Вопросы противодействия экстремистской деятельности в последнее время находятся в фокусе внимания как органов государственной власти, так и институтов гражданского общества. Непрерывные дискуссии по этой проблеме идут в самых различных местах, начиная от кабинетов Кремля при официальных встречах и заканчивая улицами и площадями при «маршах несогласных». В последнее время накал страстей здесь стал таковым, что проблема борьбы с «экстремизмом, ксенофобией и национализмом» в информационном пространстве затмила собой даже прежнего фаворита – борьбу с терроризмом (такой рейтинг, к сожалению, формируется не по степени остроты проблемы, а в силу необходимости ее актуализации в массовом сознании для решения определенных политических задач).
Весьма болезненно затронутый вопрос воспринимается в кругах патриотически ориентированной общественности. И это понятно – ведь основной удар «дубины борьбы с экстремизмом» ложится именно на ее плечи. Патриотические медиа-ресурсы пестрят информацией о нарастающей волне возбужденных уголовных дел против видных представителей патриотического движения, запрещенных объединениях, закрытых газетах, журналах, Интернет-сайтах, разгромленных и взорванных издательствах патриотического толка и другие факты, вызывающие серьезную озабоченность у любого, кому не безразлична судьба России.
Использованный термин «дубина» применительно к борьбе с экстремизмом не вполне адекватен. Собственно, как дубина, то есть весьма неразборчиво («направо и налево»), государственные правоохранительные структуры действуют только в определенной локальной области – среде патриотической оппозиции (хотя ее оппозиционность носит избирательный характер), преимущественно этнически русской. Здесь уместно вспомнить введенный в оборот либеральными деятелями термин «русский фашизм», который до сих пор острым лезвием режет ткань общественного сознания русской нации, ценою миллионов людских жизней проложившей дорогу к победе над фашизмом в Великой Отечественной войне. Другой пример — статья 282 Уголовного кодекса РФ, которую не случайно окрестили в народе «русской статьей»: ведь в соответствии с уже сформировавшейся закономерностью правоприменительной практики исключительно русские люди возбуждают у нас в стране ненависть или вражду к представителям других национальностей, рас и т.д. Представители иных национальностей, как следует из данной закономерности, абсолютно толерантны и не были замечены в разжигании межнациональной розни. Такая закономерность представляется искусственной и в корне неадекватной реальной ситуации в российском обществе. В ряде республик Кавказа (прежде всего Чечне, Ингушетии и Дагестане) и других субъектах Российской Федерации осуществляются демонстративные убийства представителей русской национальности, постоянное выдавливание русского населения, ущемление их прав. Однако русские все равно в глазах власти и определенных общественных кругов остаются главными экстремистами, а вовсе не жертвами экстремистов.
Характерно, что в ходе производства по делам об экстремизме в отношении русских патриотов (будь то уголовный процесс, производство по делу об административном правонарушении либо применение административных и судебных процедур в соответствии с Федеральным законом «О противодействии экстремистской деятельности»), как следует из материалов в СМИ, не соблюдаются гарантии правовой защиты, нарушаются их процессуальные права, блокируется возможность предоставления доказательств их непричастности к осуществлению экстремистской деятельности.
За пределами среды русских патриотов деятельность государства по противодействию экстремизму вообще проявляется очень слабо, а если и проявляется, то делается это весьма аккуратно, с соблюдением всех необходимых юридических процедур и форм. Здесь уже о дубине говорить неуместно, тут сразу всплывает в сознании образ скальпеля хирурга. И это, безусловно, правильно – ведь любой вопрос, связанный с ограничением конституционных прав и свобод человека и гражданина, требует хирургической точности при его разрешении. Непонятно только, почему на русских патриотов такая юридическая аккуратность и точность не распространяются? Ведь в соответствии с ч. 2 ст. 19 Конституции РФ государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств.
Говоря о тенденциозности правоприменительной практики по делам об экстремизме, нельзя не отметить один важный момент. При обсуждении проблемы экстремизма в государственных, общественных институтах, средствах массовой информации она почти всегда рассматривается в контексте межнациональных отношений. Вот свежий пример: генеральный прокурор РФ Юрий Чайка, выступая на заседании коллегии Генеральной прокуратуры России, сообщил, что только в первом полугодии 2007 г. органами прокуратуры вынесено 6354 акта реагирования в связи с нарушением законодательства о межнациональных отношениях и противодействии экстремизму. Да и сама коллегия проводилась по вопросу «исполнения законодательства о межнациональных отношениях и противодействии экстремизму». Данные вопросы, по умолчанию, рассматриваются в неразрывной взаимосвязи.
Не отрицая наличия последней, следует заметить, что националистический экстремизм представляет собой лишь одну из разновидностей экстремизма наряду с политическим, религиозным и социальным. Почему же в нашей стране при законодательном определении экстремизма, и особенно в ходе реализации законодательства о противодействии экстремистской, акцент делается только на нем? Разве остальные формы экстремизма обладают меньшей общественной опасностью? Например, принятая государствами-членами ШОС Шанхайская Конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (Шанхай, 15 июня 2001 г.) определяет экстремизм как «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них». В этом определении националистический экстремизм как самостоятельная форма в «чистом виде» вообще не выделяется. Хотя он, безусловно, подразумевается применительно к тем случаям, когда националистические организации своей деятельностью создают угрозу конституционному строю страны и национальной безопасности либо посягают на общественную безопасность. И это, на наш взгляд, абсолютно обоснованный подход.
У нас же все многообразие проявлений экстремизма фактически сводят (если не на законодательном, то на правоприменительном уровне) к рафинированной абстрактной формулировке «возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни», под которую можно подогнать что угодно. Очевидно, что в рамках той же Шанхайской Организации сотрудничества такое определение экстремизма в региональной конвенции никак бы ни прошло. Та же Китайская Народная Республика его бы никогда не пропустила, хотя проблем в области межнациональных отношениях в данном государстве хватает.
Тенденциозность правоприменительной практики по делам об экстремизме налицо. О ее причинах и истоках много сказано до меня, поэтому полагаю возможным опустить рассмотрение этого вопроса. Подобная избирательность воздействия носит крайне негативный и чрезвычайно опасный характер и может привести к социальному взрыву, в связи с чем актуализируется необходимость поиска способов ее преодоления. Вместо этого зачастую такая практика возводится в норму и подается как «естественное» отражение объективных закономерностей общественного развития.
Приведу один яркий пример такого рода, который и побудил меня на написание данной статьи. Однажды, просматривая справочную правовую систему «Консультант», обнаружил в ней комментарий к Федеральному закону от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» (здесь поясню, что СПС «Консультант» наряду со схожей системой «Гарант» являются ведущими справочными системами правовой информации, которыми пользуются юристы большинства образовательных и научных учреждений, государственных органов и общественных организаций страны), который был подготовлен 18.10.2006 г. Ларисой Викторовной Смолиной – юристом юридической консультации ООО «Юридическая помощь» (это следует из размещенной информации). Сам комментируемый закон я достаточно подробно изучал и обнаружил там множество необоснованных положений, расплывчатых понятий, других недостатков, в связи с чем с особым интересом начал изучать указанный комментарий.
Ознакомление с содержанием комментария только к первой статье рассматриваемого закона меня повергло в шок как своей вопиющей безграмотностью, так и безапелляционными суждениями о русской патриотической природе экстремистских организаций. Приведу лишь самые яркие цитаты.
«Экстремизм, в отличие от радикализма, является средством для достижения поставленной цели. Экстремизм не предполагает применения крайних мер. Экстремизм есть понятие, относящееся к методам достижения поставленной цели. Большинство экстремистов осуществляют свою деятельность без цели, для них важно средство, то есть максимально агрессивные и кровопролитные действия. Для радикалов же важна определенная цель. Так, например, среди радикалов можно выделить Э. Лимонова, среди экстремистов – «скинхедов» («бритоголовых»)». Логика тут, как видно, отсутствует напрочь. Сначала говорится о том, что экстремизм – «понятие, относящееся к методам достижения поставленной цели», а затем, что «большинство экстремистов осуществляют свою деятельность без цели». Для них, как просвещает нас Л.В. Смолина, важно только средство — «максимально агрессивные и кровопролитные действия». Интересно, как она себе это представляет? Ведь даже маньяк, убивающий десятки людей, как правило, имеет какую-то цель. Как же могут экстремистские формирования не иметь цели? Ведь именно на основе идеологической общности, общего стремления к достижению какой-то цели, как правило, и возникают экстремистские организации. Другое дело, что эти цели носят деструктивный характер и представляют угрозу национальной безопасности. Так, Конституция Российской Федерации в ч. 5 ст. 13 устанавливает запрет создания и деятельности общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни. Законодательное определение экстремизма, закрепленное в ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности», также определяет некоторые формы экстремизма через указание на его цели: возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни; насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности РФ. В тех же случаях, когда в определении формы экстремизма отсутствует указание на цели указанных в нем деяний, это означает, что такие цели не имеют квалифицирующего значения, а не то, что их нет вообще.
Следующий пассаж удивляет не меньше: «Исходя из указанных в комментируемом Федеральном законе признаков экстремизма, можно выделить национал-патриотические организации, наиболее отвечающие этим признакам. Эти экстремистские организации практикуют насилие по политическим, расовым, национальным или религиозным соображениям. К ним, в частности, относятся группы скинхедов, группы казаков, РНЕ, группы нацистской ориентации, группы национал-большевистской ориентации». Сразу бросается в глаза то, что рассматривая экстремистские организации, Л.В.Смолина сразу приводит примеры национал-патриотических организаций. А что, кроме них экстремистских структур вообще нет? А как же «Партия исламского возрождения» («Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами»), ваххабиты, «Братья мусульмане», многочисленные религиозные секты и другие? Они что же – неэкстремистские организации? Или они не заслуживают упоминая о себе, так как не представляют общественной опасности? Какая там «Хизб-ут-Тахрир»? «Группы казаков» — вот это действительно экстремисты с большой буквы! Как это наш Президент России В.В.Путин догадался казаков (лютых экстремистов!) на государственную службу взять? Наверное, потому, что к моменту подписания Федерального закона от 5 декабря 2005 г. № 154-ФЗ «О государственной службе российского казачества» еще не вышел комментарий Л.В.Смолиной. Интересно, за что же это Л.В.Смолина наших казаков в экстремисты определила? Не за то ли, что они всегда готовы постоять за Землю Русскую?
И последняя цитата, в которой Л.В.Смолина как бы обобщает все свои предыдущие умозаключения: «Все экстремистские организации объединяют следующие черты: 1) акцент темы «русского народа». При этом под русским человеком в одних организациях понимают этнических русских, а в других — и украинцев, белорусов. Определение русского человека является важным классификационным признаком для экстремистов; 2) враждебное отношение к западным и восточным странам; 3) антисемитизм; 4) отсутствие либеральных взглядов. Экстремисты являются активными противниками либерализма. Большинство из них является сторонниками диктатуры, политических репрессий, ограничения свободы слова и демократии в целом. 5) в большинстве экстремистских организациях огромную роль имеет религия. В большинстве случаев экстремисты являются православными, реже язычниками. Однако, так как главным для них являются все же национализм, религия (в частности, история славянского православия) истолковывается по-своему». Как говорится, тушите свет! В этой квинтэссенции умозаключений Л.В. Смолиной явная русофобия соседствует с ненавистью к православию (главной религии русского народа) и язычеству, а также убогими по своему смысловому и логическому построению формулировками («враждебное отношение к западным и восточным странам» — надо же так сказать!). Тут каждый пункт вызывает бурю эмоций.Проследим логику приведенной конструкции. Главный субъект экстремизма – русский человек; квалифицирующий признак субъекта экстремизма – православная или языческая религиозная принадлежность; главное содержание экстремизма – антисемитизм, отрицательное отношение к западным и восточным странам, отсутствие либеральных взглядов. Сопоставьте эту конструкцию с реальной правоприменительной практикой, закономерности который были описаны выше, и вы увидите… абсолютное соответствие!
Александр Смирнов
НОМЕР 8 (744) ОТ 20 ФЕВРАЛЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
