«КОГДА ПОГРЕБАЮТ ЭПОХУ...»

НОМЕР 33 (769) ОТ 13 АВГУСТА 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Владимир Бушин
«КОГДА ПОГРЕБАЮТ ЭПОХУ...»

Случилось так, что моя жизненная стезя не раз соприкасалась и даже пересекалась со стезёй новопреставленного. Ещё в январе 1945 года мы были недалеко друг от друга: 48-я армия 1-го Белорусского фронта, в которой служил он, вторглась в Восточную Пруссия из района Цеханув с юга, а моя 50-я 2-го Белорусского — из района Августов—Осовец с юго-востока. И с тех пор до дней нынешних... Мой путь на дачу — как раз через Троице-Лыково, еду и всегда думаю: здесь за воротами дома 2/2 по 1-й Лыковской улице на пяти гектарах лесисто-болотистой местности, окруженных спиралью Бруно, обитает Апостол...
Когда он в 1962 году появился в "Новом мире" со своим "Одним днём Ивана Денисовича", его по-доброму, даже восторженно встретили многие известные писатели. Помимо главного редактора журнала Твардовского, одобрительно писали о повести Симонов в "Известиях", потом — Маршак в "Правде", Бакланов — в "Литгазете"... А Шолохов даже просил Твардовского поцеловать от его имени успешного дебютанта. И я со статьёй в ленинградской "Неве" оказался в этом ряду. Позднее уже не только об "Одном дне", а обо всём, что к тому времени Апостол напечатал в "НМ", вышла моя статья в воронежском "Подъёме". С этого завязалась переписка.
Вроде бы ничто не предвещало того, что разразилось позже. В самом деле, судите сами, если 22 марта 1963 года В.Лебедев докладывал своему шефу Хрущёву: "После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле (7-8 марта) и после Вашей речи, Никита Сергеевич, мне позвонил по телефону писатель А.И.Солженицын и сказал следующее (судя по всему, это было записано на ленту. — В.Б.):
— Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов, и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные, жирные мухи.
Пользуясь знакомством с Вами, я прошу у Вас доброго совета, товарищеского совета коммуниста. Девять лет тому назад я написал пьесу "Олень и шалашовка"... Мой "литературный отец" А.Т. Твардовский не рекомендует передавать её театру. Однако мы с ним несколько разошлись во мнениях. И я дал её для прочтения в театр-студию "Современник" О.Н.Ефремову, главному режиссёру.
Теперь меня мучают сомнения, учитывая то особое внимание и предупреждение, которое было высказано Никитой Сергеевичем в его речи, и, сознавая всю свою ответственность, я хотел бы по советоваться с Вами — стоит ли мне и театру дальше работать над этой пьесой.
Я хочу ещё раз проверить себя: прав ли я или Александр Трифонович. Если Вы скажете то же, что А.Т.Твардовский, я немедленно забираю пьесу из театра... Мне будет очень больно, если я в чем-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич".
И Лебедев заключал: "Прочитав пьесу, я сообщил тов.Солженицыну, что по моему глубокому убеждению пьеса в теперешнем виде для постановки не подходит. Автор пьесы и режиссёр согласились и сказали, что не будут готовить пьесу к постановке" (Кремлёвский самосуд. М. 1994. С.5-7).
Вот и подумайте, какого бунта можно было ожидать от писателя, который, ну, просто мысленно лобзает Генсека за отеческую заботу и божится, что ему будет очень больно, он терзается при мысли, что вдруг не оправдает доверие партии. А главное, ещё и мнение хрущёвского секретаря о художественном произведении в его глазах решительно перевешивало мнение большого писателя и даже "литературного отца"! И в письмах его ко мне — никакой "падали" и "жирных мух". Наоборот! Апостол писал: "Нам необходимо учиться видеть красоту обыденного". Какого "обыденного"? Да, конечно же, советского, иного не было.
Но вот произошли два события: из Кремля намахали Хрущёва и Комитет по Ленинским премиям прокатил на вороных Солженицына, уже проткнувшего дырочку в пиджаке для драгоценной медали... В своё время кто-то сказал: если бы в надлежащий час генералу Дудаеву нацепили на погоны к одной звезде вторую, то никакой чеченской войны не было бы. Не знаю... Но Солженицын с его уверенность в себе как в "мече Божьем" забыть и простить такой конфуз просто был не способен. Во всяком случае именно с той поры всё и началось и переменилось...
16 ноября 1966 года на обсуждении в Союзе писателей "Ракового корпуса" мы познакомились лично. Встречались и позже, когда Апостол уже ходил в дефицитной пыжиковой шапке и отливавших перламутром штанах. А в мае 1967 года он прислал мне с назидательной припиской, что неслед, мол, отсиживаться, и свою известную экстремальную цидулку Четвертому съезду писателей СССР. Дня за два до съезда ко мне в "Дружбу народов", где я тогда работал, как шестикрылый серафим, явился, словно только что кем-то помятый, Наум Коржавин. Он предложил подписать коллективное письмо членов Союза писателей с просьбой к съезду дать слово жертве культа. Почему не дать жертве? Я всегда был демократ. Подписал.
Да, встретили Исаича, не подозревая, что это Апостол и есть, с распростёртыми объятьями. Но время шло, и многие вчерашние хвалители — учитывая момент, скажем так, — отшатнулись, отвернулись от него. Не только Симонов, решительно отвергший роман "В круге первом" ("слепая злоба"), а потом и его вздорный вымысел о Фёдоре Крюкове как об авторе "Тихого Дона"; не только Г.Бакланов и я, но и Владимир Лакшин, особенно нахваливавший и защищавший питомца "Нового мира". Теперь он писал, в частности: "В христианство его я не верю, потому что нельзя быть христианином с такой мизантропической наклонностью ума и таким самообожанием". И сам Твардовский бросал ему в глаза: "Если бы печатание "Ракового корпуса зависело только от меня, я бы не напечатал"... "Если бы "Олень и шалашовка" была напечатана, я написал бы против неё статью. Да и запретил бы даже"... "У вас нет ничего святого"... Как раньше особенно бурно приветствовал, так теперь резче всех и отвернулся Шолохов: "Болезненное бесстыдство!".
Потом стало известно, что давно отвернулись от Солженицына даже школьные друзья: Николац Виткевич, Кирилл Симонян, его жена Лидия Ежерец (она у нас в Литинституте читала курс по современной западной литературе), которых он во время следствия по его делу назвал своими единомышленниками-антисоветчиками. О Наталье Решетовской, первой жене, я уж не говорю. Он сам "отвернулся" от неё на пороге старости. Отвернулись даже те, кто вместе с ним сидел, а это тот же Виткевич, Лев Копелев, Сергей Никифоров — прототип Роди из "Круга". Прототип напечатал в "Нашем современнике" беспощадные воспоминания "Каким ты был, таким ты и остался". Нельзя забыть и Ольгу Карлайл, внучку Леонида Андреева. В 1965 году её отец Вадим Андреев тайно вывез на Запад микрофильм романа "В круге первом" (а мы уже после этого обсуждали его в ЦДЛ!), в 1968 году её брат Александр вывез "Архипелаг ГУЛАГ". (Вот оно, всезнающее и всемогущее КГБ! Вот он, колпак, под которым задыхался Апостол!), а сама Ольга с мужем по просьбе романиста почти пять лет возились с переводом и с организацией издания этих книг на Западе. И что же? Оказавшись там, Солженицын обвинил супругов Карлайл в намерении нажиться на издании его книг. Они вынуждены были защищаться. В 1978 году в США и во Франции вышла книга О.Карлайл "Солженицын и тайный круг". Теперь она издана и у нас. Книга кончается так: "Не одни мы стали жертвами солженицынской ненависти. Вадим Борисов, Иван Морозов из издательства ИМКА-пресс тоже изведали её в полной мере" (с.174). Как видно, Ольга Вадимовна не знала, что совсем не старый Борисов умер, как не знала и о других жертвах.
Примечательно вот что. Ведь "отвернулись" от Солженицына не только советские патриоты по идейным и литературным соображениям как от антисоветчика с апостольскими задатками (Шолохов, Симонов, Симонян и др.), но и люди очень близкие ему по антисоветским убеждениям (супруги Копелевы, супруги Карлайл, Бакланов — друг Рейгана и Сороса и др.), — тут уж оказалась непереносима просто его человеческая суть.
Странное дело, немало умников, которые всеми доступными им способами и средствами поносят, гвоздят и проклинают Советскую власть, советское время и тех, кто это время олицетворял, страшно обижаются, когда их называют антисоветчиками. Между тем, теперь это просто определение, как шофер, футболист, алкоголик, шизофреник, наркоман... Но попробуйте так назвать, допустим, критика Б. или историка С. Сожрут! А потом сами лопнут от злости. Возьмите хотя бы этого С. Произошла антисоветская, антикоммунистическая контрреволюция. Власть идеализирует царское прошлое, самих царей, особенно последнего, превозносит политиков и вельмож того времени, глумится над Лениным, Сталиным, Дзержинским, над героями советской жизни и литературы, кино... Всем этим рьяно занимается и С. Он с режимом расходится только в двух пунктах — Сталин и евреи. Как же не антисоветчик!
Так вот, Солженицын был самым последовательным, всеохватным, круглосуточным, бессонным, короче говоря, самым "лютым антисоветчиком, сыгравшим огромную роль в крушении СССР", как сказал в "Комсомольской правде" Александр Проханов при печальной вести о скоропостижной кончине классика. Называли его и литературным власовцем. Кажется, первым назвал в "ЛГ" Александр Рекемчук. И что тут несправедливого? Власовцы боролись против Красной Армии и Советской власти оружием, а Солжениным против того же самого — пером, словом. Так его и называют "литературным".
Но не родился же он антисоветчиком и власовцем, а стал таким со временем. Как? Почему? Тут в дело вступают коммунистические аналитики. Владимир Вишняков пишет в "Правде": "Ушёл из жизни, пожалуй(!), самый радикальный(!!) критик(!!!) советского периода истории, особенно — роли в ней И.В.Сталина". Ну как деликатно: "радикальный критик"?! Дальше уже просто оправдание: "Основания обижаться на Советскую власть у него, прямо скажем, были. Детство проходило в крайней бедности и терзаниях. Над ним посмеивались за нательный крестик и нежелание вступать в пионеры". ЁТМ! Вы, правдисты, этому верите?
Если спросить Вишнякова, откуда он это взял, мыслитель наверняка сошлётся на книгу Людмилы Сараскиной о Солженицыне, вышедшую недавно в серии ЖЗЛ, — жаль, что не под одной обложкой с изданным там же житием Ивашки Мазепы. Та пишет: "Весной 1931 года Саня был рекрутирован в пионеры". Верить? Ему шёл уже тринадцатый год, а т.к. поступил в 1927 году сразу во второй класс, то теперь учился в пятом — в эту пору школьники готовились уже вступать в комсомол, что наш Саня вскоре и сделал. А в комсомол едва бы приняли мальчишку, не желавшего быть пионером. Но Сараскина продолжает: "Теперь (после рекрутирования) за ним приглядывали особенно зорко... И был случай, когда силой сорвали с пионера крестик". С крестиком приняли в пионеры, да ещё и старостой класса избрали?!
"Детство в крайней бедности и терзаниях..." Да ведь это 20-30-е годы. Многие ли жили тогда в достатке? Но Саня-то как раз благоденствовал. Не в книге, не в интервью для публики, а в письме жене 23 апреля 1944 года он писал о своей работящей и любящей его матери: "Иногда я был непростительно равнодушен к ней, иногда груб. А ведь она не вышла второй раз замуж — из-за меня. Просидела много ночей за сверхурочными работами на машинке — из-за меня... Трясло, ломало — имея бюллетень, шла на работу, чтобы только заработать что-нибудь ещё для сына.
Она соткала мне счастливое детство, которое сейчас приятно вспомнить. Она создала все материальные условия для моего духовного развития". Все!.. И впрямь, когда многие его сверстники старались в летние каникулы как-то подзаработать для дальнейшей учёбы, наш Саня отправлялся путешествовать: то пешком — по Украине, то на лодке — по Волге, то на велосипеде — по Крыму... На велосипеде! Это как ныне "мерседес". Нет, больше! По себе знаю. После смерти в 1936 году моего отца я завладел его велосипедом. Так он был предметом восхищения и зависти всех окрестных мальчишек в Измайлове.
Когда Апостол жил в Америке, я написал о нём немало статей в разных газетах — от "Омского времени" до "Завтра" и "Дуэли". А после того, как он вернулся, издал непереваримую для его почитателей книгу "Гений первого плевка", она выходила трижды...
А похоронили Апостола на кладбище Донского монастыря рядом с могилой знаменитого историка Ключевского. Разве мог Василий Осипович ожидать такого соседа. Надо было — рядом с Деникиным. Как литературного Шкуро.