МЕГАМАШИНА

НОМЕР 32 (873) ОТ 11 АВГУСТА 2010 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Владимир Винников
МЕГАМАШИНА

Последнее время многое говорится о поведенческих различиях между средним жителем РФ и таким же средним жителем Запада. Мол, не та у нас этика, не протестантская, не продуктивная она, и касается это всех: от последнего бомжа до самых успешных представителей отечественного крупного бизнеса. С западной точки зрения российский бизнесмен представляет собой просто стихийное бедствие, от которого лучше всего по возможности держаться подальше.
Иными словами, у них практически несовместимые между собой этические поля, "перпендикулярные" друг другу этосы (под этосом здесь и далее подразумевается система этических — как ценностных, так и поведенческих — нормативов, свойственная той или иной группе субъектов).
В целом общие этические параметры у российского бизнес-сообщества носят негативный характер. "Негативный" здесь не означает "запретительный": "того-то и того-то делать нельзя". "Негативный" здесь означает "отталкивающийся от какой-то позитивной нормы": "то-то и то-то делать нужно" — и отрицающий её. Позитивное целеполагание у подавляющего большинства членов российского бизнес-сообщества отсутствует напрочь, причем это касается самых фундаментальных принципов: оптимизации соотношения прибыли/риски, социальной ответственности бизнеса — и так далее. В результате бизнесом как таковым в современных российских условиях можно заниматься не более трех-пяти лет — дальше начинается или политика, или нерешаемые "проблемы" с "выше крышеванными конкурентами" и властями. А эти сроки, в свою очередь, формируют отношение к бизнесу как временному и не слишком привлекательному занятию, которое в самом лучшем случае может дать средства для какой-то иной, "настоящей" жизни — к тому же, как правило, не имеющей прямого отношения к "этой стране".
В результате "реформ" все субъекты российских рыночных отношений попали в ситуацию полного нравственного вакуума: условно говоря, ни Бога, ни месткома. Религиозная санкция на бизнес как отсутствовала, так и отсутствует, а государственно-правовая вроде бы есть, но она насквозь фальшива. Какие-то элементы (или обломки) этнических и конфессиональных этосов не могли и, разумеется, не смогли стать основой адекватного российского корпоративного этоса.
Единственно действенным нравственным регулятором в данной ситуации оказалось банальное насилие: как "горизонтальное", внутри самого бизнес-сообщества (вспомним в этой связи печально знаменитые "войны олигархов"), так и "вертикальное": "снизу", со стороны криминала, в том числе этнического, и "сверху", со стороны "властной вертикали". К началу "эры Путина" два последних вектора насилия окончательно возобладали и несколько уравновесили друг друга, задав более-менее универсальные "правила игры" и обеспечив временную, неустойчивую стабильность. Временную и неустойчивую — потому, что эта стабильность не была самодостаточной и требовала присутствия двух "встроенных" условий: постоянного притока "нефтедолларов" извне и постоянного передела собственности внутри страны.
Понятно, что годная к переделу собственность внутри страны рано или поздно закончится, а поток "нефтедолларов" рано или поздно обмелеет, если не прекратится совсем. И тогда, в условиях неизбежного кризиса, проблема этоса российского бизнес-сообщества окажется одной из ключевых для выживания российского общества в целом. А предоставленный ныне бизнес-сообществу относительно свободный выбор между эмиграцией и тюрьмой ("сидеть на чемоданах") практически идентичен тому выбору, которое советское общество предоставляло диссидентам и "врагам народа". Так что негативистский этос "российского капитала" по отношению к собственной стране преодолеть экономическим путем: снижением налогов и другими формами поддержки бизнеса со стороны государства, — практически невозможно.
Следовательно, его нужно преодолевать путем идеологическим, что требует значительных усилий со стороны не только институтов государственной власти, но и со стороны религиозных институтов — вернее, единственного религиозного института, сориентированного преимущественно на Россию: Русской Православной Церкви (Московского Патриархата). Дело в том, что другие значимые для нашей страны конфессии, обычно упоминаемые в качестве "традиционных": ислам, иудаизм и буддизм, — имеют свои высшие религиозные центры за пределами нашей страны, что неизбежно делает их проводниками иностранного влияния на неё.
Необходимо заметить, что единственный исторически эффективный этос бизнес-сообщества в рамках русского православия был сформирован только представителями старообрядческих общин в условиях церковного раскола и "противостояния царству Антихриста на земле". К тому же, он касался вовсе не производственных инноваций, а деятельности в сфере торгово-кредитных операций, что для современных условий является совершенно неадекватным вариантом.
Поскольку результаты внедрения в Россию "протестантского этоса" как единственной нравственной платформы для деятельности бизнеса оказались весьма противоречивыми и в "петровском" и в "сталинском" варианте, возможно, в ходе этой работы стоит обратить внимание на достаточно успешный опыт восточных "модернизаций": японской, тайваньской и китайской, — позволивший не "внедрять" принципы "протестантского этоса" в соответственные национальные этосы, а преобразовать последние для решения задач системной инновационной модернизации.