­ет, что у по­эта важ­но всё — да­же хо­зяй­ст­вен­ные за­пи­си", — ко­ро­че, ве­дёт, со­глас­но Козаровецкому, двой­ную и да­же трой­ную жизнь, ко­то­рая и со­став­ля­ет су­ще­ст­во его ге­ни­аль­но­с­ти. Бо­лее то­го, "вы­ст­ра­и­вая и свою жизнь и судь­бу, как ли­те­ра­ту­ру, Пушкин был ав­то­ром и глав­ных ми­фов о се­бе са­мом — от про­ис­хож­де­ния до смерти, ми­с­ти­фи­ци­руя и со­вре­мен­ни­ков, и по­том­ков".

То есть, го­во­ря сло­ва­ми по­эта из "Ев­ге­ния Оне­ги­на", "уж не па­ро­дия ли он?" И оттуда же: "Все­гда я рад за­ме­тить раз­ность меж­ду Оне­ги­ным и мной".
Из кни­ги мы мо­жем уз­нать, что имен­но Пуш­кин, а не Ер­шов, яв­ля­ет­ся ав­то­ром "Конь­ка-Гор­бун­ка", что в "Сказ­ке о ца­ре Сал­та­не" и в "Сказ­ке о мёрт­вой ца­ре­вне и се­ми бо­га­ты­рях" "с по­мо­щью то­го же ма­сон­ско­го сим­во­ли­че­с­ко­го язы­ка Пуш­кин за­ши­ф­ро­вал... ис­то­рию де­я­тель­но­с­ти ма­сон­ско­го ор­де­на в Рос­сии в XVIII и в XIX ве­ках со­от­вет­ст­вен­но (хро­но­ло­гию в да­тах)" и так да­лее, и то­му по­доб­ное.

Что ж, уве­с­ти "солн­це рус­ской по­эзии" в тём­ные за­лы ма­сон­ских лож — за­да­ча не то что­бы труд­но­вы­пол­ни­мая, но в прин­ци­пе не­ре­ша­е­мая. Од­на­ко в оп­ре­де­лен­ном ин­тел­лек­ту­аль­но-иг­ро­вом ин­те­ре­се ей не от­ка­жешь. И для лю­дей с "оп­ре­де­лён­ным уг­лом зре­ния" она впол­не мо­жет стать "де­лом всей жиз­ни". Что мы, су­дя по все­му, и на­блю­да­ем в слу­чае ав­то­ра дан­ной кни­ги. Тем бо­лее, что в ны­неш­нем "постмодернистском" ми­ре ино­бы­тий­ные про­ст­ран­ст­ва иг­ры и вой­ны бо­лее не от­де­ля­ют­ся ни от про­ст­ран­ст­ва обыч­ной жиз­ни, ни друг от дру­га. Гра­ни­цы стёр­ты, и по­нять, ког­да од­но пе­ре­хо­дит в дру­гое, поч­ти не­воз­мож­но.

И, на­при­мер, та вой­на со "све­том", ко­то­рую Пуш­кин с осо­бой стра­с­тью вёл последние го­ды сво­ей жиз­ни и ко­то­рая бы­ла впол­не оче­вид­на его со­вре­мен­ни­кам ("По­гиб по­эт! — не­воль­ник че­с­ти — / Пал, ок­ле­ве­тан­ный мол­вой, / С свин­цом в гру­ди и жаж­дой ме­с­ти, / По­ник­нув гор­дой го­ло­вой!.." М.Ю.Лер­мон­тов), в интерпретации Вла­ди­ми­ра Ка­за­ро­вец­ко­го и его, ска­жем так, еди­но­мы­ш­лен­ни­ка Алек­сан­д­ра Ла­ци­са пред­ста­ёт не бо­лее чем са­мо­убий­ст­вом — яко­бы в свя­зи с прогрессирующей у по­эта бо­лез­нью Пар­кин­со­на: "Еще не бы­ло ано­ним­ных пи­сем. Но уже бы­ло ве­до­мо: на­ста­ли по­след­ние дни. При­шла по­ра ис­чез­нуть. Над­ле­жа­ло тща­тель­но за­ма­с­ки­ро­вать пред­сто­я­щее са­мо­убий­ст­во. На лек­си­ко­не на­ше­го времени мож­но ска­зать, что в ис­пол­ни­те­ли на­про­сил­ся Дан­тес. А за­каз­чи­ком был сам по­эт". Ко­неч­но же, Ка­за­ро­вец­кий—Ла­цис пра­вы, а вот Лер­мон­тов во всём ошибался: ведь из­ве­ст­но же, что Дан­тес по­пал Пуш­ки­ну во­все не в грудь, а в живот... К то­му же, "пись­мо с пре­сло­ву­тым "дип­ло­мом ро­го­нос­ца" бы­ло под двойным кон­вер­том, и кон­верт с са­мим "дип­ло­мом" был за­пе­ча­тан сур­гуч­ной печатью, на ко­то­рой без тру­да мож­но про­честь А и П — ини­ци­а­лы име­ни и фамилии Пуш­ки­на (при­чем и по-рус­ски, и по-фран­цуз­ски)... Та­кое про­чте­ние в сургучной пе­ча­ти "па­ск­виль­но­го пись­ма" ини­ци­а­лов Пуш­ки­на мож­но бы­ло бы счесть на­тяж­кой, ког­да бы пе­чать не со­дер­жа­ла еще и изо­б­ра­же­ние вет­ки ака­ции и цир­ку­ля. А вот это — ре­ша­ю­щий ар­гу­мент, ибо это ма­сон­ские сим­во­лы", — пи­шет Вла­ди­мир Ка­за­ро­вец­кий. Ду­маю, даль­ней­шие ком­мен­та­рии из­лиш­ни...