4. ОСТОРОЖНО: ЕСЕНИН («ХРЕНЬ» И «ЧАША
КОСМИЧЕСКИХ ОБОСОБЛЕННОСТЕЙ»)
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ РОССИИ. РАЗНОЧИНЦЫ
Говорят, - у Рязани с глазами
Подберезник, волнушка и груздь.
А вот сына с кудрями-венками
Проводила в скупой мясопуст.
Ледяные ладони растёрли
Буйных песен живую капель.
Протекла на захлестнутом горле
В ночь полынной слезой конопель.
Если б знала, Рязань, ты за мхами, -
Не к добру зелена конопля, -
Ты стоптала бы семя ногами,
Чтоб не выросла в поле петля.
Алексей Л и п е ц к и й («Липецкий Есенин»).
……………………………………………………………………………………………………………………….
Процитируем фрагмент интервью, связанного с трагическим февральско-мартовским «окаянством» -1917-го - фактическим «свержением» русского императора:
Одним из ключевых событий февральской революции 1917 года стало отстранение от власти последнего российского императора Николая II. Известный скульптор, заслуженный художник России, член-корреспондент Академии художеств России Олег Молчанов рассказывает о своем отношении к личности последнего самодержца.
Ну, собственно говоря, Николай II этим и навлек на себя ненависть правящего Синода, который 3 марта 1917 года его и предал. Тайно посовещавшись, Синод постановил перестать молиться за царскую семью и благословил молиться за временное правительство. Тем самым Синод отказался от духовного окормления царской семьи, царя.
А Вы не слышали информацию, что когда Николая II подвергали отречению, то охрана казаков-старообрядцев отговаривала его?
Да, да, есть такие описания. Он сказал:
«Единственные, о ком я сожалею, — это о старообрядцах, потому что они могут не понять этого акта».
Хотя акта отречения как такового не было, это опять же фальсификация, написанная в штабе генерала Рузского, то есть это был заговор военных, масонов, это известная вещь. Фальсифицирована подпись на бумаге. Само «отречение» написано без гербовой печати, которая подтверждает документ. Подпись сделана карандашом, причем было обнаружено криптографами, что это подпись 1915 года. К тому же это обращение было не в Государственную Думу, не в какие-то правящие органы, а к военной ставке. Что там делали в этом вагоне на станции Дно — символически царь был загнан на дно — мы можем только догадываться. После этой ночи государь поседел. Но судьба России как раз решалась в этот момент. Подлое отношение к царю, к сожалению, проявилось в виде измены. И участвовали в этой измене и родственники, и духовенство, и генералитет. Все слои были в угаре революционных обещаний. Впоследствии разрозненное белое движение потерпело крах, потому что оно не имело духовной силы, то есть было изначально обречено.
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
«МОЛОДАЯ РОССИЯ – ВСЯ В БУДУЩЕМ…»
«Есть Россия молодая и старая… У последней… нет больше ни сегодня, ни завтра… Молодая Россия - вся в будущем. Быть может, сегодня у неё пасмурно, но она постоянно чувствует свое завтра. Книгу новой русской истории напишет демократия, и некоторые листы этой книги уже пишутся…»
М. Г о р ь к и й ( «Киевская мысль», 1914, 1 июня)
В работах есениноведов уже рассматривался вопрос о круге чтения юного поэта, о его отношении, нередко весьма противоречивом, к творчеству предшественников. Справедливо констатируется, что Есенин неизменно "ВЫДЕЛЯЛ ПИСАТЕЛЕЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ТЕМЫ". Замечательным документом, подтверждающим интерес Есенина к демократической беллетристике минувшего столетия, служит его ответ на анкету о Глебе Успенском: "КОГДА Я ЧИТАЮ УСПЕНСКОГО, ТО ВИЖУ ПЕРЕД СОБОЙ ВСЮ ГОРЬКУЮ ПРАВДУ ЖИЗНИ. МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО НИКТО ЕЩЁ ТАК НЕ ПОНЯЛ СВОЕГО НАРОДА, КАК УСПЕНСКИЙ", - заявил Сергей Есенин, дав глубокую оценку художественной индивидуальности разночинца-демократа. Есть основания полагать, что Есенину было знакомо, кроме Гл. Успенского, творчество и других разночинцев-демократов (Помяловский, Слепцов, Левитов, Решетников, Воронов). Вот, например, творчество А.И. Левитова, находившегося в близких творческих отношениях с И.З. Суриковым и суриковцами. Участник "Суриковского кружка", Есенин многое знал об основателе кружка, его литературных связях; и близость Сурикова и Левитова не могла не обратить на себя внимание Сергея Есенина.
Незатухающий интерес к крестьянству - одной из главных сил революционных событий 1905 - 1907 гг. - вызвал к жизни в начале ХХ столетия многие произведения критического реализма, посвященные теме деревни.
Повесть "Яр" была написана Есениным в 1915 году. Первое прозаическое произведение поэта (с "крестьянским уклоном") было ещё несовершенным. Критически отозвался о нём М. Горький, сам поэт видел недостатки своего прозаического первенца.
Есенинский повествователь типологически близок к своим предшественникам; обнаруживается его не только разночинское происхождение, но и сугубо "земледельческий уклон" его представлений о людях, земле и природе. Человек из народа, повествователь до тончайших, интимных подробностей знает крестьянский быт, глубинно, как бы "изнутри" постиг крестьянскую психологию, "порядок дедов своих" и теперешние сельские нравы.
Сельский житель, уроженец деревни, не просто выросший на "лоне" природы, а сроднившийся с землей, закрепивший кровную связь с ней трудом и созиданием, повествователь по-особому воспринимает и воссоздаёт (эстетически и этически отражает) увиденное, пережитое...
"О пашни, пашни, пашни, коломенская грусть, на сердце день вчерашний, а в сердце светит Русь. Как птицы, свищут вёрсты из-под копыт коня. И брызжет солнце горстью свой дождик на меня. О край разливов грозных и тихих вешних сил, здесь по заре и звёздам я школу проходил..."
«КОЛОМЕНСКАЯ ГРУСТЬ» РУССКОЙ РАЗНОЧИННОЙ ДЕМОКРАТИИ
«Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье…»
Добрались и до Д Е М О К Р А Т И И… Проявилась даже некая закономерность:
д е м о к р а т и ю линчуют некие субъекты, люто и остервенело «рвущие в клочья»
всё с о в е т с к о е… Те, для кого советский человек, народ из СССР– совки, быдло…
****************************************************************************
В ответ на замечания о «влияниях» вплоть до Ницше М. Горький говорил: «Разрешу себе указать, что Помяловский-Череванин уже скончался, когда Ницше ещё не начинал философствовать. Я думаю, - продолжал Горький, - что на моё отношение к жизни влияли – каждый по-своему – три писателя: Помяловский, Глеб Успенский и Лесков». «Возможно, - развивает свою мысль Горький, - что Помяловский «влиял» на меня сильнее Лескова и Успенского. Он первый решительно встал против старой, дворянской литературной церкви, первый решительно указал литераторам на необходимость изучать всех участников жизни – нищих, пожарных, лавочников, бродяг и прочих».
Алексей Пешков перечитывал демократа-разночинца Помяловского, входил в художественный мир разночинца; он «почувствовал», что мрачные «нигилисты» чем-то лучше «благополучного» Молотова. Позднее, уже зрелым автором, он скажет о «Мещанском счастье», что «это одна из замечательных повестей в нашей литературе, одна из самых искренних повестей». Обратить внимание на самобытного литератора советовал Горький историку литературы Д.И. Овсянико-Куликовскому. К Помяловскому обращался он и в монографической «Истории русской литературы». Особенно радовало и вдохновляло М.Горького «положительное отношение рабочей массы к литературе старых писателей» (в их числе – Помяловский) («Рабочий класс должен воспитывать своих мастеров культуры», 1929).
Что особенно важно – М.Горький в статье «О том, как я учился писать» подчеркнул актуальность, злободневность сочинений Помяловского, в частности, его повестей «Молотов» и «Мещанское счастье»: «Кстати, - замечает он, - обе его повести весьма современны и очень полезны для наших дней, когда оживающий мещанин довольно успешно начинает строить для себя дешевенькое благополучие в стране, где рабочий класс заплатил потоками крови своей за своё право строить социалистическую культуру». Заметим, кстати, что заслуги Помяловского как непримиримого борца против мещанства, как одного из зачинателей важной темы, отмечал М. Горький ещё в начале века на страницах «Новой жизни» в «Заметках о мещанстве» (1905). «Только яркий и огромный Помяловский глубоко чувствовал враждебную жизни силу мещанства, - писал тогда М. Горький, - умел беспощадно правдиво изобразить её и мог бы дать живой тип героя, да Слепцов, устами Рязанова, зло и метко посмеялся над мещанином».
«Воздействие» Помяловского испытывал (хотя полемично) и Сергей Есенин.
В письме его М.П. Бальзамовой (Москва, 20 июня 1913 г.) читаем: «…Ты просишь объяснения слов «чего - …ждём». Здесь очень всё ясно. Ведь ты знаешь, что случилось
с Молотовым (героем романа Помяловского). Посмотри, какой он идеалист и либерал,
и чем он кончает. Эх, действительно что-то скучно, господа! Жениться, забыть все свои порывы, изменить убеждения и сунуться в пошлые радости семейной жизни. Зачем, зачем он совершил такой шаг? (А Помяловского я теперь не признаю, хотя и не признавал, - он слишком снисходительно относится к его поступкам)».
Рядом с Помяловским М.Горький часто упоминает д е м о к р а т а Василия Слепцова, и это не случайно. Алексей Максимович видит родство их крупных талантов, общность многих тем, идейно-художественную перекличку образов. «Из старых русских писателей очень советую прочитать внимательно – Лескова, Слепцова и Помяловского…»- пишет он П.Х. Максимову (18 (31) января 1911 г., Капри). У Д.Н. Овсянико-Куликовского он спрашивает: «Не следует ли также внести в неё (готовившуюся книгу – В.Ш.) характеристики Слепцова, Помяловского и Осиповича?»;
у Помяловского «любопытен Череванин, а у Слепцова – Рязанов, - пишет Горький и добавляет: - Однажды А.П. Чехов сказал мне, что Слепцов лучше многих научил его понимать русского интеллигента, да и самого себя».
Художественная индивидуальность Слепцова в разные периоды жизни привлекала М.Горького, замечавшего всё, что относится к личности талантливого демократа. В статье «О писателях-самоучках»(1911) популяризировал художественные опыты «писателей из народа», запечатлевшие «живые человечьи души»; в них, замечал он, «звучит непосредственный голос массы», «они дают возможность узнать, о чём думает потревоженный русский человек». М. Горького радовало, что авторами были люди самых разнообразных занятий: рабочие, крестьяне, сапожники, дворники, извозчики, солдаты, даже каторжане. Эти люди жадно потянулись к знаниям. Взволновали М.Горького просьбы крестьянина-ложкаря: «Пришлите, Христа ради, хорошего, живого чего-нибудь, а это не идёт на душу! Слышал есть поэт Суриков и Слепцов, прозаист, вот бы мне».
Слепцову посвятил М.Горький статью («О Василии Слепцове») в качестве предисловия к книге «Трудное время» (изд. З. Гржебина, 1922). Крупный, оригинальный талант Слепцова некоторыми чертами сроден чудесному таланту А.П. Чехова, - писал Горький и пояснял свою мысль: - Хотя слепцов совершенно не владел вдумчивой, грустной лирикой, чутьём природы и мягким, однако точным языком Антона Чехова, но острота наблюдений, независимость мысли и скептическое отношение к русской действительности очень сближает этих писателей, далёких друг от друга в общем».
М.Горький указывает на уязвимое место, «ахиллесову пяту», многих писателей
той эпохи – за народ принимать только большинство населения – крестьянство. «Стремясь пробудить гуманное отношение к мужику, действительно внимание к деревне» («что и было достигнуто литературой»), писатели эпохи, по мысли М.Горького, упускали из поля зрения город, жизнь мещан и рабочих. Слепцов же чутко и прозорливо понял важность новой темы, приступив к её разработке в «Письмах об Осташкове». Последующее развитие страны, вплоть до 1905-1906 гг. (когда «уездные гнёзда российской косности очень тяжко показали устойчивость своего быта»), подтвердило правильность и перспективность духовно-поэтического поиска талантливого художника и публициста. Слепцов, по М.Горькому, «вообще брал темы новые, не затронутые до него»; он повествовал о фабричных рабочих, об уличной жизни столичного города; слепцовские очерки «полны намёков – вероятно, бессознательных – на судьбу отдалённого будущего страны, полны живого смысла, для тех, кто пойдёт за ним, кто проверит правильность его поэтических гипотез»; и «его темы тотчас были подхвачены».
Д е м о к р а т ы А.И. Левитов и М.А. Воронов с «Московскими норами и трущобами», другие авторы «Современника», «Отечественных записок», «Дела», «Слова» активно включились в разработку «городской» темы. Позднее «городская тема» (переплетаясь с традиционной «деревенской») прозвучит у д е м о к р а т о в С.Подъячева, И.Вольнова, Н. Тана-Богораза, Е. Чирикова.
«Последний поэт деревни», Сергей Есенин напишет «Г о р о д» (1915):
Храня завет родных поверий –
Питать к греху стыдливый страх,
Бродил я в каменной пещере,
Как искушаемый монах.
Как муравьи кишели люди
Из щелей выдолбленных глыб,
И, схилясь, двигались их груди,
Что чешуя скорузлых рыб.
В моей душе так было гулко
В пеленках камня и кремней.
На каждой ленте переулка
Стонал коровий рев теней…
Есениноведы почему-то обходили, явно не дооценивая, это пронзительно-провидческое есенинское стихотворение, начинающее цикл его «городской» философско-психологической эпики.(«Дризжали дроги, словно стекла, В лицо кнутом грозила даль, А небо хмурилось и блекло, Как бабья сношенная шаль. С улыбкой змейного грешенья Девичий смех меня манул, Но я хранил завет крещенья – Плевать
с молитвой в сатану. Как об ножи стальной дорогой Рвались на камне сапоги, И я услышал зык от Бога: «Забудь, что видел, и беги!»). К Господнему предостережению константиновский «крестьянский сын» - романтик-пассионарий и свободолюбец,
к великому сожалению, тогда не прислушался…
«Крестьянская Русь», «Городская Русь»… «Деревня» Григоровича и Левитова, Николая Успенского и Решетникова, Глеба Успенского и Василия Слепцова…
…Самобытен был Слепцов и в трактовке темы деревни; его отношение к деревенской тематике, проблематике и поэтике «заметно разнилось» (это подметил
М. Горький) с общим подходом к «д е р е в н е». Автор «Мёртвого тела», «Свиней», «Питомки», «Ночлега» с «печальной усмешкой» сомневается в том, о чём тогда «было принято думать и говорить о деревне». Слепцов, по горьковскому определению, «изображает мужика неумным, равнодушным к ближнему и своей судьбе, притерпевшимся ко всем несчастьям, почти безропотно подчинённым чужой воле даже тогда, когда ему ясно, что её цели и глупы и вредны его интересам». М.Горький критически осмысливает высказывания С.А. Венгерова (полагавшего, что Слепцов представил мужика «настоящим головотяпом»), мнение Скабичевского (упрекавшего Слепцова в «поверхностно скептическом отношении к деревне»), суждения других критиков. Но все их заключения, при известных просчётах авторов, зафиксировали характерное для Слепцова «расхождение с установленным эпохой литературным каноном».
«Расхождение с установленным эпохой литературным каноном» характеризовало не только своеобразие Слепцова, но и других разночинцев («предтеч Есенина и Есениных»). В частности, тему деревни специфично разрабатывал
д е м о к р а т Решетников с его «Подлиповцами». В «Беседах о ремесле» М. Горький вспоминает, как он участвовал в спорах вокруг произведений о деревне Решетникова,
Н. и Гл. Успенских. «Знали мы и то, - вспоминает он, - что рядом со святыми мужиками Златовратского, Каронина и других живут вовсе не святые «подлиповцы» Решетникова, мужики Николая Успенского…». Заметим кстати, что Сергей Есенин (в письме Г.А. Панфилову (Москва, март 1913 г.) говорил о своей «симпатии… к таковым людям… как… Златовратский».
Есениноведам ещё предстоит в полном объёме, при максимальной объективности
проследить эволюцию «деревенской» темы в русской литературе, включая есенинское наследие, есенинские традиции. И здесь, конечно, же насущно весомы мысли Максима Горького. «Лет пятьдесят мужика усиленно будили; вот – он проснулся, - каков же его психический облик? – спрашивает он в статье «Разрушение личности», подчёркивая необходимость «отметить изменение лица давно известного героя». М.Горького беспокоит эпигонство некоторых авторов, не сумевших новаторски отразить новые
веяния жизни крестьян. В журналах и альманахах начала ХХ века бытовали тексты, героем которых был «старый, знакомый мужик Решетникова, тёмная личность, нечто зверообразное». И – иронизирует Горький, - «если отмечено новое в душе его, так это новое пока только склонность к погромам, поджогам, грабежам» (Муйжель и др.).
В «Истории деревни» М. Горький вновь вернулся к этой проблеме, подчёркивая, что большинство писателей изображали крестьянина по примеру Золя и Мопассана во Франции, а в России – Решетникова, Н. Успенского и «многих других до Бунина, Подъячева, Вольнова» - «человеком, «почти совершенно лишённым общественных чувствований, полуживотным, которое относится к подобным ему, как ко врагам его
в борьбе за хлеб, за жизнь»; и если «чувствовал себя мужик порой счастливым, то
только по недомыслию, по «неведению трагизма жизни».
Отношение к деревне и крестьянскому миру было тем пробным камнем, по которому определялись и гражданская позиция автора, и направление его духовно-художественных исканий.
«Отличным знатоком крестьянства» считал Алексей Максимович Глеба Успенского. И здесь к нему предельно близок Сергей Есенин с его оценкой автора «Власти земли», «Крестьянина и крестьянского труда»: «Когда я читаю Успенского,
то вижу перед собой всю горькую правду жизни…»
Традиционные темы в новаторском поиске
Максима Горького и Сергея Есенина
В цикле очерков «По Союзу Советов» есть философско-публицистическое размышление-утверждение А.М. Горького: «…Сергея Есенина не спрячешь, не вычеркнешь из нашей действительности, он выражает стон и вопль многих сотен тысяч, он яркий и драматический символ непримиримого раскола старого с новым…».
Тема судеб крестьянства оставалась одной из центральных тем 90-х годов. Лев Толстой, Антон Чехов и другие художники исследовали глубинные процессы деревенского бытия. В 1900-е и 1910-е годы появляются значительные художественно-психологические жанры о земледельческой России И. Бунина и А. Куприна,
А. Серафимовича и В. Короленко, Л.Андреева и Н. Телешова, А. Толстого, Скитальца, Сергеева-Ценского.
Некоторые критики и читатели того времени, мало знакомые с литературой предшественников, не видели определённой преемственности в разработке темы деревни. Прав был А. Скабичевский, заметивший в статье «Мужик в русской беллетристике» (1999), что «люди, воображающие, что до Чехова все писатели, изображавшие деревенскую жизнь, обязательно идеализировали народ, и что только с появлением его «Мужиков» начинается реальное, правдивое изображение его, очевидно не читали всех прежних беллетристов-народников и не имеют о них никакого понятия».
М.Горький не раз отмечал, что художественное видение действительности (в том числе жизни деревни) в конце Х1Х-начале ХХ вв. во многом шло от предшественников. Так, говоря о разноречивом отношении к «предостерегающей речи великолепного наблюдателя деревенской жизни» Глеба Успенского, Алексей Максимович свидетельствовал, что «благодаря его влиянию, а также силе идей социал-демократии, отношение к мужику и деревне постепенно изменяется, переходя в начале девяностых годов в более критическое и вдумчивое отношение».
Принципиально важны в контексте анализа данной проблематики есенинские историко-критические наблюдения, относящиеся к сюжетике, пафосу, поэтике сочинений Глеба Ивановича Успенского: «Мне кажется, что никто ещё так не понял своего народа, как Успенский, - констатирует Есенин. - Идеализация 60-х и 70-х годов мне представляется жалкой пародией на народ. Прежде всего там смотрят на крестьянина,
как на забавную игрушку. Для них крестьянин – это ребенок, которым они тешатся, потому что к нему не привилось ещё ничего дурного». И далее: «Успенский показал нам жизнь этого народа без всякой рисовки».
Традиционная тема деревни наполнялась у М.Горького и его современников (старших и младших; среди них – «последний поэт деревни» Есенин) принципиально иным содержанием, выливалась (и «отливалась») в новые жанрово-стилевые формы.
В горьковском творчестве терялась в зимних просторахдевяностых годов мало произведений собственно деревенской тематики; тема эта возникает в рассказах и очерках о жителях городов, босяках, люмпен-пролетариях. Сцены голода, крестьянской неустроенности, невежества и забитости мужика возникают в «Емельяне Пиляе» (1893).
В очерке «Два босяка» (1894) дана динамичная картина молотьбы в кубанской станице, «проклятая машина» отрывает руку Маслову, работающему вместе с другими «голодающими». Изуверский обычай «деревенского идиотизма» (публичное истязание женщины) создан в очерковом рассказе «Вывод» (1895).
«Живая мысль, живая речь…
…Когда виден человек – хвала ему»
22 ноября 1876 г., делясь с Суриковым планами издания народных детских книг, Несмелов пишет о намерении пригласить в сотрудники, в числе других, Александра Ивановича Левитова. Это письмо позволяет раскрыть псевдоним «А.Л.» в составленной Несмеловым книге «Маленькие дети». Автором подписанного этим псевдонимом рассказа «По грибы» является, по нашему мнению, Левитов. В письмах Несмелова мы находим подтверждение его авторства безымянной статьи о Левитове, опубликованной в «Семейном иллюстрированном календаре на 1878 год» ( изд. А. Баумана, СПб.,1877).
Эта статья, кстати сказать, не зафиксирована ни в одном библиографическом указателе по истории русской литературы Х1Х века. Доказательством, что автор статьи о Левитове – Несмелов, служат строки его письма Сурикову от 15 ноября 1877 г.: «Биографическая статья, составленная мной о А.И. (Левитове – В.Ш.), сдана в календарь Баумана и уже набирается (статья эта отдана за баснословно дешевую цену, ибо крайне нуждаюсь»). Из неё легко устроить статью более популярную… всё это издать книжкой листа в 3 – 4 печатных для народа с его портретом». Статья Несмелова сильно искромсана (видимо, из-за цензурных соображений); однако в ней есть суждения, раскрывающие творческую индивидуальность писателя, определяющие его место в литературе своего времени («Покойный принадлежал к отряду беллетристов шестидесятых годов, которые посвятили силы своего таланта на изображение крестьянской жизни»). Несмелов скорбит о ранней утрате:»Левитов умер ещё в пору цветущего мужества: ему едва минуло сорок лет…». Несмелов стремился издать статью о Левитове в полном объёме:»Да, не видишь ли М.А. Козырева, - спрашивает он Сурикова в письме от 30 апреля 1878 г., - узнай, пристроил ли он статью мою «Бытописатель горя сел и дорог», сиречь Левитов…».
Памяти Левитова Несмелов посвятил опубликованную в 1877 г. в «Саратовском справочном листке» статью «Новая страничка из скорбной летописи», где с горечью повествует о ранней кончине талантливых русских людей: «…есть смерть иная, безвременная, - смерть, расхищающая наше умственное богатство, смерть, уносящая работников мысли. В нашей жизни эту преждевременную жатву мыслящих людей совершает какая-то слепая, давящая судьба. Наши лучшие люди гибнут как-то раньше срока. И мы, говоря прямо, с каким-то легкомыслием относимся к смерти этих людей, ни на минуту не соображая, что именно мыслящие силы и есть величайшее сокровище каждого народа, настоящие основы и источник его счастия и благополучия».
Важным историко-литературным фактом, свидетельствующим об активной борьбе за наследие разночинцев, является написание Несмеловым статьи под выразительным названием «З а б ы т ы е». Намереваясь рассказать о жизни и творчестве целого ряда литераторов из народа (А.И. Левитов, Д.Н. Кафтырев, С.Г. Григорьев, М.А. Воронов), Несмелов просил Сурикова помочь ему найти их фотографии: «…иначе не выйдет в свет моя статья, известная тебе, «Забытые»… нужно добыть к ней карточки сих забытых… У тебя должны быть карточки Д.Н. Кафтырева и С.Григорьева, Левитова тебе легче там достать, чем мне здесь, посмотри и М. Воронова… Ради бога, друг, похлопочи и ради этих талантливых забытых (выделено Несмеловым – В.Ш.), т.е. их памяти и ради меня и той идеи, которую провожу в моей статье». К сожалению, благородное начинание почтить память «друзей-братьев» не увенчалось успехом. Фотографии рано ушедших из жизни писателей не были найдены. Горечью и болью пронизаны строки письма Сурикову от 23 сентября 1877 г.: «Да, истинные горюны они, их забыли и родные и друзья, которые даже, верно, сочли лишним и карточки-то захватить вовремя. Обидно это…».
Несмелов изыскивал возможности публикации очерков о писателях из народа. Такие очерки приобретали, в сущности, жанровые свойства литературного портрета, сочетающего в себе тщательно отобранные и поэтически осмысленные факты писательской биографии, его участия в литературно-общественном движении своего времени с анализом его творческой индивидуальности, с оценкой его как человека и художника; органически вплетенные в ткань очерков лирические и публицистические отступления, обращенные к читателю-другу, концентрируют в себе положительную программу автора очерков, выявляют его эстетические и этические идеалы.
Обращает на себя внимание и еще одно качество произведений Несмелова этого жанра: повествуя о том или ином писателе, он привлекает материалы, связанные с жизнью и творчеством его соратников, единомышленников. При этом образуется совершенно определённый круг имен литераторов демократической ориентации (Помяловский, Решетников, Слепцов, Успенские, Левитов, Воронов, Курочкин, Суриков, Кафтырев, Григорьев, Максимов и др.). Несмелов обостренно чувствовал преемственную связь поколений. Смерть, по его мнению, бессильна прервать живые нити гуманистической преемственности, так как оставшиеся жить самоотверженно заботятся об «интересе живых и живого дела, как продолжение (дела) отошедших от нас».
«Живую мысль, живую речь» передавали разночинцы-просветители как эстафету добра, гуманизма, справедливости. Своей жизнью, всем делом жизни они устремлялись в будущее:
Да пусть услышат наши внуки
Не чуть трепещущие звуки –
Живую мысль, живую речь!
Разночинцы продолжали лучшие традиции отечественной и мировой литературы; они стремились честно и мужественно отвечать на самые жгучие вопросы.
В очерке Михаила Воронова «Сквозь огонь, воду и медные трубы» есть замечательный эпизод. Бездомный человек, потерявший надежду на домашний уют, бродит по столице. На Аничковом мосту он «даже остановился перед ретивыми конями, думая хоть скульптурой позабавить свою жаждущую тепла и постели натуру». Но, - горько иронизирует писатель, - «суровый ветер пронзал… насквозь» бродягу и «как бы заморозил» в нём «чувство изящного». Героиня другого вороновского (Воронова, как и
Левитова ценил М.Горький) произведения – Анна Васильевна Двудубская оказывается в аналогичной ситуации: «Она не могла предаваться эстетическому наслаждению при созерцании саженных зtркальных стекол, пудовых арбузов и вершковой земляники, при виде колясок и рысаков, бархата и блонд, не могла потому просто, что у ней сапог не было, что не имела она порядочной пищи, что вся утопала в мысли о том,как бы сбить несколько деньжонок» («Трудный день»). Симпатии М.Воронова – на стороне бедняков, которые «стеснены обстоятельствами», но, несмотря на это, «всё идут вперед, всё выбиваются из этого омута, и выбьются!». «Вот это люди! – восклицает автобиографический повествователь. – Вот характеры! Вот это энергия! В ту или другую сторону, так или иначе, жизнь или смерть… Но когда виден человек – хвала ему!».
«…Когда виден человек – хвала ему!» - в этих словах один из важнейших эстетических и нравственных принципов разночинцев конца Х1Х-начала ХХ столетий.
Эти духовно-художественные принципы «исповедует» и Сергей Есенин («Как прекрасна земля и на ней человек…»).
(продолжение следует)
