АПОСТРОФ

№42 (726) от 17 октября 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Георгий Судовцев
АПОСТРОФ

Александр Потёмкин. Человек отменяется. — М.: ИД «ПоРог», 2007, 624 с., 5000 экз.
Мизантропия — особенно мизантропия сознательная, "установочная" — не самая лучшая психологическая основа для создания произведений искусства. Литературных в том числе.
Тут, выигрывая в частностях, неминуемо проигрываешь в целом.
Поэтому, только увидев обложку новой книги Александра Потёмкина "Человек отменяется", ваш покорный слуга заранее приготовился разбираться в постмодернистских деталях.
Как говорится, предчувствия его не обманули. Но сильно подвели.
Главный герой одноименного романа, столичный житель Семен Семенович Химушкин, представьте себе, "никак не мог избавиться от самых разных наваждений в сознании. Если в одну часть суток он был нелюдим и до крайности раздражителен, правда, без внешних аффектов и публичных выкриков, держа эмоции при себе, то в другую Семен Семенович как бы перерождался в общительного, привлекательного мужчину и редкого выдумщика. В это время он столь разительно менялся, что ему не просто казалось (нет, в этом москвич был даже принципиально убеждён!), что он вовсе не господин Химушкин шестидесяти лет с невыразительной внешностью, больным воображением, тощим карманом и худым здоровьем, да и никогда не был таковым, а Гусятников Иван Степанович, богатый коммерсант, меценат, красавец".
Такая вот новая история доктора Джекила и мистера Хайда должна развернуться перед нами — на без малого пятистах пятидесяти страницах книги и на специфическом материале новорусской действительности.
Она и разворачивается. Но как-то странно, куда-то вбок и внутрь...
Автор так выстраивает своё повествование, что сюжетные линии, связанные с образами Химушкина и Гусятникова, практически до самого конца романа выглядят и равноценными, и равносильными — так что вопрос о характере и качестве заявленного вначале "перерождения" одного протагониста в другого вообще "снимается с повестки дня". Хотя единственное "я" в романе, существующее от первого лица, оказывается принадлежащим господину Гусятникову.
Вот вам, уважаемые читатели, — жизнь Химушкина, "скандалящего в собственной голове, тайком следящего за своими квартирантками-студентками, подкармливающего знакомых бомжей и считающего рубли до пенсии; а вот вам — жизнь Гусятникова, ворочающего миллионами долларов, "крышующего" генералов и губернаторов, ставящего эксперименты над собственными крепостными в специально выстроенном для этих целей поместье и стоящего вроде бы выше любых законов — земных и небесных.
Вы готовы поверить, что это — один и тот же человек? Вернее, что это может быть один и тот же человек?
"Когда-то Лао Цзы приснился сон, что он — бабочка, порхающая между цветов..." Пожалуй, самый знаменитый сон в истории человечества. Через тысячи лет на другом конце земли испанец Пабло Кальдерон напишет знаковую для "малого постмодернизма" барокко драму "Жизнь есть сон".
Все религии мира утверждают, что рано или поздно нам предстоит проснуться по-настоящему...
Впрочем, о феноменологии сна как одного из фундаментальных состояний человека — особенно в сопоставлении с игрой и войной — наверное, стоит поговорить отдельно, более обстоятельно и по другому поводу. Тем более, что сам Александр Потёмкин в романе "Человек отменяется" никакого разделения происходящего на сон и явь не проводит.
Более того, в конце концов Гусятникова рвет на части тигр из московского зоопарка, а Семен Семенович Химушкин, измыслив программу пересаживания человеческого "Я" на жесткий диск, мирно засыпает в собственной постели. А точку в повествовании неожиданно ставит некий поклонник одной из химушкинских квартиранток (разумеется, умницы и красавицы — куда ж без этого?!), архитектор Виктор Дыгало (где-то я уже слышал эту редкую фамилию). Он, видите ли, отправляется в некий разлом, чтобы энергией своей ненависти к человечеству устроить второй Кембрийский взрыв и всепланетную катастрофу, в результате которой человечество будет сметено с лица Земли, а его место займут некие иные, неизвестные науке существа...
Ощутимая неровность и характерные качества потёмкинской прозы (почти вся она представляет собой нескончаемый разговор персонажей и повествователя, какие-то описания природы, даже городской, интерьера и действующих лиц встречаются, скорее, как исключения) — с головой выдают в авторе потенциального драматурга.
Что, кстати, только подтверждается изданной под той же обложкой "пьесой-фантасмагорией" "Стол" — абсолютно выдержанным "в жанре" произведением, которое и в нынешнем его виде полностью годится хоть к постановке, хоть к экранизации, хоть куда угодно еще.
"Когда платишь, можно быть уверенным, что тебя будут мужественно терпеть. Регулярно платишь — начнут распространять легенды о твоем "особом даре"; отстегиваешь по полной программе — станут восхвалять, возвеличивать безудержно", — изрекает великую литературную и "вообще" истину одна из эпизодических героинь потёмкинского романа... Да, наши недостатки являются продолжением наших достоинств, а тени на закате становятся всё длиннее. Но тень "отменя- ла человека" только в сказке Андерсена...