ЯГНЯТА ДЛЯ ВОЛКОВ
Долгие годы среди политического сообщества России не утихает болезненная страсть — как можно ловчее хоронить любые попытки вернуть России статус идеократического государства и центра влияния. «Мы не хотим никем командовать, мы не хотим быть никакой супердержавой, доминирующей и навязывающей свои решения», — заявил Человек года в недавнем интервью журналу «Time». Эта фраза венчает либеральное направление современной политологической мысли в России, согласно которому для нашей страны недопустимой роскошью является не только экспансионистское желание вновь побыть мировым игроком в «Большой игре», но даже простая риторика об «особом пути развития» и «самобытности Русской цивилизации».
Любая апелляция к проектному мышлению, к геополитическим конструкциям, к идеологическому строительству рассматривается как алармистское кликушество и отвергается как желание «развести государство на деньги». Что касается более серьезных концепций будущего, в которых Россия мыслится в сакрально-эсхатологических терминах, помещается в пространство философских категорий «Абсолюта», «Кризиса кризисов», «Вотчины Духа» или «Рая на Земле», — такие учения прямо табуируются все еще господствующей либеральной политологией как шовинистический и догматический бред, грозящий в очередной раз привести страну к идеологической катастрофе.
По мысли либералов, необходимо быть «простыми», быть «как все» — спокойно жить-поживать в четырех стенах собственных границ, растить детей, выращивать сад, платить налоги, ездить в Европу и не «заморачиваться» на всякую идеологическую околесицу. В крайнем случае, допускается блюсти собственный суверенитет, запрещать грузинскую «Боржоми» заодно с приднестровским «Квинтом» и компромиссным путем отстаивать экономические интересы российских корпораций, но лишь здесь и сейчас, не прибегая даже к среднесрочному планированию. Всё очень материалистично.
В то же время на «прагматичном Западе», к идеалу которого российские либеральные политологи всякий раз прибегают в своей аргументации, вот уже почти десятилетие наблюдается противоположная картина. Не будет преувеличением сказать, что главным архитектором современной геополитической картины мира, «в черновике» оформленной где-то вечером 11 сентября 2001 года, оказалась немногочисленная группа высших американских чиновников, политиков и интеллектуалов, объединенных термином «неоконсерваторы», чьи воззрения невозможно рассматривать вне идеократических, философских, религиозно-мессианских понятий. Пример американского неоконсерватизма не только как морального учения или геополитического суперпроекта, но и как «социального двигателя», сумевшего в кратчайший срок мобилизовать свою нацию на битву ради будущего, играет злую шутку с постулатом российских либералов о зловредности любого «инакового» идеологического строительства в отдельно взятой стране.
Сегодня принято считать, что недолгое торжество «неоконов» в американской политике, с их «гуманной глобальной гегемонией» и войной в Ираке, высокими ценами на нефть и «экспортом революций», подходит к бесславному концу и что ближайшие выборы президента США «сметут этих мессианцев-неудачников». Вряд ли это так. Неоконсерватизм никуда не исчезнет ни после ухода Джорджа Буша-младшего, ни с поражением республиканцев, поскольку он проистекает, как выражаются американские публицисты С. Халпер и Дж. Кларк, из «глубинного синдрома, который восходит к истории Соединенных Штатов». Он был, есть и будет — по крайней мере, до тех пор, пока Америка остается Америкой. Из прошлого «неоконы» любят рекрутировать в свои ряды не только близкий идеал в лице Рейгана, но и демократов Франклина Рузвельта и Вудро Вильсона. В наше время неоконсерватизм возродился тогда, когда вокруг уже писали некрологи в его честь. Так и в будущем — в момент нового жестокого кризиса, будь то неотвратимый конфликт США с Китаем, окончательный «развод» с Европейским Союзом или очередная сшибка с окрепшей Россией, — «неоконы» вновь явят себя миру, пересев из-за академических кафедр в чиновничьи кабинеты. Мир еще столкнется с ними; тем интересней понять, кто же они такие — неоконсерваторы.
ОГРАБЛЕННЫЕ РЕАЛЬНОСТЬЮ
Об американском неоконсерватизме, его философских истоках, политических лозунгах, экономических интересах и апокалиптических ожиданиях на русском языке написано немало: в этом постарались, например, такие блестящие исследователи, как политолог Борис Межуев, философ Александр Дугин и публицист Вера Генисаретская. Не претендуя на полноту или академичность этой работы, постараемся обозначить основные элементы «неоконовского» течения.
Начнем с того, что существует большая сложность с попыткой дать ясное определение неоконсерватизма или четко очертить круг его приверженцев среди политической и интеллектуальной элиты США. Излюбленным приемом тех, кого принято зачислять в неоконы, является отрицание своего членства в этом лагере. Те, кому не удается отвертеться, любят повторять, что неоконов неверно рассматривать как партию, фракцию или секту, а неоконсерватизм — как учение. Истинные консерваторы, не приемлют они и термина «идеология». Таким образом, вопрос принадлежности к рядам неоконов чаще оборачивается навешиванием ярлыков, нежели самопозиционированием.
В своей сжатой и прозрачной статье-манифесте «Неоконсервативное убеждение» (2003) американский публицист Ирвинг Кристол — тот, кого принято считать «крестным отцом неоконов», предпочитает описывать своих единомышленников в терминах не политического движения, а, скорее, «убежденности», системы взглядов, проявляемых со временем. Другой представитель мыслящей элиты неоконсерваторов, бывший председатель совета по оборонной политике министерства обороны США Ричард Перл, в интервью журналу «Эксперт» в 2005 году также отказался от идеологических дефиниций, заявив: «Неоконсерватора можно описать в таких терминах, как »предрасположение к тому, чтобы обращать внимание на специфические проблемы«.
Многие из критиков течения, в свою очередь, потратили немало сил, чтобы доказать, что неоконсерватизм — это вообще пустое понятие, за которым ничего не стоит… и этим лишь усилили популярные конспирологические подозрения в адрес »неуловимых заговорщиков«.
Как ни странно, наиболее удачным самоопределением »неоконов« является известный афоризм того же И. Кристола »Неоконсерватор — это либерал, ограбленный реальностью«. В многочисленных интерпретациях этой фразы подчеркивается особый идеологический генезис любого истинного »неокона«. Как правило, это человек, который изначально (в 50–60-х годах XX века) исповедовал леволиберальные взгляды, принадлежал к социалистической, левацкой, троцкистской среде, зачастую будучи еврейским иммигрантом из Восточной Европы в первом или втором поколении. Затем, в 60–70-х годах, он вдруг в ужасе отшатывается от либерального мейнстрима, выродившегося в упадок морали, разнузданную сексуальную революцию, антипатриотические протесты против Вьетнамской войны, постмодернистский контркультурный нигилизм внутри американского общества, а во внешней политике США приведшего к »неоправданной мягкотелости« в отношениях с Советским Союзом, с »разрядкой« и »сдерживанием«. И тогда он порывает с леволибералами, уходит к консерваторам, сохраняя, однако, свой якобинский пассионарный задор с готовностью сворачивать горы и улучшать мир.
Именно таких людей назвал неоконсерваторами американский демократический социалист Майкл Харрингтон, впервые — уничижительно — употребив этот термин в его нынешнем значении. Бывшие левые перебежали (не все, к слову) в стан Республиканской партии — и тем самым, по убеждению И. Кристола, вдохнули в традиционный консерватизм новую энергию, одарили его новым политологическим инструментарием, способным управляться с современной демократией. И если при Рейгане и Буше-старшем нынешнее поколение неоконов еще только набиралось сил, оттачивая свои политические взгляды в фондах, на кафедрах университетов, в межпартийных дебатах в прессе или в работе на правительство, то с приходом в Белый дом Буша-младшего они явили себя миру во всей красе.
ЭВОЛЮЦИЯ КОСТОЧКИ
В подобном генезисе »неоконов« просматриваются четыре важные вещи.
Во-первых, порвавший с либерализмом »неокон« — это вовсе не »антилиберал« в том значении, в каком этот термин был бы понятен, скажем, в России. С известным огрублением можно сказать, что в Америке все так или иначе — либералы, исповедующие индивидуальную свободу, демократические институты, частную собственность и свободный рынок, и »неокон« — плоть от плоти адепт это »американской веры«. Скорее, это »правильный«, »не заблудший« или »исправившийся« либерал, остро прочувствовавший кризис традиционного западного либерализма XX века и его неспособность отвечать вызовам современного мира.
Во-вторых, бросаются в глаза способность таких людей к интеллектуальной эволюции, к умению различать подлинные и формальные идеалы и интересы своего общества, а также склонность к уместным тактическим перестроениям — надо полагать, не последним в их жизни — в соответствии с »духом времени«. Это проявляется даже в мелочах. Так, в упомянутом »манифесте« И. Кристола первым признаком »неокона« называется традиционное для консерваторов требование сокращения налогов, но… ценным оно признается лишь до тех пор, пока это стимулирует экономический рост. Аналогично, и вся »выборная демократия« в глазах »неокона« легитимна не сама по себе, а пока экономический рост в стране позволяет преуспевать всем и каждому.
В-третьих, типичный »неокон« до своего назначения на ключевую должность — это, как правило не политик, не бизнесмен, не вояка и не спецслужбист; это практически всегда — гуманитарий-интеллектуал с научной степенью по философии или истории, »профессорская косточка« с лекциями где-нибудь в Йейле, публицист-политолог или референт в предвыборном штабе сенатора. Такого весомого мозгового бэкграунда не имеет сегодня в Америке ни одно другое политическое течение. Когда такие люди массово пересматривают свою социальную философию и меняют партию, вряд ли это происходит ради барыша — тем больше внимания стоит уделить их взглядам.
Наконец, ужас перед »двойным отступничеством« либерализма в 60–70-е годы предопределил виртуальное разделение »неоконов« на »домашнее« (мозговой центр — журнал »Public Interest« И. Кристола) и »внешнеполитическое« (главная идеологическая площадка — журнал »Commentary« под редакцией Нормана Подгореца) крылья. И хотя подобное разделение предельно схематично, оно существует и поныне — хотя бы как направления »главных бушевских ударов«.
ИМЕНА НЕНАВИСТНЫ
Список »патентованных неоконов« не так уж длинен. Помимо уже упоминавшихся Кристола и Подгореца (являющегося, к слову, советником по внешней политике мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани) и таких столпов движения из предыдущего поколения неоконсервативного направления, как рейгановский советник Джин Киркпатрик, в него привычно включаются две ключевые политические фигуры президентства Буша-младшего: нынешний вице-президент США Дик Чейни и Дональд Рамсфельд, бывший американский министр обороны. Более дотошные исследователи, впрочем, называют двух этих »ястребов«, специалистов »по ближневосточной нефти« и »по перевооружению армии«, соответственно, неофициальными, »теневыми« покровителями неоконсерваторов, стоящими вне самого течения. Впрочем, на их счет можно услышать и совсем иные мнения, согласно которым Чейни и Рамсфельд не только не входят в »философско-интеллектуальную секту« »неоконов«, но и »использовали этих идеалистов втемную« — вкупе с остальным истеблишментом и всевозможными лобби — ради прибылей своих »Халлибертонов«.
О »неоконстве« их помощников, однако, можно говорить куда более определенно. Среди бывших и нынешних работников Белого дома к неоконсерваторам относят, например, бывшего заместителя главы администрации Белого дома и главного политического советника Дж. Буша-мл. Карла Роува, бывшего советника вице-президента США Льюиса Либби, заместителя главы Совета национальной безопасности США Эллиота Абрамса, советника Чейни по Ближнему Востоку Дэвида Вурмсера и спичрайтера Дэвида Фрама, придумавшего термин »ось зла«. Из ключевых сотрудников Пентагона в »неоконах« числятся недавний глава Всемирного банка, бывший замминистра обороны США, »архитектор« последней войны в Ираке Пол Вулфовиц, бывший замминистра обороны Дуглас Фейт, директор Офиса специального планирования при Пентагоне (иранское направление) Абрам Шульски, а также упомянутый ранее отставник Ричард Перл.
Также к неоконсервативному движению принадлежат либо причисляются такие шишки, как бывший глава ЦРУ и нынешний руководитель »Фридом Хауса« Джеймс Вулси, заместитель госсекретаря США и представитель США в ООН Джон Болтон, медиамагнат Руперт Мердок, философ Френсис Фукуяма, а также целая плеяда интеллектуалов и публицистов, среди которых стоит особо выделить Уильяма Кристола, Роберта Кейгана и Майкла Ледина.
Может быть, »неоконы« и не сумели занять при Буше-младшем все без исключения высшие посты американской политической иерархии. Однако фокус в том, что, оккупировав в час »Х« ключевые места в Белом доме и министерстве обороны, »неоконы« фактически добились такого положения дел, когда важнейшие геостратегические и внутриполитические решения принимаются при их непосредственном участии. Халпер и Кларк назвали это »институциональным сбоем« — нарушением баланса в принятии решений американской властью. Публицисты считают это системной проблемой в управлении Соединенными Штатами и предрекают: »Если еще один «идеальный шторм» разыграется по схеме 11 сентября и страх и смятение вновь приостановят политический процесс, ответ Америки, вероятно, будет преимущественно военным, а не политическим, не дипломатическим и не экономическим — независимо от партийной принадлежности того, кто в этот момент будет главным в Белом доме«.
Наконец, невозможно не упомянуть здесь и о знаменитых »фабриках мысли« »неоконов«, таких, как »Американский институт предпринимательства« (AEI) (по некоторым данным, крупнейший think tank Америки), »Проект нового американского века« (PNAC) или »Еврейский институт проблем национальной безопасности« (JINSA), вспомнить связанные с »неоконами« »мозговые тресты« вроде Bradley Foundation, а также не забыть про »неоконовские« СМИ, важнейшие из которых — Wall Street Journal, Weekly Standard, Washington Times и телесеть Fox News.
Столь часто встречаемое слово »бывший« перед обозначением должностей »неоконов« не должно вводить в заблуждение: как говорится, в таких вещах »бывших не бывает«; уже и в Россию пришло понятие »человека обоймы«. К тому же, интереснее здесь не то, что все эти ребята уже успели смыться из власти обратно в фонды и на университетские кафедры, а то, как мощно и быстро они появились в топе американской политики… ну почти как »питерские чекисты«. Конечно же, больше всего »неоконы« не любят, когда их называют »сетью заговорщиков«.
ПО ЭТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА
Те, кто видит в неоконсерваторах тайную иерархическую структуру и замкнутую секту — от поклонников, восхищенных их »тихим приходом к власти«, до ярых врагов, устрашенных их »Сионистским оккупационным режимом«, — всегда приводят в доказательство следующий »непреложный факт«: подавляющее большинство топ-»неоконов«, лично или опосредованно, было связано с загадочным философом Лео Штраусом, эмигрантом из Германии еврейского происхождения, знатоком древнегреческой философии, осевшим в Университете Чикаго и окружившим себя тайным кружком учеников и последователей.
Каждый философ сложнее Фалеса похож на того слона, которого ощупывают слепцы. Кто-то видит в Штраусе гениального сумматора »философии жизни«, законного наследника Ницше и Хайдеггера; кто-то прямо называет его »фашистом«. Сторонников теории заговора привлекают несколько моментов из элитаристского учения Штрауса. Например, постулирование эзотерической природы подлинного знания, которое следует распространять среди »избранных«, тайно и устно, в духе каких-нибудь пифагорейцев. Или концепция »благородной лжи«, которой следует отмахиваться от невежественного народа, чтобы ради его же блага сокрыть от него обнаженную правду бытия, величественную и ужасную. Обычно при этом тут же вспоминают брехню Бушевской администрации об оружии массового поражения у Саддама и его связях с Аль-Кайедой; но лучше просто вооружиться принципом методологического сомнения — не принимать на веру вообще ничего из того, что говорят неоконы сами и что о них говорят люди.
И все же, кажется, более правы те, кто акцентирует внимание на другой стороне философии Штрауса — на его учении о добре и зле, которое, действительно, писалось будто бы под »неоконов« и которое во многом объясняет и их генезис, и их нынешнюю геополитическую страсть, уверенность в собственной моральной непогрешимости на грани юродства, и их готовность немедленно переустраивать мир (если только мы верим в их искренность). Вот как формулирует это учение публицист Олег Храбрый: »Стержневая идея Штрауса — необходимо развенчать дух моральной терпимости, который доминирует в интеллектуальной жизни Европы и Америки. Либерализм и релятивизм постепенно деградируют в расхожее мнение, что все точки зрения равны, а всякий, кто отстаивает главенство своего морального кредо, — антидемократичен, элитист, а значит, аморален… Нужна элитная группа советников (как в «Республике» Платона), которая должна убеждать политического лидера и массы в необходимости моральных оценок, в назывании добра добром, а зла злом, в необходимости бороться с тиранией. Коммунизм, как и нацизм — абсолютное, библейское зло, а значит, борьба с ним не могла допускать компромиссов, «разрядок» и взаимных уступок. Крах всего либерального проекта, учил Штраус, явлен в судьбе Веймарской республики, которая пала под натиском нацистов и коммунистов. Добро должно уметь себя защищать. Америка может избежать этой судьбы, потому что она сохранила в себе досовременные и долиберальные культурные элементы. Только через бесконечную войну жизнь может снова быть политизирована, а человечность человека восстановлена. Сочетая религию (для простых людей) и национализм (как государственный проект), можно сварить своего рода эликсир, который превратит расслабленных гедонистов в набожных националистов. Нацию можно собрать воедино, лишь противопоставив ее другой нации, а в отсутствие таковой врага надо непременно найти. «
Враг для »неокона« — это не соперник или конкурент. Враг — это »чужой«, и сосуществование рядом с ним невозможно. Нельзя жить, пока где-то рядом живет враг. Сначала таковым считалась »империя зла« СССР, нынче же »сатаной« объявляется »ось зла«, Иран и — наиболее рьяными »неоконами« — целиком весь ислам. Именно эта парадигма врага, которая, по мысли Б. Межуева, была выведена неоконсерваторами из политической философии другого немца, Карла Шмитта, объясняла их ярое неприятие как никсоновской политики умиротворения в отношении Советского Союза, так и сантиментов Дж. Буша-старшего, отказавшегося в 1991-м продолжать »Бурю в пустыне« до победного конца.
Соответственно, »друг« — всегда прав, и помогать его »святой борьбе с исчадием зла« нужно не из-за того, что на стороне друга — справедливость или право, не из-за собственных выгод и прибылей, а просто потому что он — твой друг. Как не похоже это на »викторианский« принцип: »друзей или врагов нет, есть лишь интересы«!
ПРАВДА ВСЕГДА ОДНА
В геополитической философии неоконсерватизма господствует убеждение, что в тотальной войне с врагом, в поддержке друга действовать нужно по возможности немедленно и неотступно. Решающий фактор в отношениях государств — это военная сила и готовность ее применить. Упреждающий удар и превентивная война оправданы: »с врагом не размусоливаются, врага уничтожают«. Нет ничего важнее свободы и безопасности своей родины. Раз так, необходимо предотвратить все угрозы. Внутренняя политика начинается с внешней безопасности, и главная забота правительства — надзор над антиамериканскими угрозами во всем мире. По словам Ричарда Перла, »неоконсерваторы считают, что мы будем жить в более безопасном мире, если будут развиваться демократии. Потому что диктатуры начинают войны и создают внутренние условия для появления экстремистов. Мы почувствуем себя в большей безопасности, если те ценности, которые важны для нас, будут по-настоящему осмыслены и восприняты, — а для этого их нужно активно продвигать«.
В своей книге »Нынешние угрозы: кризис и возможности в американской внешней и оборонной политике« теоретики неоконсерватизма Роберт Кейган и Уильям Кристол пишут о »стандарте глобальной сверхдержавы, которая намерена с пользой для себя заниматься формированием международной среды«. Они же еще в далеком 1996 году рассуждали в журнале »Foreign Affairs« о »гуманной глобальной гегемонии« в униполярном мире. Для »неокона« правда всегда одна, и это — американская правда. В лексиконе неоконсерваторов стараниями авторов появилось даже крылатое выражение »моральная ясность«, означающее, в частности, что традиционные американские ценности, такие, как демократия, рыночная экономика и уважение к свободам, являются универсальными, »самоочевидными истинами«, достойными того, чтобы Америка продвигала и защищала их по всему свету, в том числе через военные интервенции, не дожидаясь угроз в свой адрес. Это значит, что правительство любого государства мира, в котором эти принципы не разделяются, должно быть свергнуто без сожаления, а на его месте привита единственно правильная, либерально-демократическая система ценностей. Никакого авторитета международных организаций типа ООН, в которых »неоконы« в духе истинных протестантов любят видеть лишь знак »мирового правительства антихриста«! Никакого »мирного процесса«, »баланса интересов«, »многополярного мира« или »мультикультура- лизма« — допустимо лишь применение американской силы для торжества американской веры.
Пафос подобной геополитической философии понятен, логика ясна и цели отчетливо видны — но не следует думать, будто лишь одним голым »эзотерическим штраусианством« »неоконам« удается вот уже долгие годы заставлять всю американскую нацию »впрягаться« за »единственного друга« Америки на Ближнем Востоке и вот уже почти пять лет посылать своих солдат устанавливать либеральную демократию в Ираке. Неверно считать также, что этим »высокопоставленным сионистам« потому удается так долго дурачить своих граждан, что они сначала устроили им »страшное« в виде 9/11, а затем по-быстрому заручились поддержкой влиятельнейших протестантских проповедников-»телевангелистов«, вроде Хэла Линдси, Пэта Робертсона, Билли Грэма и Джерри Фолвелла. Ну а те, мол, немедленно охмурили десятки миллионов своих телеприхожан теориями диспенсациализма и христианского сионизма, политическая суть которых проста: пребывающая на божественном пути Америка всеми силами обязана помогать Израилю в его борьбе с исламом, дабы буквальным образом исполнить библейские эсхатологические пророчества о восстановлении Храма и израильского царства в границах времен Давида и Соломона, приблизив тем самым Второе пришествие и »тысячелетнее царство Христа« на Земле.
Скорее уж, во всем этом действовала обратная логика. »Неоконам« именно потому удалось — пусть всего на несколько лет — сплотить нацию в своем крестовом походе против всего остального »грешного« мира, потому что они единственные смогли »настроиться на общий лад« американских невысказанных чаяний, в то время как 9/11 (кто бы его ни совершил) послужило лишь триггером. Вся логика развития Америки, с ее самоощущением »сияющего храма на холме« и »Новой Атлантиды«, с ее »проявленной судьбой« и »глобализмом«, подводила к тому, что сегодня выражается в экспансионистском мессианстве мистера Буша. Сколько бы шкурных экономических или этнических интересов горстки »неоконов« ни стояло за »ближневосточным турне на танках« или »цветными революциями« в СНГ, они никогда не состоялись бы без укорененной веры американской нации в праведность таких шагов. И в будущем Вашингтону тоже некуда будет деваться от этой веры.
Как выразился все тот же И. Кристол, »для великой страны национальные интересы — это не географическое понятие… Крупные страны, обладающие идеологической идентичностью, подобно Советскому Союзу в прошлом и Соединенным Штатам сегодня, неизбежно имеют помимо множества материальных интересов интересы идеологические… Если кто-то обладает силой, которая теперь имеется в нашем распоряжении, либо он сам найдет возможность воспользоваться ею, либо за него ее найдет мир«.
ЧТО СДВИГАЕТ ГОРЫ?
В конце концов, »неоконы« могут оказаться безумцами и лжецами, циничными убийцами или наивными мечтателями о своем »Храме«. Важно то, что они смогли »сдвинуть Америку с места« тогда, когда та забуксовала, пируя на лаврах победителя в »холодной войне«. Ничего подобного неоконсерваторы не смогли бы сделать, будь они всего лишь »прагматичными политиками«, каких пруд пруди и в Америке, и в России, не обладай они глубоко укоренившимся чувством собственного мессианского призвания, не »заморачивайся« они на »идеологические околесицы«. В то, о чем проповедовали они, теперь твердо верит пол-Америки, и это »само не рассосется«.
Можно ли противостоять такой прущей мощи, имея в кармане лишь потертый чек с дивидендами по акциям »Роснефти«?
