Ален де БОТТОН. Религия для атеистов. М.: Эксмо, 2014. — 288 с.
Книгу современного британского писателя или, как его иногда называют в прессе, писателя-философа Алена де Боттона "Религия для атеистов", вернее всего, стоило бы назвать "Религия как шведский стол". Эта книга не о религии и не для атеистов. Эта книга не для людей идейных, а для современного человека, то есть человека, индифферентного к вопросам веры и зачастую свободного от каких бы то ни было идей. Она для потребителя, находящегося в поисках полезного для себя.
Религия в ней рассматривается не как целостный феномен, а как поле для интеллектуальных мародеров, которые, гуляя по вымирающему пространству, могут захватить с собой что-то ценное и принести домой, то есть в светскую культуру. Что же ценного можно взять у религии, устранив из нее идею Бога? Например, таинство Евхаристии должно натолкнуть современного человека на мысль о том, что к восприятию чужих горестей мы более всего расположены на сытый желудок. А потому нужно создавать "Рестораны любви", где за небольшую плату, среди привлекательного интерьера, передавая тарелки и соль, люди могли бы открывать друг другу души, невзирая на социальный статус. Преимущество религии в том, что для нее открыта тема бедности, печали, утрат. А это избавляет человека от гордыни и позволяет родиться дружбе. Религия умеет работать с человеком. Абстракции она облекает в конкретное, представляя, например, хлеб, как тело Христа. Ее волнует не теория, а практика. Не частичный деятельный человек, но человек с его личной жизнью. Все это нужно взять на вооружение современному человеку и, меняя систему образования, создавать, например, "Факультеты взаимоотношений", где будут читаться лекции в форме проповедей.
Боттон будто кокетничает с читателем, предлагая ему разговор о религии после "смерти Бога". Конечно, он не воскрешает Бога и не говорит всерьез о религии. Весь предложенный эпатаж книги состоит в том, что ее автор пытается воскресить образ человека нуждающегося. В чем же нуждается человек? Человек нуждается в культуре, то есть в Другом, который, как взрослый ребенку, создаст регламент поведения и мыслей, заместив тем самым религию. Человек — это ребенок, который не знает, что делать со своей свободой — вот простая квинтэссенция книги.
Вопреки Боттону, в таком взгляде на человека нет ничего религиозного. Религия строится на принятии бремени свободы. Бог — не Другой. Бог — не посредник, обеспечивающий тебе связь с миром и крадущий часть твоей свободы. Бог — это та свобода истины, которую ты получаешь в свободе, удаляясь от мира. Это то предельно внутреннее, что достигается непрестанными усилиями. И вся ритуализация поведения, которая так симпатична Боттону, имеет смысл только в свете свободы человека. Боттон отчего-то полагает, что религия "смягчает" боль, помогает пережить фиаско в карьере или сексуальной сфере. Этакая массовая психотерапия. Однако, как говорится, например, в книге Никодима Святогорца "Невидимая брань", при крещении человек берет на себя обет перед Богом воевать за Него. Не уют и душевный мирской комфорт, но духовная брань, война — корень христианской традиции, к которой, кстати, по большей части апеллирует Боттон.
Боттон, кажется, всерьез говорит о том, что в культуре есть весь необходимый для замещения религии потенциал. Однако, если религия, окутывая системой взаимосвязанных символов, основанной на единственной трансцендентной точке опоры, позволяет человеку пробежать бесконечность между хаосом и свободой, то культура, будучи несомненной сокровищницей, не обладает такой плодотворностью. Она есть хаос ценных образований. Между одним только "ранним Платоном" и "поздним Платоном" — пропасть. В культуре есть, возможно, все. Но одновременно в ней нет ничего. Рассматривая религию как шведский стол, Боттон не замечает в ней главного. Того, что она несет смысл только как целостность. И в этом ее мощь, а не в ее отвлеченных и потому лишенных смысла деталях. Как продуманная до микроскопического уровня антропологическая структура она всей своей целостностью работает со всей целостностью человека. А потому немыслимо сопоставлять таинство Евхаристии, обнаруживающее наше родство с Богом и в Боге, и скопище людей за общим столом, ищущих поинтимнее тему для разговора.
Книга Боттона нарочито поверхностная. В ней нет постановки философских проблем в духе, например, Канта, пытающегося ответить на вопрос о соотношении Бога и свободы, или Фейербаха, обосновывающего человеческую природу религии. Нет продуманности и последовательности Конта, желающего создать религию человечества. Как нет и экзистенциальной тоски Батая с его интеллектуальным рвением к мистицизму и сакральной эротике. И, тем не менее, книга Боттона — это закономерный след западной традиции в обезбоживании религии, которое нашло выражение в смене языка философии — на место "религии" стало "сакральное", "священное", "нуминозное", а затем пресное "символическое". До ХХ века Бога теснил разум человека, в ХХ веке — индивидуальный мистицизм и представление о социальной природе человека, а сегодня — в самом популярном варианте, утилитаризм. Однако устранение трансценденций из религии не просто затрудняет понимание предмета, но ставит под вопрос возможность антропологического феномена, ибо вне их свобода человека оказывается невозможной. О чем нам еще раз дает повод поразмышлять книга Алена де Боттона.
