Русская душа — очарованная странница. В ней живёт легенда об обетованной земле. Как никакая другая душа в мире, она грезит об утраченном Рае. Посылает во все концы света своих гонцов в надежде, что кто-нибудь из них, как голубь с Ноева ковчега, оливковой ветвью принесёт весть об обретённой благодати.
Уходили калики перехожие — возвращались с легендами и видениями, не могли указать на картах той земли, где меж свободными людьми царит согласие и лад. Уходили купцы за три моря — добывали богатства великие, но так и не постигали, где земля смыкается с небом. Уходили мудрецы и оратаи, не меч, но мир несли в страны далёкие — не познали истины вечной. Уходили певцы и сказители — не услышали слова сладкозвучного, не узрели образа желанного.
Но по-прежнему уповает душа, что откроется великая тайна: вздрогнет сердце мира в сокровенной точке, проявит её на карте первоисточником, первопричиной, первосмыслом жизни и смерти, времени и пространства. Вспыхнет эта точка ярким пятном, спасительным островом, белым сельцом.
Герой Проханова разведчик Белосельцев, "наделённый чуткой, внимающей миру душой, острейшим зрением, угадывающим мерцающую, бесконечно удалённую истину", — это тоже гонец в землю обетованную, ловец небесных смыслов. Для него на земном шаре нет непреодолимых границ, ему ведомы и язык арабской вязи, и лицо, сокрытое под чёрной маской. Его путь по континентам становится летописью войны и мира красной империи. Семь романов о Белосельцеве — это семь прохановских ударов, оставляющих зарубки на древе жизни. Если в первом романе о разведчике герой, увидев "сон о Кабуле", стал востоковедом, то в следующем романе ему предстоит стать "африканистом".
Теперь агентурная легенда журналиста подкрепляется легендой энтомолога. Давнее увлечение Белосельцева бабочками становится дополнительной оболочкой, усовершенствованным оружием, сверхточным радаром, улавливающим любую информацию: то, что скроется от глаз разведчика, ускользнёт от пера журналиста, неминуемо должно попасть в сачок из воздушной кисеи. В нём затрепещет бабочка смысла, которую энтомолог, искусный коллекционер поместит в своё собрание, надеясь, что она станет последним, ключевым элементом разрозненной карты обетованной земли.
Но поймать эту самую сокровенную бабочку очень нелегко. Одним взмахом крыльев она преодолевает необозримые расстояния. Впервые она промелькнула в романе Проханова "Время полдень", прилетела из сибирских лесов, и на ней угадывались очертания огромной страны между трёх океанов. Затем таинственная бабочка скрылась в плотном бутоне афганского цветка, и на ней древними письменами была начертана молитва о согласии. Белосельцев поспешил взмахнуть сачком и спугнул тайну-бабочку. Теперь она повлекла его на чёрный континент.
Юг Африки встретил русского разведчика-энтомолога кипящей лавой революций. Материк, когда-то разграниченный на колонии с точностью землемера и поделенный между белыми конквистадорами, выплеснул накопившуюся энергию с силой проснувшегося вулкана. На смену реконкисте пришла реафриканиста. Ангола и Мозамбик выдвинули своих национальных лидеров, провозгласили социализм, грезя не только о хлебе насущном, но и о вселенской справедливости: "Измученный, полуголодный народ, управляемый партией, желал не просто мира и сытости, а осуществления обещанного скорого рая".
Белосельцев вновь, как и в Афганистане, оказывается в эпицентре противостояния двух идеологий, двух моделей мира, двух систем координат. Через ЮАР звёздно-полосатый орёл нападает на красного коня, что шестьдесят лет назад вздыбился на евразийском континенте и мировым пожаром устремился во все части света.
Через всевидящее око Белосельцева на страницах романа возникают военные лагеря и штабы, парады и атаки, рейды и погони, засады и пытки, явки и разветвлённые агентурные сети, горящая бронетехника и пикирующие самолёты. Для всего этого в "Африканисте" и во всей саге о Белосельцеве нарождается особый язык, которого до того русская литература не знала. Это язык метафизической войны, где воюют не просто танк и противотанковая граната, разведка и контрразведка, информация и дезинформация, но, в первую очередь, смысл и смысл, вселенское зло и вселенское добро, первозданный мир и творения рук человеческих: "Белосельцев желал блага измученному распрями и непониманием миру, желал земле сохраниться, найти в себе силы и соки, чтобы растворить, рассосать, превратить в ржавчину стальные оболочки оружия, разложить и рассеять взрывчатку, оплести корнями и травами все бункеры и ракетные шахты, закупорить пылью все дула и сопла". След трассирующей пули продолжается в падающей звезде, кровоточащая рана бойца — в пробитом нефтепроводе. Пытка пленного уподобляется первобытному танцу, обезображенное смертью лицо — ритуальной маске звериного стиля.
Для описания всего этого недостаточно языка деревенской прозы, перед этим отступает язык прозы городской. Даже язык первых техносферных прохановских романов иной. В языке саги о Белосельцеве живёт особая динамика военных действий, когда вспышка гранатомётного выстрела прожигает сознание героя, уносит его сквозь толщу времени в детство, из воспалённой Африки в тихое Подмосковье, за семейный стол, где все родные живы.
В языке белосельцевской саги особый пульс созерцаний и размышлений. Из гостиниц, блиндажей и танков посреди душных ночей Белосельцева выкликают звёздное небо, бурлящий океан: "Океан был божеством, содержавшим в себе всю полноту бытия. Прошлое и будущее. Существующее и готовое народиться. Если уйти в глубину, выпустить из груди последний бурлящий выдох, раствориться среди водяных молекул, то сам станешь богом, обретёшь бессмертие, обнимешь собою весь мир". Кажется, разгадка великой тайны близка: устреми глаза в бездну, окунись в пучину, прорви истончившуюся плёнку земного бытия, — но в последний момент небо закрывается от человеческих глаз незримой пеленой, а океан взрывной волной выталкивает на берег.
Слово в "Африканисте" многослойно, как никогда многоуровнево: "Африка" — это и "аффект", и "порфира", и "эйфория". Как с мира война срывает одежды, сдирает кожу, обнажая самую суть, так прохановская эстетика счищает со слова омертвевшие звуки, формы и значения, пускает от корня слова новые отростки смысла, в котором откроется "истинное устройство мира, основанное на соразмерности трат, на симметрии судеб, на равновесии зла и добра".
Эта война слов и смыслов первостепенна для Белосельцева. Главная угроза для него — не пуля, не мина, не выстрел из гранатомета, а интеллект прямого противника — американского разведчика Ричарда Маквиллена. Двойная задача Белосельцева состоит в том, чтобы, во-первых, через Маквиллена дезинформировать батальон "Буффало", увести его по ложному следу от отрядов повстанцев, а во-вторых, завербовать противника и заставить его работать на Советский Союз.
Ключевая точка соприкосновения Белосельцева и Маквиллена — общая страсть к коллекционированию бабочек. Через неё они познакомились ещё до спецоперации, через бабочек сумели собрать первые сведения друг о друге. Для обоих каждая бабочка — не просто уникальный экземпляр в экзотической коллекции, а тайна мира, бессмертная душа мира.
Белосельцев и Маквиллен созидают общую мифологию бабочки. Она становится их тотемным существом, от которого они ведут свой род. Она передала им тайное знание, которое сама получила в первые дни творения. "Есть люди, которые ведут свою родословную от бабочки. Это особая порода людей — сверхлюди. Своей реликтовой памятью они помнят молодую планету, когда из кипящих вод извергались вулканы, застывали жилы и руды металлов, приобретали свои очертания континенты. Над гейзерами, над горячими золотыми потоками летали огромные бабочки. Вся Земля, как молодая женщина, была одета в разноцветное платье из летающих бабочек". А теперь где-то на неведомой африканской поляне живёт их праматерь, рассылает по всем континентам добрых и злых духов, сеет войны и победы, красоту и уродство, жизнь и смерть, сохраняет равновесие мира.
Однажды вылупившись из общего кокона, Белосельцев и Маквиллен уподобились сиамским близнецам с одним сердцем на двоих. Синусоиды их жизней в подъёмах и спадах повторяют друг друга, схоже их прошлое, созвучны их мечты о будущем, и лишь настоящее пытается их разъять, разложить по разным коллекциям, вонзить в тело каждого тонкую иглу.
В настоящем начинается противоборство разведчиков: разыгрываются многоходовые комбинации, расставляются коварные ловушки. И Маквиллен, и Белосельцев попеременно оказываются то азартным ловцом, из последних сил бегущим за бабочкой, то пленительной бабочкой, влекущей ловца к краю пропасти.
Усилиями Белосельцева в Анголе удаётся заманить батальон "Буффало" в ловушку, уничтожить вражеский аэродром в Мозамбике, арестовать Маквиллена. Но американский разведчик в свою очередь помогает подорвать нефтепровод, обстрелять речной патруль, уничтожить партийную ячейку в Мозамбике.
И Белосельцев, и Маквиллен, оказавшись в финале романа в плену, будут обменяны друг на друга. Одна судьба вновь зеркально отразится в другой, и теперь если один когда-нибудь почувствует нестерпимую боль в сердце, это будет означать, что у другого случился инфаркт. Праматерь-бабочка вновь сохранила баланс в мироздании, ведь если бы один из двух близнецов погиб, изогнулась бы земная ось, накренился бы мир, сошла со своей орбиты Земля, устремляясь в небытие. Противники, разведчики двух враждующих стран, они проросли друг в друга, вселились друг в друга, встали на двух имперских полюсах мира и оказались обречены вращаться вокруг оси, проходящей через Африку.
Африка — не просто место действия романа, не просто экзотическое пространство, в которое редко окуналась русская литература. Африка — философема романа. Проханов — единственный советский писатель, явивший чёрный континент в красном зареве войны, — устами Белосельцева и Маквиллена художественно сформулировал особую теорию негритюда. Не социального, исторического, антропологического негритюда, когда говорят об африканской витальности, пассионарности, неразорванной связи с природой: "Африканская культура позитивна, проста, осуществляется с одинаковой целостностью на индивидуальном и коллективном уровне. В ней энергия самой природы — океана, солнца, леса. Её эмоции, подобно урану и нефти, есть тот ресурс, которым Африка начинает делиться с остальным миром". Прохановский негритюд, как и прохановская война, метафизичен. Он подобен легендам и преданиям, выхваченным из гулов диких голосов Вселенной, звучавших в ту пору, когда ещё не было письменности.
Африка — праконтинент, от которого когда-то откололись все другие континенты. Африка — родительница народов, точка, из которой выходят время и пространство, дом человечества от Эдема до Вавилонской башни. Отсюда, распавшись на племена, люди разошлись по свету, утратив единый праязык, обнулили достижения мощнейшей цивилизации, вернули время в точку отсчёта: "Признаки тех древних закодированных знаний сохранились здесь, на юге Африки, среди бушменов, чьи шаманские культы закрепились в танцах, в музыке, в надрезах, сделанных на лице с помощью острой ракушки… Африка хранит в песках Калахари, в буше и в пустыне Намиб тайну человечества".
И Белосельцев, и Маквилен, каждый по-своему, отождествляют с Африкой Советский Союз. Первый видит в красной империи неизбывную энергию, подобную изначальной энергии чёрного материка. Красная империя, как и чёрный материк, стала мощнейшей цивилизацией, ярчайшей звездой, светом которой будет озарён весь мир. Маквиллен же предрекает красной цивилизации скорое истощение. Пророчит, что та расточит в "экспорте революций" свои силы ради утопии довавилонского единства, напоит из своего живоносного источника всех жаждущих и страждущих, а себе не оставит ничего. Эти два сценария борются за воплощение, и одно из самых кровавых противостояний развернулось в Африке.
Но Африку любит время, пытается залечить её кровавые раны. Самыми разными нитями — прошлого, настоящего и будущего — время оплетает Африку, как гусеницу шёлковым коконом, чтобы в назначенный срок произошло перерождение и явилась дивная бабочка. Африка пребывает и в божественной вечности утраченного рая, и в архаическом времени пигмеев, застывших в неолите, и в футурологии красной цивилизации.
Новые чёрные вожди восстанавливают праязык, когда итальянец, кубинец, чилиец и африканец вместе поют "Венсеремос". Вожди являют Африку как дивную богиню плодородия, из тела которой прорастают неземные сады, волосы которой расплетаются по всему миру реками чёрного золота. Кто-то из вождей искусится бриллиантами и виллами, а кто-то крепче сожмёт автомат и вновь воскликнет "Борьба продолжается!".
Африка не отпускает русскую душу — очарованную странницу. В Африке ядро мироздания. Она — магнит планеты. Здесь, среди зарослей, можно найти потаённый куст, на который опустилось облако бабочек, можно обрести недоступное чудо: "Через этот куст проходила блестящая ось, пронизывала центр мира. Белосельцев совпал с этим центром, совместился с легчайшей спицей, на которую надета Земля. Ему казалось, у него обнаружилось новое зрение, новый слух, новый разум. Сквозь плетение ветвей, их ясную прозрачную оптику он видел бесконечную, пронизанную лучами Вселенную. Его слух улавливал тончайший шум, издаваемый растущими листьями, полётом цветочной пыльцы, движением корней в земле. Он понимал лепетание бабочек, язык антилоп и птиц. Он стоял в кусте, готовый к прозрению. Глаза его оделись лучистой влагой. Он чувствовал приближение огромного светоносного знания". Стоит только взмахнуть сачком. Взмах!.. Сачок пуст. Бабочки упорхнули. Надо вновь отправляться в путь.
