ТРОИЦА ВОЙНЫ

НОМЕР 4 (740) ОТ 23 ЯНВАРЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Владимир Винников
ТРОИЦА ВОЙНЫ

"У России есть только два союзника — её армия и её флот", — эти слова предпоследнего российского императора Александра III стали сегодня чрезвычайно популярными. Их повторяют все кому не лень, буквально на каждом шагу, к месту и не к месту. Хотя, если вдуматься, главе государства назвать собственные армию и флот "союзниками" — это всё равно, что назвать "союзниками" собственные руки и ноги.
Союзники в политике — это всё-таки нечто иное. Их отсутствие — даже самых временных и ненадежных — верный признак геополитической катастрофы того или иного государства: если не происходящей "здесь и сейчас", то отложенной на годы и даже десятилетия. Что, собственно, и демонстрирует нам исторический опыт Российской империи, распавшейся в 1917 году.
К тому же, "армия и флот" — это весьма специфические "союзники", способные продемонстрировать свою силу и оказать реальную помощь только при условии адекватности государственной власти национальным интересам. Первоклассные Вооруженные Силы Советского Союза, как известно, не выступили в 1991 году на защиту собственного государства, хотя воинскую присягу сделать это давали все: от рядового запаса до маршала.
Но — приказ не был отдан, и СССР исчез с карты мира, а на его месте появилось с полтора десятка "новых независимых государств" — уже со своими собственными армиями (а некоторые — и с флотом). Российская Федерация в том числе. И сегодня нет никаких оснований полагать, что в случае нового испытания нашей государственной системы на прочность, нынешняя российская армия окажет ей помощь — в отличие от советской образца 1991 года.
Конечно, пример Чечни вроде бы подтверждает обратное. Армия там реально сражалась — и сражалась именно за целостность России. Но ведь ни в 1996-м, ни в 1999-м однозначной военно-политической победы не было — было совсем иное: договоренности с некими силами внутри самой Чечни, сначала Асланом Масхадовым, затем Ахмадом Кадыровым.
Эти примеры свидетельствуют только о том, что "армия и флот" — инструменты для ведения только одного типа войны, войны, условно говоря, "деформационной", материальной, когда гремят пушки, летят ракеты, когда объектом военного воздействия становятся человеческие плоть и кровь.
Победы в таких "деформационных" войнах не сказать, чтобы легко достижимы, — нет, они наглядны, но весьма условны и непрочны. Типичным примером такой победы можно назвать победу Антанты над Германией и Австро-Венгрией в Первой мировой войне — буквально через двадцать лет вчерашние победители были разгромлены побежденными, и Гитлер принимал капитуляцию французов.
Войны "второго уровня" — это войны информационные, в последнее время неотделимые от войн "первого уровня" и во всё большей мере предшествующие им. Америке мало было напасть на Югославию или Ирак — ей было важно обосновать свои действия перед всем миром. И не потому, что в противном случае бомбы с "обедненным" ураном наносили бы меньший ущерб, а с целью сохранить за собой "право сильного", навязать окружающим свою точку зрения, свои нормы и ценности.
Это было настолько важно, что Вашингтон и его союзники спокойно шли на подлог: что в Югославии, где была инсценирована бомбежка Сараево, что в Ираке, который совершенно безосновательно обвинили в создании оружия массового поражения.
Типичным примером победы в войнах "второго уровня" может служить победа союзников во Второй мировой войне, приведшая к созданию т.н. Ялтинско-Потсдамского мира — с "впечатыванием" в побежденные Германию, Японию и их союзников совершенно иных законов бытия: американских по ту сторону "железного занавеса" и советских — по эту.
Для лучшего понимания того, что представляет собой информационная война "второго уровня" в сравнении с "обычной" войной, можно привести такую аналогию. До середины XIX столетия военные действия шли в основном на суше и на море. С изобретением воздухоплавания, а особенно — с созданием самолетов, прежние границы и навыки войны во многом утратили свое значение. Господство в воздушном пространстве давало возможность спокойно преодолевать самые укрепленные "линии Мажино" и бомбить города противника, даже не слишком вступая в наземные столкновения.
Точно так же с выходом в космос прежнее "господство в воздухе" стало значить гораздо меньше: что толку защищать свое воздушное пространство самолетами и зенитными ракетами, если оно насквозь "простреливается" с околоземной орбиты?
В этой сквозной аналогии "приращения пространства войны" "обычным" войнам соответствует земноводная стихия, "информационным" — воздушная, а космос пресловутых "звёздных войн" находится в сопряжении с войной трансформационной, о которой некогда говорил апостол Павел: "Брань наша не против плоти и крови". И он, сам некогда претерпевший чудесное превращение из фарисея и гонителя христиан Савла, хорошо знал, о чем говорил.
Трансформационная война — это даже не снискание внешних союзников, это превращение вчерашних врагов и недоброжелателей в последователей и друзей. Причем не просто следующих международной военно-политической конъюнктуре, а в значительной мере эту конъюнктуру создающих.
Гигантское "приращение пространства" в этом смысле, несомненно, способно дать нам православие — не в его ритуально-обрядовой и доступной каждому верующему церковной ипостаси, но в ипостаси постижения и открытия высших, божественных смыслов бытия человека, общества и мира.
Конечно, сохранить триединство всех уровней войны — задача не из легких. Увлечение и превознесение одного из них в ущерб другим способно превратить нас в некое подобие участников одного антиколониального восстания в Китае, которые верили, что специальные духовные практики сделают всех их неуязвимыми для пуль и снарядов "заморских белых чертей". Или, напротив, в другое подобие — старцев брежневского Политбюро, видимо, искренне поверивших в то, что наличие тысяч ракет с ядерными боеголовками раз и навсегда избавит их от всех остальных проблем.
Способно ли освоить наше государственное руководство методы ведения всей этой "троицы современной войны"? Положительный ответ на этот вопрос выглядит сегодня маловероятным. Но он не исключен в принципе.