СТИХИЯ

НОМЕР 37 (825) ОТ 9 СЕНТЯБРЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Елена Зуева
СТИХИЯ

***
Где враждебно живое
блестящей звезде,
где черта горизонта не надобна, где
небо в снег провалилось,
все пятна на нём заморозив, —
в неземное пространство,
в изгнанье двора
выйдет женщина,
тёплую ношу ведра
в неподвижной руке
напряжённо неся и серьёзно.
Выйдет женщина,
за угол молча зайдёт
и ведро с отражением сопки и звёзд
наклонит —
и взойдут на снегу доверительно
звёзды.
Но никто в этом мире помойных небес
различить не осмелится
сопку и лес,
эту жизнь,
эту зиму,
где мёртвым становится воздух.
Но стоять для чего-то
останется дом,
где — в углу,
не затронутом бранью и льдом —
тихо дышит ребёнок,
и снятся ему витамины,
и ещё ему снится озябшая мать,
что за дверью,
пальто уставая снимать,
наклоняет лицо,
и лица её
вовсе не видно.
ЛЯГУШКА
А быть чему — тому и не бывать,
тому — пропасть,
остановиться где-то…
А что ни жить — во сне чужое звать,
где наяву — лишь небо без просвета.
А красным сапогом — да по ковру,
да по стеклу, да по огню, да по лбу
еловому!..
Не больно ввечеру
красна тоска,
хоть вечеру — быть полным
тоскою до краёв, дрожать листу
дорожному на всякий окрик гневен.
Царевну в жёны захотел?..
Не ту
царевну, вор! — перебирай царевен!
Перебирай царевен от двери,
лови в крови — достанется.
От крови
стоять святому пиру до зари
на десяти ветрах, на честном слове.
А рукава златая чешуя —
летит, стремится…
Полно, не поймаешь!
Лови, царевич!
Понимаешь, я —
лягушка.
Ничего не понимаешь…
Бери судьбу — не выбирай врага!
Не подходи — она тебя боится!
Она мычит, остры её рога…
Ну, чем тебе корова не царица?
На — вот тебе
и тьма твоя, и свет, —
все десять дев, а где она, царевна-
лягушка? Где? Ты понимаешь? Нет,
не понимаешь — в сотый раз, наверно.
Очнись, вернись —
тебя на свете чтут
река и поле, горицвет и птица…
Кто горькими слезами плачет тут? —
косматая медведица-девица.
Её слезам сюда напрасно течь,
и не от слёз красна моя подушка.
Тебе, царевич, лучше было сжечь
твои глаза — вот невидаль, лягушка!
Что встал, как пень?
Моих честных гостей,
моих кормильцев —
надобно потешить.
Они сюда из дальних областей
едва дособирались: конны, пеши,
дурных краёв да недурных кровей
все эти люди, нелюди и звери…
Закройте дверь! —
здесь появилась дверь,
а ведь недавно не было здесь двери.
Чьи — вместо глаз — болотные огни
внимательно следили за весельем?
Кто их позвал? За кем пришли они?
Зачем? — пришли — они?
чужие? в сером?..
Всё сохранялось в памяти, пока
без памяти бежала лента ала.
Вот показалась быстрая рука,
схватила ленту. Дверь заскрежетала.
И солнце встало.
Никогда — окрест
на свете — утра не было убоже.
Тебя тоска,
должно быть, завтра съест,
а ты вчера печалился о коже,
об этой грешной коже, будто в ней —
лягушачьей, зелёной — всё и дело.
Не жечь, не хоронить —
кормить свиней
такой-то дрянью!..
А стрела — летела
всю ночь над жадной пропастью,
всю ночь
её, краснея, провожали взглядом
то пряха, то купеческая дочь,
то тихая смертельная наяда.
И в городах творилось воровство,
всю ночь не спали в тереме высоком,
чтоб завтра
драгоценный сокол твой…
Опять в крови он воротился, сокол!
Ночь — это долго. Словно косы жён
твоих недолгих...
Некогда летела
стрела, которой белый свет сражён,
и даль по сторонам развеет тело.
А что — тревога, тёмная, ничья,
тому, чья воля — белый свет?
Не горе —
забота у царевича…
И я —
лягушка.
И на это есть — другое.