Что строят из БРИКС?

Что строят из БРИКС?
Круглый стол в фонде «Диалог цивилизаций» 20 апреля 2011 года Номер 16 (909)
В. АЛЕКСАНДРОВ
Александр НАГОРНЫЙ, политолог.
Уважаемые коллеги! Сегодня, в преддверии саммита БРИКС, темой нашего обсуждения, проходящего на площадке Фонда «Диалог цивилизаций», станет сам феномен этого объединения Китая, Индии, России и Бразилии, а также примкнувшей к ним Южно-Африканской Республики. Что это за объединение, каковы причины его возникновения, есть ли у него перспективы развития и, если есть, то в чём они, по-вашему, заключаются?
Михаил ДЕЛЯГИН, экономист.
В группу БРИК были определены страны, которые не входят в современный западный мир и одновременно обладают значительным потенциалом развития: у них большая территория, большое население и высокие темпы роста экономики в 2000-е годы. В их отношении капитаны глобальной экономики решили выработать некую общую политику, которая позволила бы максимально быстро и эффективно интегрировать эти экономики в глобальную систему. Никакого иного основания для выделения данных стран в какую-то отдельную группу не было и нет. А то, что руководители этих стран подхватили данное название и решили придать ему роль какой-то самостоятельной международной единицы, — видимо, из числа незапланированных следствий такой западной классификации. В результате подобное объединение из формального стало фактическим. А после того, как к нему присоединилась Южно-Африканская Республика, «четверка» БРИК стала «пятеркой» БРИКС.
Надо сказать, что идея БРИК во многом повторяет идею Евгения Максимовича Примакова, высказанную им еще в бытность премьер-министром РФ, — о создании тройственного российско-индийско-китайского союза, который может стать противовесом глобальному «атлантическому» диктату.
Но для того, чтобы такое объединение обрело реальные черты, нужно, чтобы экономики входящих в него государств взаимно дополняли друг друга, а это для БРИКСа сегодня справедливо лишь в очень незначительной степени. Ни общей цели, ни общего врага у этих государств нет. Совместную тему деятельности им еще только предстоит найти.
Андрей ДЕВЯТОВ, китаевед.
То, что делают китайцы сегодня, называется у них эпохой малого процветания, датун. О ней говорил Сунь Ятсен, и весь Гоминьдан строился вокруг этой идеи. Но китайцы, как в свое время евреи, ошиблись на несколько десятилетий и теперь исправляют ошибку. И копируют они четвертое малое процветание, то есть они взяли за образец эпоху VII в. н. э. До 2020 года у них составлены все планы, которые безусловно будут выполнены. Они подвергнут физическому уничтожению своих либералов, демократов, западоидов и прочих, чтоб перейти к эпохе гармонии, соответствия Неба и Земли. То есть будет сделана ставка на национальную специфику. И эта ставка начнет проявляться после 2012 года. Коммунизм — не коммунизм, партия — не партия, империя — не империя… Китай был и остается родиной бюрократии, а как эти бюрократы называются — совершенно не важно. И этой самой бюрократией совершенно тихо и спокойно будет осуществлен идейный переворот с убиранием всякой марксистской терминологии и возвращением всего китайского.
А чего китайцы боятся? Китайцы боятся политической составляющей. Китайцы боятся диалога цивилизаций. Очень острый для них вопрос — почему распался Советский Союз? Переход к новому технологическому укладу, если он будет делаться на американской идеологической подложке, конечно, убьёт китайскую «мировую фабрику», потому что она останется под технологическим контролем американцев. И какой тут может быть роль России? Сказать китайцам: «Спокойно. Не волноваться. Мы дадим вам то, чего нет ни у вас, ни даже у американцев».
Василий СИМЧЕРА, экономист.
Да, действительно, БРИКС — это абсолютно неоднородное образование: и с экономической, и даже с географической точки зрения. Но оно имеет и право на существование, и совместную тему деятельности. Например, уже произошедшее увеличение квоты государств, входящих в БРИК, в Международном валютном фонде, — весьма достойный результат их деятельности. Это страны, во многом сходные по своей внутренней социальной структуре и по своему месту в международном разделении труда.
Прежде всего, это страны, которые на волне так называемого кризиса, на волне экономического спада оказались в одинаковом положении. Они — выгодополучатели современных технологических новаций, модернизаций, бассейн хорошего технологического спроса. А следовательно, это бассейн потенциально дешевого производства, низких цен и высокой конкуренции.
Именно эти объективные параметры, а не приятные политические междусобойчики толкают их на то, чтобы создавать этот союз с беспошлинным таможенным соглашением, с безвизовыми поездками и так далее.
Если Китай каким-то образом начнет выбирать из Америки свои 2 трлн. долл., к этой акции вполне имеет смысл присоединиться. И с этой точки зрения считать БРИКС только блефом глобалистов из Goldman Sachs — очень серьезное и недопустимое упрощение. Более того, я склонен рассматривать БРИКС как прототип или даже зародыш новой человеческой цивилизации, которая должна быть устроена на принципиально иных основаниях, чем «атлантическая», которая господствовала в мире начиная с эпохи Великих географических открытий.
Есть весьма серьёзные социально-экономические исследования, в которых БРИКС рассматривается как прообраз транснациональной корпорации нового типа. И результаты именно этих исследований стали основанием для многомиллиардных инвестиций в экономику этих стран и для получения соответствующих прибылей и дивидендов. Причем к БРИКС примыкают другие международные объединения типа Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), Таможенного союза России, Беларуси и Казахстана, и так далее. Необходимо уже оседлать эту волну и получить в результате какие-то конструктивные результаты, а не только рассуждать о ней.
Третий фактор, который я усматриваю как объективно обусловленный и трендовый момент, заключается в том, что в реализации БРИКС заинтересован весь мир. Перспектива не только технологического, но и социального, и, если угодно, политического развития человечества связана именно со странами БРИКС.
Что обещают ученые всего мира в случае реализации проекта БРИКС? Они все говорят о том, что в этом случае Россия с нынешнего 11-го места по объему ВВП, 140-го по уровню образования населения и т. д. — переместится или вернется на 3-е—4-е место в мире по ВВП и войдет в мировую десятку по всем социальным показателям.
С этой точки зрения — почему бы и нет? Почему мы должны отказываться от такого мирового проекта? Только потому, что сейчас он не вышел за рамки «нулевого уровня»? Евросоюз для нас — не перспектива. НАТО для нас — не перспектива. Это реальность, которая исчезнет максимум через 10–15 лет. А БРИКС — очень мощная перспектива интеграции России в мировое сообщество и повышения статуса в нем.
Дмитрий МИТЯЕВ.
Условное объединение БРИКС, на мой взгляд, делится на четыре части.
К первой стоит отнести Индию и Бразилию, находящихся в ситуации «низкого старта»: с гигантским уровнем социального неравенства, нищетой подавляющего большинства населения и неразвитой промышленной базой. Им предстоит подтягивать доходы и качество всего населения, чтобы выйти хотя бы на средний индустриальный уровень. Условно говоря, это уровень США конца 50-х-начала 60-х годов ХХ века и России конца 70-х—начала 80-х годов. В этом, кстати, принципиальное отличие индустриализации сталинской от индустриализации китайской.
В Китае потянули вверх небольшой кусок страны, связанный с «экспортной экономикой», а Сталин поднимал сразу всю страну целиком. И тот, и другой вариант, на мой взгляд, были абсолютно оправданны в конкретных социально-исторических условиях, но ставить между ними знак равенства, как это часто делают, совершенно бессмысленное занятие. Здесь налицо две принципиально различные модели индустриализации.
Еще раз подчеркну, что в рамках существующей модели, с нынешней элитой, у России нет никаких шансов провести системную модернизацию. Для этого должна произойти революционная смена элит, как это случилось в СССР конца 20-х-начала 30-х годов, когда абсолютно компрадорская по своей сути элита «старых большевиков», которая ничего не хотела делать, была сметена Сталиным. Точно такую же смену элит, которые тогда назывались не «старые большевики», а бояре, пытался осуществить Иван Грозный с помощью опричнины, но это ему удалось лишь частично. Ценой поражения Грозного стало Смутное время, а бояр удалось оттеснить от рычагов управления страной только Петру I — через 150 лет после Ивана Грозного.
Что касается нынешней ситуации, то в ней просматриваются два основных варианта.
Вариант первый — это распад России на несколько квазигосударственных образований. При этом значение регионов Сибири и Дальнего Востока в условиях экономического спада и дезинтеграции будет стремительно снижаться, потому что реализовать их природные ресурсы будет очень сложно.
И, соответственно, второй вариант — это элитная революция. Как говорится, третьего не дано.
Что касается Китая — у него тоже есть два варианта.
Вариант первый. Китай сможет заменить внешний спрос внутренним. Но я в него, повторюсь, не верю, и вы не сможете убедить меня в обратном.
И вариант второй. Что он не сможет этого сделать, и тогда внутри Китая начнутся острейшие социально-политические проблемы, из-за которых эта страна исчезает из мировой системы разделения труда. Он начинает решать исключительно свои внутренние проблемы. Как это будет происходить: путем демократических выборов или путем закапывания оппонентов в землю живьём, — это их проблемы.
Для нас важно, что в этом случае Россия опять становится — уже на новом уровне — субъектом мировой политики. И я уверен, что в этом случае мы должны искать крупного партнера, потому что всё-таки 100–150 миллионов человек — это мало. Мы можем искать его среди бывших союзных республик, восстанавливая контуры СССР, но у нас по-любому появляются возможности для игры. Но еще раз повторю, что рассматривать глобальные люфты через 10–15 лет — это нонсенс. Их уже не будет. Будут рынки региональные.
Сергей БЕЛКИН, публицист.
Я бы хотел обратить внимание еще на один момент. Что бы там ни было, но мы до сих пор продолжаем оставаться в рамках единой мировой финансовой системы. Которую мы критикуем, говорим, какая она несправедливая, бесперспективная, больная и умирающая. Эта критика выглядит весьма верной и убедительной, но проблема в том, что со сроками мы, как правило, ошибаемся. Несмотря на мнения нашего экспертного сообщества, она продолжает демонстрировать удивительную живучесть. Это то, о чем стоит подумать, потому что идти от её анализа мы не можем, многие параметры нам или не видны, или зашифрованы.
Во-первых, когда мы говорим о мировой финансово-экономической системе, мы анализируем её модель, в то время как она является не моделью, а живым организмом. То есть, мы делаем правильные прогнозы в рамках модели, но живая система ведет себя несколько иначе. Потому что в ней существуют и действуют такие факторы, которые не учитывает наша модель. То есть это в плане постановки вопроса. Дело в том, что сегодня для современной науки стали доступны методы анализа социальных систем как живых организмов, восходящие к временам «школы Сантьяго».
Второй момент: критикуя данную финансовую систему, чего мы хотим? Подорвать её и избавиться от неё? Или модернизировать и улучшить её? Это важно с точки зрения позиции: можем ли мы и хотим ли мы влиять на архитектуру мировой финансово-экономической системы здесь и сейчас? У меня есть сомнения на этот счет. Для нас всё это — как бы чужая игра.
В чем её сила? Первая её сила в том, что она абсолютно безальтернативна. Не существует конкурентного рынка мировых финансово-экономических систем. Она потому и мировая, что единственная. И ей на смену может прийти либо иная мировая и единственная, либо несколько конкурирующих систем, ни одна из которых уже не будет мировой.
Второй фактор силы — сохраняется доверие к доллару. Можем ли мы изучать феномен доверия как социокультурный, социально-психологический феномен? Ведь никаких признаков доверия США, как источнику долларов, нет. А доверие к доллару — есть. Это предмет, как минимум, для серьёзного анализа.
И в этой связи в рамках БРИКС нам открываются следующие возможности. Если доверие лежит в основе создания, скажем, какого-то локального платежного союза, то финансовое доверие оказывается заключительным аккордом социально-культурного доверия.
Александр АЙВАЗОВ, экономист.
На мой взгляд, БРИКС является, пожалуй, единственной структурой в современном мире, которая может сформулировать будущее устройство новой финансовой и экономической системы. Для США, Европы и Японии важно удержать прежнюю систему, которая обеспечивает им привилегированное положение в рамках «золотого миллиарда», и поэтому они не дают ничему новому проявиться. А такие страны, как Египет, Нигерия и т. д. на новый мировой дискурс просто неспособны. А вот страны БРИКС вполне способны сформулировать Бреттон-Вудс-2. Ведь Бреттон-Вудс-1 — это была прекрасно организованная структура, основанная на великолепной идее. И потом, когда появились сначала евродоллары, а потом нефтедоллары, — они разрушили эту систему. Если новую систему не сформулирует БРИК, этого не сформулирует никто. Тогда после всех кризисных потрясений всё будет делаться в пожарном порядке. Многие экономисты и в Америке, и в Европе пытаются сформулировать модели посткризисной экономики. Не знаю, как в Китае, но уверен, что и там есть какие-то разработки на этот счет, и достаточно глубокие. И если только для этого был создан БРИКС — уже слава богу.
Александр НАГОРНЫЙ.
Помимо государственных единиц, о которых мы здесь по преимуществу говорим, есть и надгосударственные, транснациональные и международные, группировки. В 2007 году была опубликована книга Юджина О`Нила «БРИК и далее», где он пропагандировал выдвинутую им еще в 2001 году концепцию БРИК. Юджин О`Нил — это неслучайная фигура, он был начальником управления исследовательских теоретических разработок Goldman Sachs — и, естественно, это была не его личная схема, это была установка. Мне представляется, что установка даже не «Goldman Sachs» как таковой.
Очевидно, что Соединенные Штаты вступают в период кризисных изменений, а потому возникает резонный вопрос, к чему приведут подобные изменения и кто может, так сказать, стать их противовесом. Ответ на этот вопрос недолго было выяснить, а уже отсюда возникала вполне технологиччная схема с принципом «Если ты не можешь этому противостоять, нужно это возглавить». Для чего возглавить?
Либо для того, чтобы её немножко подкорректировать и завести, скажем, в тупик, либо использовать в каких-то иных своих целях. Дело в том, что Goldman Sachs является одним из форпостов или двигателей идеи новой глобальной финансовой системы, которая должна быть основана вовсе не на долларе. О чем они говорят? О «специальных правах заимствования». И через систему БРИКС они входят в диалог с верхушкой этих стран, дают им новые возможности и льготы в рамках МВФ и Всемирного Банка. И медленно, поэтапно подталкивают и Китай, и Индию, и Россию, которая, собственно, озвучивает то, что думают и на что рассчитывают в Goldman Sachs вместе со своим партнером, так называемым «новым Ротшильдом», — условно говоря, европейским капиталом, — с тем, чтобы в нужный момент в рамках «восьмерки-десятки» сделать ту платформу, которая им будет нужна. И в этом смысле я думаю, что догадки, которые высказывал Андрей Девятов относительно того, что крупнейшие финансовые центры сейчас разошлись и находятся в глубочайшем конфликте, — эти догадки обретают определенную доказательную базу. Идёт борьба даже внутри Федеральной резервной системы — мы убедились в этом после того, как оттуда оказался выброшен Lehman Brothers.
И сегодня мы видим достаточно интересную схему, когда европейский финансовый капитал входит в клинч с американским, преимущественно связанным с ВПК и сырьевыми рынками.
Таким образом, через свои креатуры в странах БРИКC — а вы наверняка помните, как смело выступал Дмитрий Медведев в Давосе с идеей создания новой глобальной валюты, — можно получить некую международную политическую базу для поддержки своих интересов. То есть в перспективе, если американская система совсем запутается, при помощи БРИКС у глобальных финансовых структур есть возможность сманеврировать и остаться на плаву.
Мне представляется, что единственной страной БРИКС, которую эти структуры не контролируют хотя бы отчасти, остается Китай. Заходят справа, слева, делают предложения, увеличивают вознаграждение — пока ничего не получается. Конечно, и финансовая, и политическая верхушка КНР с течением времени может поддаться такому системному втягиванию во взаимодействие, но пока этого не происходит. Хотя некоторые линии выстраиваются — например, недавние покупки китайской Sinopec нефтегазовых активов в Канаде, где сосредоточены гигантские запасы битуминозных песков. То есть происходит объединение менеджмента, начинаются совсем другие расчеты и, может быть, в перспективе возникнет такая ткань взаимодействия, которая может быть использована. Но такого точно не произойдёт в ближайшие два-три года, и этот финансовый поворот, эта точка бифуркации — она, как многие здесь говорят, неизбежна. Китайцы это понимают, они приняли внешнюю форму игры в БРИК, но на самом деле они — точно так же, как в ситуации с МВФ или другими надгосударственными структурами, — вступают туда, но ведут свою собственную линию. И эта линия заключается прежде всего в том, чтобы сформировать во всем мире собственную сферу влияния, используя благоприятную для КНР конъюнктуру мирового кризиса, а глобальные финансовые структуры — как своего рода ракету-носитель для вывода Китая на вершину его геостратегического могущества.