22 июня: поражение было неизбежно

Великая Отечественная война, ставшая тяжелым испытанием для всего советского народа, началась не с побед, а с сокрушительных поражений приграничной группировки Красной Армии, гигантских потерь в живой силе и технике, не говоря уж о трагедии мирного населения на оккупированных территориях и ущербе экономическому потенциалу страны. Общие демографические потери СССР в войне составили 26,6 млн человек. Точное число безвозвратных военных потерь до сих пор окончательно не установлено, но оно лежит на уровне 8-9 млн человек – остальные жертвы относятся к мирному населению, которое планомерно уничтожалось оккупантами и их подручными из числа коллаборационистов. Общий экономический ущерб СССР оценивается в 2,6 триллиона рублей в 1945 году, что по курсу 1937 года, ибо он действовал в СССР до 1 марта 1950 года, соответствует примерно 500 млрд долларов. Следовательно, в современном исчислении эта сумма составляет 120 триллионов долларов. Вот чем обернулось неожиданное поражение Красной Армии. И люди вправе спросить: а можно ли было его избежать и на ком лежит ответственность за то, что наш народ понес такие жертвы. Именно с таким вопросом я обратился к ветерану внешней разведки, известному историку и писателю Арсену Бениковичу Мартиросяну.

А.В. – О страшной трагедии начала войны написаны горы литературы. Однако до сих пор нет однозначного ответа на вопрос, почему же произошла трагедия 22 июня 1941 года? То говорят о роли внезапности – мол, разведка оплошала. То можно услышать, что вовремя не нажали какую-то «красную кнопку» – версий огромное множество, но большинство из них сводится к тому, что виноват только Сталин. Справедливо ли это с позиций современной исторической науки?

А.М. – Прежде всего следует подчеркнуть, что споры по этому важнейшему для нашего народа вопросу будут неизбежно продолжаться до тех пор, пока Россия, как прямой и единственный правопреемник СССР, не займет четкую, адекватную историческим реалиям того времени позицию. Что же касается моего личного мнения, то достаточно полный и объективный ответ на этот вопрос дан высокопрофессиональными военными историками - офицерами Военно-научного управления Генштаба в широко известном исследовании «1941 – уроки и выводы», которое было подготовлено еще в 1992 году: «Советское командование непродуманно подошло к выбору стратегических действий. Фашистской стратегии блицкрига была противопоставлена не оборона, в том числе и маневренная, с широким применением внезапных и хорошо подготовленных контрударов, а, по существу, стратегия молниеносного разгрома вторгшегося противника. Однако в отличие от немецкого блицкрига наши так называемые молниеносные действия не обеспечивались ни заблаговременным развертыванием войск, ни их высокой боевой готовностью, ни умелой организацией контрнаступления, ни поддержкой контрударных группировок авиацией. Естественно, это привело к поражению». Кстати говоря, вначале это исследование готовилось под грифом ДСП, поэтому его авторы были максимально откровенны в своих оценках. Обрати внимание, что в их выводах нет даже тени намека на какую бы то ни было причастность Сталина к столь непродуманному выбору. И это исторически и политически абсолютно верно. Потому что есть две стратегии вступления в войну – стратегия вступления в войну государства и стратегия вступления в войну его вооруженных сил.

А.В. – А в чем разница?

А.М. – За первую стратегию высшее военное командование не отвечало и тут к нему не может быть никаких претензий. За нее отвечало высшее руководство СССР, или, если угодно, лично Сталин. Но он-то со своей задачей справился просто блестяще. И хотя ему не удалось еще раз оттянуть время неминуемого военного столкновения с нацистской Германией, дабы еще лучше подготовиться к отражению неизбежной агрессии, тем не менее, было сделано все, чтобы весь мир ясно и однозначно понял, что произошла ничем не спровоцированная, подлая и вероломная агрессия нацистской Германии против СССР. К тому же Сталин успел под корень срубить угрозу двухфронтового нападения на СССР, то есть Германии и Японии, а заодно ликвидировать и турецкий козырь Берлина. Они так и не посмели напасть на СССР. А тот факт, что в 1939-1940 гг. западная граница СССР была перенесена на сотни километров на запад от Минска, Киева и Ленинграда явилось, по мнению генерал-полковника В.С. Чечеватова, возглавлявшего в 1997-2005 годах Академию Генерального штаба, одной из основных причин срыва блицкрига. «До начала Смоленского сражения 10 июля 1941 года, — пишет он, — немецкие войска, наступая со средним темпом до 34 км в сутки, продвинулись в глубину СССР до 680 км, 10 сентября — к концу сражения — они углубились еще до 250 км темпом до 3,7 км в сутки, а оставшиеся до Москвы 250 километров войска вермахта преодолевали с огромными потерями со средним темпом уже до 2,9 км в сутки. Если бы не вырванные у Гитлера 250-350 км пространства от старой границы СССР, Смоленское сражение по времени стало бы битвой за Москву со всеми вытекающими последствиями. Отсюда вывод: Гитлер еще до начала боевых действий против СССР проиграл И.В. Сталину две самые важные стратегические операции — битву за Пространство и битву за Время».

А вот за стратегию вступления в войну вооруженных сил государства отвечало лично высшее военное командование того времени. Непродуманно избранная им стратегия отражения агрессии, увы, привела к неизбежному поражению. А «если стратегия вступления … армии в войну изначально ошибочна, – отмечал генерал-полковник ГРУ Н.Ф. Червов, – то ничто – ни искусство генерала на поле боя, ни доблесть солдат, ни отдельные одноразовые победы – не могло иметь того решающего эффекта, которого можно было ожидать в противном случае». Он же прямо указал, что «внезапности нападения в обычном понимании не было, и формулировка Жукова была придумана в свое время для того, чтобы взвалить вину за поражение в начале войны на Сталина и оправдать просчеты высшего военного командования в этот период».

А.В. – То есть миф о внезапном нападении является не более чем отговоркой?

А.М. – Министр обороны СССР, Маршал Советского Союза А.А. Гречко отмечал, что «существует мнение, будто вторжение немецко-фашистских захватчиков 22 июня 1941 года было полностью внезапным. Нам представляется, что такая оценка носит несколько упрощенный, однобокий характер. … Советские разведчики сумели своевременно вскрыть намерения врага, сосредоточение и развертывание его вооруженных сил у наших границ, сроки нападения. Другое дело, что из имеющихся сведений не были своевременно сделаны правильные выводы и приняты все меры, отвечающие обстановке и полученным данным. Но здесь речь должна, видимо, идти не столько о внезапности, сколько о просчете». А вот просто шокирующий вывод американского историка Роджера Риза: «Большинство нападок на Сталина инициировали советские военные, им же принадлежит формулировка причин отступления в 1941 г. Одна из целей представляется достаточно ясной: избежать ответственности за бедствия. Несмотря на случайные вкрапления правды, многие из этих аргументов просто не выдерживают критики. Легенды о катастрофической “внезапности” зародились в командирской среде в первые недели войны и охотно распространялись самими военными для оправдания своих не слишком успешных боевых действий. Неприятная для многих командиров истина состоит в том, что германское нападение было неожиданным только для гражданского населения СССР, но не для военачальников».

А.В. – У которых были все необходимые данные, полученные разведкой?

А.М. – В хрущевские времена было принято считать, что советская разведка все, что надо, сообщила, да вот упрямый Сталин не поверил. Затем появилась прямо противоположная концепция о том, что разведка не смогла вскрыть ни план нападения, ни установить его дату. Теперь же утверждается, что даже если бы она что-то конкретно и сообщила, то ей все равно бы не поверили. А вообще мифов о якобы неэффективности советской разведки накануне войны наберется примерно с полсотни. Но если опираться на рассекреченные материалы ГРУ, внешней разведки КГБ СССР и разведки погранвойск, дополненные результатами моих собственных исследований, то можно утверждать, что уже 5 июня 1940 года советская разведка впервые сообщила о том, что после победы над Францией Гитлер намерен повернуть на Восток против СССР в целях:

1. Полномасштабного уничтожения СССР как государства. Как заявил на собрании хозяйственников, назначенных для организации экономического грабежа оккупированных восточных территорий, Альфред Розенберг, «понятие Советский Союз должно быть стерто с географической карты». Более того, он подчеркнул: «Сегодня мы ищем не “крестового похода” против большевизма только для того, чтобы освободить “бедных русских” на все времена от этого большевизма, а для того, чтобы … продвинуть далеко на Восток сущность Европы...»

2. Отторжения от СССР территорий западнее линии Ленинград – Черное море и далее продвижения вплоть до Кавказа и Урала при одновременном лишении Советского Союза выхода к морю с его Европейской части.

3. Быстрого захвата Москвы.

4. Формирования в Москве нового правительства.

5. Организации новым, вассально зависимым от Третьего рейха правительством гражданской войны против большевиков при материальной поддержке немцев.

6. Создания «национальных правительств» на Украине, в Белоруссии и прибалтийских республиках для политического и экономического сотрудничества с Германией.

7. Захвата и эксплуатации источников сырья и продовольствия, главных промышленных центров СССР в Европейской части, превращения населения оккупированных территорий в бесплатную рабочую силу.

8. Привлечения Финляндии к участию в нападении на СССР в порядке войны «мщения».

Кроме того, советская разведка своевременно вскрыла основную суть замысла плана «Вариант Барбаросса» и к марту 1941 года предоставила высшему военному командованию схему возможных действий Германии против СССР, подготовленную резидентом военной разведки в Берлине, военным атташе СССР в Германии, генерал-майором Василием Ивановичем Тупиковым, включая направления главных ударов и численность ударных группировок вермахта. Своевременно было осуществлено вскрытие начала переброски и сосредоточения войск вермахта у советских границ, а затем в непрерывном режиме осуществлялось тщательное наблюдение за динамикой и характером этого процесса. Были определены временные рамки, в пределах которых наиболее вероятно нападение. В конце концов, была установлена и точная дата и даже час начала агрессии. К 22 июня 1941 года военная разведка смогла обеспечить Наркомат обороны и Генштаб схемой вероятных операционных направлений и возможного сосредоточения войск вермахта на Восточном фронте, схемой группировки германских войск на 20 июня 1941 года, картой группировки и дислокации германской и румынской армий на 22 июня, сведениями об общих мобилизационных возможностях и вероятном распределении германских сил по театрам военных действий, а также схемой возможных районов сосредоточения германских войск на территории Финляндии и использования группировки в Норвегии в случае войны против СССР.

А.В. – А какой прогноз сделал генерал-майор Тупиков относительно развития событий для Красной Армии?

А.М. – Проанализировав военно-стратегическую ситуацию на основе имевшихся у него материалов, Тупиков, который прекрасно знал также и состояние РККА, особенно в приграничных округах, в своем докладе в Центр 25/26 апреля 1941 г. сделал вывод, от которого волосы встают дыбом: «Красная Армия, не имея подготовленных рубежей обороны внутри страны, широко разветвленной аэродромной сети и заранее подготовленных путей сообщения, после первого удара будет стремительно отходить назад, не имея возможности задержаться ни на одном заранее подготовленном рубеже… Немцы одновременным ударом в нескольких направлениях прорвут фронт и разъединят Красную Армию на отдельные группы, в дальнейшем будут стремиться окружить и уничтожить их. Особую роль сыграют подвижные войска, которые после прорыва быстро проследуют в глубину, выйдут на пути отхода Красной Армии и произведут окружение. Большая роль в этих действиях отводится авиации и воздушным десантам. По времени всю эту операцию (разгром армии и выход на меридиан Москвы) предполагается осуществить в один-полтора месяца». Так что заранее был известен весь сценарий неизбежного разгрома западной группировки советских войск и указано направление главного удара – Москва. Увы, все это в дальнейшем подтвердилось. А вот другие сообщения разведки на ту же тему: «Механизированная русская армия поставит себя под удар немецкого наступления в западной части СССР и будет там разбита наголову в кратчайший срок» (из сообщения бухарестской резидентуры от 28 мая 1941 года, источник – агент АБС, он же Курт Велкиш, сотрудник германского посольства в Бухаресте). Берлинская резидентура НКГБ СССР в свою очередь представила документальное подтверждение того, что гитлеровское командование запланировало взять Минск на пятые сутки с начала агрессии. Источник резидентуры Йон Зиг был одним из руководителей берлинского железнодорожного узла. Он передал своему куратору письменное предписание верховного командования вермахта на пятые сутки возглавить Минский железнодорожный узел. Поэтому 24 мая на совещании военных Сталин открыто предупредил их о том, что в ближайшее время СССР может подвергнуться нападению. А что уж говорить о том беспрецедентном количестве раз, когда разведка устанавливала сначала наиболее вероятные временные рамки, когда может состояться нападение, а затем и точную дату. Ведь СТО ТРИДЦАТЬ ТРИ РАЗА в донесениях всех видов разведки прозвучал июнь месяц, причем как приблизительно, ориентировочно, относительно точно, так и, наконец, абсолютно точно, то есть с указанием точной даты и часа начала агрессии! Из них 76 раз - в основном ориентировочно - в промежутке с 5 мая по 21 июня 1941 года включительно, хотя и до этого июнь звучал в донесениях разведки. В промежутке с 11 июня по 21 июня включительно 47 раз были указаны близкие к точности ориентировочные сроки, в том числе 24 раза как ориентировочно, так и точно были установлены сразу оба параметра - дата и время начала агрессии, в том числе 17 раз ориентировочно (типа «на рассвете», «ранним утром», «в ближайшие часы» и т.п.) и 7 раз час начала агрессии был установлен точно, причем как по среднеевропейскому (берлинскому) времени, так и по-местному (как по московскому, так и по местному времени на границе)!!! И, как минимум, два раза удалось документально установить точную дату и час начала нападения! Кстати говоря, о том, что нападение состоится в июне, гитлеровцы проговорились еще на исходе зимы и весной 1941 года. Из разных источников советская разведка получила сведения, что гитлеровское командование планирует напасть на СССР после окончания весенне-полевых с/х работ с тем, чтобы успеть захватить советские посевы зерновых зелеными. В Европейской части СССР сев яровых, в зависимости от конкретных климатических условий конкретного года и конкретной территории заканчивался самое позднее в первой декаде июня. Зелеными же посевы зерновых – как озимых, так и яровых можно захватить только в июне. В это время их невозможно поджечь. Далее они постепенно начинают желтеть и их уже можно уничтожить огнем.

19 июня 1941 года Разведывательное управление Генерального штаба РККА (с февраля 1942 года ГРУ) подготовило и направило высшему руководства СССР специальное сообщение «О признаках вероятного нападения Германии на СССР в ближайшее время», 20 июня – донесение «О признаках неизбежности нападения Германии на СССР в ближайшие дни», а вечером 21 июня высшее руководство Советского Союза получило срочное донесение «О признаках нападения Германии на СССР в ночь с 21.06 на 22.06». Оно было срочно доставлено в Кремль в 20:00 в двойном конверте, на котором было написано «Только адресату. Сотрудникам аппарата не вскрывать». Адресатами были И.В. Сталин, В.М. Молотов и С.К. Тимошенко. Так что какие могут быть претензии к разведке? Вся необходимая информация была предоставлена – другое дело, как она использовалась.

А.В. – А почему же тогда сплошь и рядом утверждается, что разведка не смогла своевременно установить дату нападения, постоянно напарывалась на информацию о том, что Гитлер в очередной раз перенес эту дату?

А.М. – Гитлер ни разу не переносил дату нападения. Июнь месяц, а если точнее, то 21 июня 1941 года как дата нападения были зафиксированы в плане стратегического развертывания вермахта по «Варианту Барбаросса» еще 31 января 1941 года. Единственное изменение – это перенос начала агрессии на 3 часа утра по берлинскому времени (4:00 по московскому) 22 июня. Разнобой в сроках нападения происходил из-за того, что наши источники, к сожалению, не имели прямого доступа непосредственно к документам военного планирования германского командования. Согласно директиве № 21, огромный комплекс всевозможных подготовительных для нападения мероприятий должен был быть завершен к 15 маю, часть чуть позже, ко 2 июня. Так вот источники, на данные которых ссылалась наша агентура, не зная, что за этими сроками кроется, высказывали фактически свое мнение, что вот такого-то числа или после такой даты возможно нападение. И агентура передавала то, что слышала. Вот и весь секрет. В реальности же Гитлер впервые, но пока только устно, озвучил точную дату нападения 30 апреля 1941 года на совещании со своими генералами. И лишь 10 июня 1941 года конкретная дата нападения была письменно закреплена в соответствующем распоряжении верховного командования вермахта.

А.В. – А что следует вкладывать в понятие выбора стратегии отражения агрессии?

А.М. – О том, что наше военное командование «непродуманно подошло к выбору стратегии отражения агрессии», писали в свое время в закрытых исследованиях маршалы М.В. Захаров и И.Х. Баграмян, генералы М.Д. Грецов и М.А. Гареев, академик А.А. Кокошин и другие. Военное командование располагало в целом одобренным высшим советским руководством, но, увы, письменно им так и не утвержденным проектом документа «Об основах стратегического развертывания вооруженных сил СССР на Западе и на Востоке на 1941 г.» от 18 сентября 1940 года, который еще требовалось доработать. Согласно этому документу, войска Первого стратегического эшелона должны были активной обороной и активными действиями по сковыванию сил противника обеспечить прикрытие отмобилизования и сосредоточения основных сил, а затем, но только при наличии благоприятных для этого условий, перейти в решительное контрнаступление с целью окончательного разгрома агрессора. Это именно то, с чем было согласно высшее советское руководство. При этом военные на всех этапах разработки плана отражения агрессии абсолютно точно прогнозировали, что свои главные силы гитлеровское командование выставит на своем левом крыле, севернее устья реки Сан, севернее Бреста – то есть против нашего правого крыла, на направлениях Западного и Прибалтийского округов. Этому есть прямое документальное подтверждение в виде хорошо известных историкам карт-схем «северного» и «южного» варианта стратегического развертывания советских войск на границе, которые были опубликованы в качестве приложения к упомянутому выше исследованию «1941 – уроки и выводы». В обоих случаях четко указано, что главные силы вермахта будут сосредоточены только против Западного и Прибалтийского округов.

А.В. – А из чего следует, что в дальнейшем от этого плана отказались?

А.М. – Первым на это указал бывший начальник Генерального штаба, Маршал Советского Союза М.В. Захаров в своем ранее секретном, а ныне рассекреченном и опубликованном исследовании «Накануне великих испытаний». Он пишет: «При анализе планов стратегического развертывания Красной Армии на случай войны бросается в глаза резкое изменение в определении направления нашего главного удара на Западном фронте. Испокон веков, еще с наполеоновского наступления на Россию, считалось, что главным направлением для действий противника против нас на западе будет смоленско-московское направление, севернее рек Припять и Сан. Так оно оценивалось и в записке Генерального штаба РККА за подписью Б.М. Шапошникова. При этом предлагалось против основных сил врага выставить и наши главные силы. Но с приходом на должность Наркома обороны тов. C.K. Тимошенко и начальника Генерального штаба тов. К. А. Мерецкова взгляды на стратегическое сосредоточение и развертывание резко меняются, хотя в оценке возможных действий противника расхождений не было. Главная группировка советских войск создается южнее Припяти для выполнения следующей стратегической задачи: “Мощным ударом в направлении Бреслау в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия их в войне”… По этому варианту и была развернута Красная Армия к началу Великой Отечественной войны». В книге «Генеральный штаб в предвоенные годы» М.В. Захаров отметил, что «по сравнению с прежним в новом плане нет каких-либо заметных изменений в оценке противника и своих войск, в распределении наших сил и в постановке им боевых задач, а также избираемых способах борьбы. Но совсем иными стали взгляды на решение коренного вопроса обороны страны на Западном театре… Существенно новым моментом в сентябрьском проекте плана являлось признание, что основным его вариантом следует считать развертывание главных сил Красной Армии к югу от Брест-Литовска. Это утверждение вступало в явное противоречие с оценкой предполагаемых намерений противника, приведенной в плане». Анализируя далее причины такого резкого изменения, Захаров указал: «Перенацеливание основных усилий Красной Армии на Юго-Западное направление можно объяснить тем, что ключевые посты в Генеральном штабе начиная с лета 1940 года постепенно заняли специалисты по Юго-Западному направлению. С назначением Народным комиссаром обороны маршала С.К. Тимошенко, до этого командовавшего Киевским Особым военным округом (КОВО), произошли крупные перестановки в Генштабе. В июле 1940 года из КОВО в Генеральный штаб были назначены: генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин (начальник штаба округа) – сначала на должность начальника Оперативного управления, затем первого заместителя начальника Генштаба; генерал-майор Н.Л. Никитин – начальником мобилизационного управления; корпусной комиссар С.К. Кожевников (член Военного совета КОВО) – военным комиссаром Генштаба. В феврале 1941 года командующий КОВО генерал армии Г.К. Жуков выдвигается на пост начальника Генштаба. В марте этого года на должность начальника Оперативного управления Генштаба переводится заместитель начальника штаба КОВО генерал-майор Г.К. Маландин, а начальник отдела укрепленных районов штаба КОВО генерал-майор С.И. Ширяев – на должность начальника укрепленных районов. Сотрудники, выдвинутые на ответственную работу в Генштаб из Киевского Особого военного округа, в силу своей прежней службы продолжали придавать более важное значение Юго-Западному направлению. При оценке общей военно-стратегической обстановки на Западном театре войны их внимание, на наш взгляд, невольно приковывалось к тому, что было более знакомо, тщательно изучено и проверено, что “прикипело к сердцу”, длительно владело сознанием и, естественно, заслоняло собой и отодвигало на второй план наиболее весомые факты и обстоятельства, без которых нельзя было воспроизвести верную картину надвигавшихся событий. Подобный метод подбора руководящих работников Генерального штаба нельзя признать удачным».

А.В. – А имеет ли отношение к этому выбору Сталин?

А.М. – Маршал Советского Союза М.В. Захаров ясно и четко указал, откуда растут ноги у переноса центра тяжести подготовки к отражению агрессии на украинское направление. А анализ предвоенных документов подтверждает, что сторонниками особого приоритета Юго-Западного направления и усиления КОВО под видом того, что там якобы надо ждать главный удар главными силами немцев – были как раз наши военные. В том числе и генерал армии Г.К. Жуков! Если бы Сталин был к этому причастен, то Захаров не преминул бы сказать об этом. Кстати, ни маршал Г.К. Жуков, ни маршал А.М. Василевский никогда, нигде, ни в одном выступлении, ни в каких мемуарах в категорическом тоне не утверждали, что именно Сталин приказал или как-то навязал высшему военному командованию особый приоритет украинского направления. Единственное, что сделал Сталин, так это то, что во время одного из обсуждений проекта плана отражения агрессии высказал пожелание в дополнительном усилении КОВО, что не может быть расценено как навязывание особого приоритета Юго-Западному направлению. Просто на западе Европейской части СССР Украина являлась самой большой республикой, военно-экономический потенциал которой играл в то время колоссальную роль. И не заботиться об упрочении обороны такого региона Сталин просто не имел права. К тому же это относилось к усилению наших войск, которым по плану предстояло перейти в решительное наступление – но только, подчеркиваю, после сдерживания и отражения первого удара активной обороной и активными действиями по сковыванию сил противника, под прикрытием чего должны были быть осуществлены отмобилизование и сосредоточение основных сил. Однако в итоге произошло то, что впоследствии видный и авторитетный военный историк, генерал армии М.А. Гареев четко и ясно объяснил следующим образом: «Направление сосредоточения основных усилий советским командованием выбиралось не в интересах стратегической оборонительной операции (такая операция просто не предусматривалась и не планировалась – и в этом состояла одна из серьезных ошибок), а применительно совсем к другим способам действий, когда западные военные округа после кратковременного отражения вторжения противника и завершения отмобилизования армии должны были переходить в наступление. Для подобного способа действий, которые не состоялись, упомянутый выше вариант направления сосредоточения на Юго-Западном направлении был вполне обоснованным и более выгодным, чем на Западном направлении. Главный удар на юго-западе пролегал по более выгодной местности, отрезал Германию от основных союзников, нефти, выводил наши войска во фланг и тыл главной группировки противника». При этом, как указал Гареев, «совсем другие условия, а, следовательно, и соображения могли возникнуть, если бы стратегическим замыслом предусматривалось проведение в начале войны оборонительных операций по отражению агрессии. В этом случае, безусловно, более выгоднее основные усилия иметь в полосе Западного фронта. Но такой способ стратегических действий тогда не предполагался». Если бы войска прикрытия действительно готовились к отражению ударов противника, то это означало бы, что «приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы отражения вторжения противника, то есть планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы такие планы были, то в соответствии с ними совсем по-другому, а именно с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов. Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы операций, но и в полном объеме подготовлены эти операции, в том числе в материально-техническом отношении, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на доподготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах».

А.В. – Но тогда, если все это резюмировать, получается, что произошла не санкционированная Сталиным подмена стратегии отражения агрессии?

А.М. – Тому, что должно было стать прямым следствием активной обороны и активных действий по сковыванию сил противника, под прикрытием чего должны были быть осуществлены отмобилизование и сосредоточение главных сил, то есть решительному контрнаступлению, причем только при наличии благоприятных условий, неофициально и не согласованно с высшим советским руководством был придан двойственный статус главной цели и главного метода отражения грядущей агрессии. Как отмечал Маршал Советского Союза М.В. Захаров, по этому варианту и была развернута Красная Армия к началу Великой Отечественной войны. Причем суть этого развертывания состояла в том, что против очевидных уже даже невооруженным глазом основных сил противника были выставлены наши не главные силы, к тому же с очень широкими против уставных требований линиями обороны. Генерал-полковник ГРУ Н.Ф.Червов отмечал: «Советские дивизии, находясь непосредственно вдоль границы, располагались “узкой лентой” на фронте 40-50 км каждая. … В этом была роковая ошибка Генштаба. Крупный просчет в создании исходной группировки войск состоял в несоблюдении одного из основных принципов военного искусства – решительного сосредоточения (массирования) сил и средств на избранных направлениях. Это обнаружилось сразу же в первых сражениях. Например, войска Западного фронта в Белоруссии вынуждены были сражаться в каждый момент времени с превосходящими силами противника из-за стремления прикрыть войсками всю полосу обороны. Вторые эшелоны (резервы), предназначенные для нанесения контрударов и для усиления, во многих случаях выдвигались по частям с запозданием и использовались для затыкания “дыр”. Раздробленность исходной группировки войск приграничных округов была обусловлена, конечно, не политикой, а военным искусством. Результатом ее стала трагедия для наших войск – многочисленные “котлы”, фланговые удары, охваты, прорывы в глубину, огромные потери в живой силе и технике. Т.е. немцы, используя наши ошибки, повторили в основном те же приемы военных действий, что были в германо-польской войне, только в более крупных масштабах».

А.В. – Почему же обо всем этом не пишут и не говорят, а все время тычут виной Сталина? Ведь люди хотят знать, что произошло тогда, 22 июня 1941 года…

А.М. – Именно для этого мы сейчас и ведем эту беседу. Как справедливо утверждали еще в 1992 году авторы исследования «1941 – уроки и выводы», гитлеровской стратегии блицкрига действительно была противопоставлена не оборона, а, по существу, стратегия молниеносного разгрома вторгшегося противника. То есть стратегия немедленного (молниеносного) ответного контрудара с плацдарма Киевского Особого военного округа по НЕ ОСНОВНЫМ силам вторгшегося противника, который сам ударит первым главными силами гораздо севернее! Однако в отличие от немецкого блицкрига наши так называемые молниеносные действия не обеспечивались ни заблаговременным развертыванием войск, ни их высокой боевой готовностью, ни умелой организацией контрнаступления, ни поддержкой контрударных группировок авиацией. Естественно, это не могло не привести к поражению. Увы, но это горькая правда. Неизбежность поражения усиливалась сильно ограниченным в то время транспортным доступом на театр военных действий, лежавший к западу от старой границы СССР. На вновь вошедших в состав СССР в 1939-1940 гг. территориях имелись колоссальные транспортные проблемы, полностью решить которые в кратчайшие сроки было физически невозможно. Кроме того, основная ударная сила в непродуманно избранной стратегии молниеносного разгрома вторгшегося противника – механизированные корпуса (МК) – находились в состоянии всеобъемлющей реформы: «В результате проводимых мероприятий сколоченные ранее и хорошо обученные танковые бригады (их было 39) и отдельные танковые батальоны расформировывались и растворялись в огромной массе новых формирований, которые могли стать боеспособными и боеготовыми лишь много времени спустя» («1941 – уроки и выводы»). Не хватало новых танков, формируемые МК располагали в основном старой бронетехникой, большая часть которой приехала на вновь присоединенные территории своим ходом и требовала ремонта, не хватало хорошо обученных кадров танкистов, не хватало четкого понимания и тем более практического взаимодействия со стрелковыми дивизиями, не хватало даже бронебойных снарядов для пушек танков КВ-1 и Т-34. Непосредственному боевому применению МК как единого бронированного кулака категорически препятствовал так называемый бытовой вопрос – входившие в состав МК части и соединения были рассредоточены в разных населенных пунктах на больших расстояниях, между МК соседствующих округов имелся колоссальный разрыв и т.д. Ни при каких обстоятельствах они не могли быть быстро, не говоря уже о том, что молниеносно, собраны в единый бронированный кулак. Их вводили в бой по частям, в результате чего они массово гибли.

То же самое – всеобъемлющая реформа – происходила и в ВВС, естественно, с поправкой на их специфику. Также не хватало новых самолетов, не хватало налета у летчиков, было много неплохой, но, увы, устаревшей в сравнении с самолетами противника, техники, не хватало навыков взаимодействия с наземными войсками, не хватало оперативных (полевых, запасных) аэродромов, авиадивизии дислоцировались рассредоточено, часть из них была подчинена армейскому командованию и, естественно, как единая сила, выступать не могла.

А.В. – Но тогда становится исторической загадкой тот факт, что, зная все это, командование Красной Армии тем не менее пошло на сознательное применение стратегии немедленного (молниеносного) контрнаступления?

А.М. – Наше высшее военное командование прекрасно знало, что такое блицкриг и как с ним бороться – ведь на их же глазах два года кряду происходил один германский блицкриг за другим! И если обратиться к материалам декабрьского 1940 года совещания высшего командного состава РККА, на котором как раз и проводился анализ идущей в Европе войны, то по ним хорошо видно – ВСЕ прекрасно понимали, КАКОЙ стратегией и тактикой Германия громит лучшие армии Европы. И на этом же совещании сами военные показывали, КАК можно и нужно противодействовать этой стратегии и тактике, которые для нас не были каким-то неизвестным «ноу хау» в военном искусстве. Нашему командованию было прекрасно известно противоядие против танкового блицкрига. Таковым могла быть только мощная оборона – прежде всего, на направлениях главных ударов танковых клиньев немцев, вычислить которые с высокой степенью точности не представляло никакого труда. Что, кстати говоря, впоследствии применили уже под Курском, причем для организации такой обороны не понадобилось строить какие-то особые бетонные укрепления. Короче говоря, командование РККА при помощи разведки знало и расстановку сил противника, и его замысел. Это, кстати, спустя десятилетия было подтверждено данными германской разведки, которые ныне хранятся в Политическом архиве МИД ФРГ. Выходит, что страна, напрягаясь изо всех сил, старалась обеспечить РККА всем необходимым. А в итоге – такая трагедия, боль от которой не проходит даже в XXI веке... Как при столь стремительном нарастании угрозы нападения – ведь июнь месяц зазвучал еще на исходе зимы и весной 1941 года и сообщения разведки на этот счет постоянно множились, – можно было, с одной стороны, продолжать такие всеобъемлющие реформы, завершение которых планировалось лишь на 1942-1943 годы, а, с другой, при таких условиях, при том состоянии РККА, в том числе и приграничной группировки, о чем высшее командование прекрасно знало – непродуманно избрать стратегию немедленного (молниеносного) по факту нападения контрнаступления? Тем более, что в подготовленном в феврале 1941 года мобилизационном плане давался следующий прогноз предстоящих потерь: «Потребность на покрытие предположительных потерь на год войны в младшем начальствующем и рядовом составе, исходя из 100% обновления состава армии…». Следовательно, в Генштабе хорошо понимали, что никакого молниеносного разгрома Третьего рейха не будет, что война будет длиться несколько лет, что жертвы будут колоссальные, что уже в первый год войны будет выбита вся армия. Как же при таком ясном понимании можно было избрать стратегию молниеносного ответного удара с плацдарма Киевского округа при том, что против главных сил немцев были оставлены заведомо слабые Прибалтийский и Западный округа?! Вот на этот наиглавнейший вопрос пока нет ответа. Как, впрочем, нет ответа и на вопрос, как так могло получиться, что именно в самих планах Наркомата обороны и Генштаба и были заложены предпосылки наших будущих поражений в начале войны...

Вот о чем надо говорить, вот что надо особо тщательно анализировать, а не распинаться в теле- и радиоэфирах на тему о какой-то мифической «красной кнопке», которую якобы не нажал Сталин. И уж тем более не надо постоянно заявлять, что-де немцы якобы упредили НАС в мифическом развертывании, что мы опоздали на две недели с выводом войск по планам прикрытия. Проще говоря, надо показывать подлинную правду о предвоенных планах и действиях Наркомата обороны и Генштаба. Ведь в действительности-то войска приводились в повышенную боеготовность с 8-11 июня 1941 года, а с 18 июня – уже в полную боевую готовность. Единственное, что временно запрещалось – это выдавать патроны на руки бойцам. Кстати говоря, во всех приграничных частях и соединениях – тех, что начали выводить по планам прикрытия с 8-11 июня (всего вывели 22 дивизии) - с 18 июня было начато ведение Журналов боевых действий, которые заводятся только при объявлении полной боевой готовности в связи с реальной угрозой нападения и при вводе в действие плана прикрытия (ПП). В ОДВО свои приграничные дивизии начали выводить по ПП с 8-го июня, в КОВО – с 11-го, в ПРИБОВО – с 16-18 июня. И только в ЗАПОВО, кстати, достаточно защищенном самой природой, где нарезанные приграничным дивизиям даже 20-40 км линии обороны имели естественные оборонительные препятствия в виде лесов и болот – к 21 июня по ПП не вывели НИ ОДНОЙ приграничной дивизии! Как отмечал полковник Генерального штаба В.В. Славин в своей статье «Теории и мифы о начале Великой Отечественной», опубликованной еще 12 октября 2007 года в «Независимом военном обозрении», Москва знала о дате нападения и потому «с 18 июня 1941 года началось приведение соединений и частей западных приграничных военных округов СССР в полную боевую готовность. Уже 20 июня округа доложили о занятии установленных районов войсками и готовности к отражению наступления». Правда, отчитаться-то отчитались, да только в действительности получилось следующее Сосредоточение сил на направлениях действий немецких танковых групп к утру 22 июня 1941 года:

«Данные этой таблицы свидетельствуют, что противник в первых эшелонах своих танковых групп имел неизмеримо больше сил, чем наши соединения, расположенные вблизи границы. Конечно, за передовыми советскими соединениями в глубине терри­тории округов находилось немало других наших войск, однако условия для нане­сения первоначального удара были исключительно благоприятны для врага, а быстрый захват им инициативы определил успех этого удара», – отмечали выдающиеся советские военачальники в первом томе Истории ВОВ, вышедшем в далеком 1960 году. Дело в том, что молниеносными прорывами первой линии нашей обороны (а таблица с кристальной ясностью показывает, какой она была) с помощью танковых частей, немцы по сути дела упреждали развертывание именно основных сил РККА, выдвижение которых едва ли не в абсолютном большинстве случаев происходило под непрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами. Проще говоря, немцы громили наши дивизии прямо на маршах. Потому что на границе их фактически никто не мог задержать, чтобы дать ОСНОВНЫМ силам РККА время отмобилизоваться и развернуться на второй линии обороны!

А.В. – Трудно не согласиться с такими аргументами. Арсен, а что бы ты хотел сказать читателям в заключение?

А.М. – В заключение не могу не привести мнение маршала артиллерии Н.Д. Яковлева, который, говоря о трагическом начале войны, счел наиболее честным сказать так: «Когда мы беремся рассуждать о 22 июня 1941 г., черным крылом накрывшем весь наш народ, то нужно отвлечься от всего личного и следовать только правде, непозволительно пытаться взвалить всю вину за внезапность нападения фашистской Германии только на И.В. Сталина. В бесконечных сетованиях наших военачальников о “внезапности” просматривается попытка снять с себя всю ответственность за промахи в боевой подготовке войск, в управлении ими в первый период войны. Они забывают главное: приняв присягу, командиры всех звеньев — от командующих фронтами до командиров взводов обязаны держать войска в состоянии боевой готовности. Это их профессиональный долг, и объяснять невыполнение его ссылками на И.В. Сталина не к лицу солдатам».