ЛИБЕРАЛЬНОЕ МИФОЛОЖЕСТВО

№21 (705) от 23 мая 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Сергей Батчиков
ЛИБЕРАЛЬНОЕ МИФОЛОЖЕСТВО
Суверенная демократия как новая стратегия России
Очевидный крах применительно к нашей стране скроенной для обществ «третьего мира» либерально-монетаристской парадигмы заставляет её адептов и «агентов влияния» изобретать всё новые концепты, в большей степени соответствующие отечественным и мировым реалиям. Как-то объяснять «городу и миру» печальное несоответствие ожидаемых результатов российских реформ результатам полученным, взлёт индикативно планируемой экономики КНР и растущие проблемы США. За последние месяцы такой «креатив» приобрел невиданные ранее масштабы и градусы. О причинах и следствиях активизации творцов «новой либеральной мифологии» размышляет наш постоянный автор.
БЫСТРОТЕКУЩИЕ МИРОВЫЕ и внутрироссийские процессы вновь ставят нас в ситуацию исторического выбора. Обострилась общая проблема энергетической безопасности, и Россия с ее нефтью и газом оказалась в центре множественного конфликта интересов. Искусственно создаются, на первый взгляд, нелепые конфликты в cоциокультурной, в том числе "символической" сфере (например, по поводу памятников в Эстонии и Польше), на самом деле преследующие далеко идущие цели. Речь идет о пересмотре не только итогов Второй мировой войны, но и реальной геополитической карты мира, разумеется, не в пользу России. Доктрина глобализации под эгидой США всё больше приобретает имперские черты, а образ будущего мироустройства в этой доктрине становится все более антигуманным. Мир как будто тащат к неоязыческому разделению на высшую и низшую расы, рушат всё здание идеальных принципов и международных норм, выстроенное в Новое время.
В этой ситуации в России обостряется идейная борьба вокруг методологических принципов анализа текущего момента и выработки образа будущего России, по поводу постулатов и структуры моделей, в которых мы осмысливаем альтернативы российской политики. Водораздел проходит между двумя подходами. Один из них развивает ту модель, которая была положена в основу доктрины "катастройки" и доведена до крайности в 90-е годы; он представляет Россию как арену борьбы Добра и Зла, как фронт мессианского сражения с силами "империи зла" ради торжества Рынка и Демократии. Другой подход отвергает идеологизированные утопии и предлагает положить в основу анализа выявление, оценку и предвидение развития тех фундаментальных угроз для самого существования России и ее народа, которые были порождены крахом государственности и хозяйственной катастрофой в начале 90-х годов и будут в полной мере реализованы в ближайшей и среднесрочной перспективе.
Мы разделяем принципы этого второго подхода и считаем, что в момент исторического выбора, когда каждый шаг сопряжен с высокой неопределенностью и во всех структурах возникают зоны хаоса, простые идеологизированные ("черно-белые") модели абсолютно непригодны. Тут требуются непрерывный анализ большого числа альтернатив и методология, основанная на новейших философских разработках, в том числе на теории сложности и хаоса, позволяющая видеть общество как быстро и не вполне предсказуемо изменяющуюся систему в сложном переплетении многих переменных .
При таком подходе "идеальные цели" приходится загонять в "пространство возможного", очерченное реальными непреодолимыми ограничениями. Надежно гарантированная жизнь страны и народа становится приоритетной ценностью, а вовсе не утопии построения развитого капитализма или развитого социализма. Смертность и рождаемость, количество белка в рационе, тепло в домах и состояние ракетно-ядерного щита — всё это превращается в политические категории.
В трудном и противоречивом проектировании российской государственной идеологии в последние годы важное место занимает обозначение нынешнего политического порядка в стране как "суверенной демократии". В этой комбинации слов мы видим двойной смысл: "демократия" — знак отказа от конфронтации с новым мировым порядком, установка на поиск компромисса (мол, "мы — не империя, бросающая вызов глобализации"); "суверенная" — знак отказа предоставить национальные ресурсы России в полное распоряжение новых "хозяев мира". Это декларация поворота государственной машины России к восстановлению национального суверенитета без срыва в новый виток конфликта с Западом.
Об этом и примерно в таком же смысле говорил в своих последних работах А.С.Панарин: "Необходимо сохранить понятие демократического суверенитета народа. Это понятие отнюдь не устарело, потенциал его еще огромен".
Совершенно иным является толкование "суверенной демократии" влиятельными либеральными кругами (составлявшими интеллектуальную опору ельцинизма). Профессор Высшей школы экономики Эмиль Паин в статье "Суверенная демократия: мировой опыт" просто приравнивает ее к франкизму: "При всей специфичности России сложившийся в ней политический режим не уникален. Такими были режимы позднего Франко в Испании или режим Каэтану в Португалии начала 1970-х годов". Изложив стереотипные представления о франкизме, Паин пишет: "Нечто похожее происходит и в современной России. Сами названия партий власти ("Национальное движение" при Франко, "Национальный союз" при Салазаре) показывают, что это вовсе и не партии (то есть не часть общества), а корпорации, претендующие на отражение интересов всей нации, всего народа, всей Единой России. Все разновидности "вертикальных", огосударствленных институтов квазигражданского общества должны были служить преградой для появления настоящих, самоорганизующихся институтов общества. Эту же функцию институты имитационной демократии, например, Общественная палата, призваны выполнить и в России".
СОРАТНИК ГАЙДАРА, ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ Владимир Мау обещает дать серьезный анализ "суверенной демократии" с другой стороны — через "разделение двух терминов и выявление их экономических оснований". Его не интересует "конкретная политическая форма". Какая, мол разница: рабовладельческая республика, корпоративное фашистское государство или криминальная псевдодемократия Ельцина?! Не в этом дело, господа! "Реальная демократия — это демократия налогоплательщика: устойчивость демократического режима требует, чтобы к избирательным урнам приходили люди, которым есть что терять в случае неэффективной политики властей". Паин и Мау дополняют друг друга, как две картины мира в сознании шизофреника. В своем экономическом детерминизме Мау доходит до степени фатализма, превосходящей самый вульгарный истмат.
"Начиная с определенного уровня развития, возникновение демократического режима в данной стране неизбежно", — пишет он. Надо бы спросить уважаемого либерала, начиная с какого уровня развития, по его мнению, становится неизбежным фашизм? Или автор считает последний тоже — разновидностью демократии?!Мау навязывает ложное представление, будто развитие рыночной экономики неизбежно порождает демократию. Это представление было философским обоснованием реформы 90-х годов и, как ложная утопия, усугубило кризис общественного сознания. Тезис о связи капитализма с демократией давно отвергнут серьезными либеральными мыслителями. Вот что писал в 1906 г. Макс Вебер: "Было бы в высшей степени смешным приписывать сегодняшнему высокоразвитому капитализму, как он импортируется теперь в Россию и существует в Америке, избирательное сродство с "демократией" или вовсе со "свободой" (в каком бы то ни было смысле слова)".
В глазах Вебера идеология российских реформ выглядела бы "в высшей степени смешной"; между тем она привела нас к трагедии. Наши "элитарные" экономисты поступали не как интеллектуальное сообщество, а как секта, отвергающая нормы рациональности. Говорить о причинно-следственной связи между рынком, демократией и правами человека стало просто неприлично после того, как мир пережил опыт фашизма. Поразительно, как эта модель могла быть принята интеллигенцией, когда перед глазами был пример Пиночета, который провел в Чили реформу в условиях военной диктатуры, а вовсе не демократии.
Итак, два статусных либерала — Паин и Мау — дали нам для осмысления концепции суверенной демократии две формальных одномерных модели — политическую и экономическую. У Паина с демократией несовместимы вертикальные государственные структуры, у Мау и того круче — не может быть демократии, пока ВВП не составляет заданной им суммы: "Демократический режим устойчив, только если всеобщее избирательное право появляется при достижении определенного уровня среднедушевого ВВП — примерно $2 тыс. в ценах 1990 года". Какой регресс, какой позор для либерализма! Уже в ХIХ веке подобный механистический детерминизм показался бы вульгарным. А уж сегодня, вкусив постструктурализма, постиндустриализма и постмодернизма, мы могли бы принять его за тонкое издевательство.
Мы же понимаем обе части формулы "суверенной демократии" как сложные развивающиеся понятия, которым нельзя дать "замкнутого" (окончательного) определения, не дав содержательных признаков, отвечающих конкретным координатам пространства и времени. Производил ли гражданин в демократических Афинах V века до нашей эры ВВП в 2 тыс. долларов в ценах 1990 года? Для рационально мыслящего человека этот вопрос лишен смысла. Каков был ВВП у запорожских казаков и как уживалась их бесспорная военная демократия с патернализмом и вертикальными структурами? А что скажут Паин и Мау о феодальной демократии славянских дружин, о демократии сельского общинного схода или о вайнахской клановой демократии?
Мау пишет: "К первичным политическим условиям, необходимым для экономического роста, относятся гарантии неприкосновенности человека, его жизни и свободы". Как это понять? Да и всерьез ли это? Ректор не слыхал, что экономический рост США в ХIХ веке был предопределен тем, что они возродили рабский труд и индустрию работорговли? Или он не знает об экономическом росте в Италии и Германии после прихода к власти фашизма? И не сам ли он утверждает, что в Китае с его бурным экономическим ростом нет демократии? А какой смысл в понятиях "гарантии свободы" применительно к экономической истории милитаризованной императорской Японии, начиная с реформ Мэйдзи, Южной Кореи при диктаторских режимах или ЮАР? Да и что такое вообще "гарантии неприкосновенности человека"? Это полная бессмыслица в любом обществе.
То же самое можно сказать и о трактовках суверенитета. Любая механистическая модель такого многослойного понятия приводит к заведомо ложным выводам. Особенно это опасно в переходные периоды, как тот, который переживает мир после краха советского блока. Глобализация, как бы к ней ни относиться, меняет и стирает многие признаки национального государства, увеличивает разнообразие их связей и взаимозависимостей, порождает региональные и глобальные наднациональные структуры. В этих условиях абстрактные и формальные признаки суверенитета просто теряют смысл. Взаимозависимость и координация, создание больших систем важнее, нежели изоляция. Вчитайтесь сегодня в декларации о суверенитете 1990 г. — это был инструмент регресса и утраты реального суверенитета. Вне пространственно-временных координат эти понятия — демагогия.
ГОВОРЯ О "СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ", мы должны точно определять, о чем идет речь. Нас интересует "суверенная демократия" именно в РФ, причем именно сегодня и в среднесрочной перспективе. Всякие аналогии с франкизмом, античными Афинами или рабовладельческими США ХIХ века бесплодны.
Отсюда первый вывод. Методологическая инициатива президентской администрации, предложившей концепцию "суверенной демократии", будет иметь конструктивный эффект только в том случае, если удастся создать площадку для разговора тех, кто готов обсуждать проблемы реальной России в реальном времени. Мы не собираемся заниматься казуистикой и спорить о месте термина "суверенная демократия" в современной политологии, выстраивать типологии стран на основе идеологизированных доктрин и подтасованных "средних" показателей. Принимая термин "суверенная демократия" в качестве рабочего, будем говорить о его содержательном наполнении только "здесь и сейчас" — в Российской Федерации первого десятилетия ХХI века. А профессора типа Паина и Мау, которым федеральные власти предоставляют статус привилегированных толкователей истины, пусть философствуют на своей статусной, но бесплодной грядке.
На самом деле авторы концепции "суверенной демократии" ставят реальную и очень сложную задачу, поскольку возможности российских властных структур повлиять на ход событий в становлении суверенитета и демократии в нашей стране весьма ограничены. Слишком далеко зашел процесс строительства "однополярного" мира за 20 лет после краха СССР. В связке "суверенитета" и "демократии" мы должны выбрать ведущую сущность. А выбрать её можно лишь из представления о главном противоречии момента, которое должна разрешить для себя Россия. Иными словами, исходя из главных, первостепенных угроз, перед которыми реально оказалась страна. Причем речь идет не об угрозах виртуальных (идеологических), а самых что ни на есть материальных — об угрозах жизни российского общества. Эти угрозы и задают нам пространство возможного. Цель может быть идеальной (например, "Больше капитализма! Больше демократии!"). Но принять её можно лишь в том случае, если она сопровождается ограничением — "при условии выживания страны и народа". Ограничение — категория более фундаментальная, нежели цель.
При таком подходе приоритетной сущностью для России является суверенитет, а подкрепляющей, обеспечивающей сущностью — демократия. А если говорить об угрозах и противоречиях момента, то главной актуальной угрозой является лишение России её суверенитета над природными ресурсами. Сегодня отмена такого суверенитета — основной постулат глобализации — представляется правящими кругами США свершившимся фактом.
Совсем недавно сенатский комитет США по юридическим вопросам единогласно проголосовал за законопроект, запрещающий зарубежным государствам создавать нефтяные и газовые "картельные" организации по типу ОПЕК. Закон разрешит администрации США преследовать правительства таких государств в судебном порядке. В проекте сказано: "Незаконными и нарушающими требования настоящего акта будут коллективные или иные совместные действия в форме картеля или иной ассоциации... со стороны любого зарубежного государства, инструмента или агента любого зарубежного правительства по ограничению добычи или распределения нефти, природного газа или другого нефтепродукта, по установлению или сохранению цен на нефть, природный газ или иной нефтепродукт, а также по любым ограничениям на торговлю нефтью, природным газом или другим нефтепродуктом".
Вчитайтесь: Россия не будет иметь права "ограничивать добычу нефти и газа, устанавливать или сохранять цены на них". Это — претензия на полное выведение главных природных ресурсов из-под суверенитета национального государства. Для России в данный конкретный исторический момент такое поражение в правах является именно вопросом выживания. У нас сейчас нет другого ресурса, опираясь на который можно было бы реализовывать национальную программу восстановления народного хозяйства и жизнеобеспечения народа. Сам переход от сырьевого к инновационному типу развития России может быть обеспечен только с помощью инвестиций, оплаченных нефтедолларами.
Пренебрежение, которое выражает Мау относительно суверенитета России над этими ресурсами, говорит о полной неадекватности его модели "экономических оснований" суверенной демократии. Он пишет: "Очень важным аспектом конкурентоспособности сегодня является ее глобальный характер. Конкурентоспособность в условиях закрытого национального рынка эфемерна и не обеспечит подлинного суверенитета… Главным препятствием для выхода на орбиту глобальной конкурентоспособности является то, что принято считать преимуществом России — нефтегазовое богатство и благоприятная конъюнктура цен на энергоресурсы. Деньги, приток которых не связан с ростом производительности, подрывают экономическую стабильность и оказывают разлагающее влияние на политическую систему".
Представляете, нефтегазовое богатство России — её главная беда! Деньги от нефти и газа подрывают экономическую стабильность! Конечно, надо немедленно отдать месторождения нефти и газа США — они богатые, выдержат. Ну, приплатить им придется за эту их "помощь", как теперь Мексика платит США за то, что они забирают ее нефть в счет обслуживания внешнего долга. История американского захвата мексиканской территории в ХIХ веке и мексиканских нефтяных ресурсов в 70-80-х годах ХХ века — хороший урок для "премудрых пескарей" российской либеральной элиты.
Мау другими доводами, но подводит нас к тому же выводу, который сформулировала Мадлен Олбрайт: несправедливо, что России досталось нефтяное и газовое богатство. Надо его у России забрать. Интересно, президентская администрация согласна с логикой ректора Академии народного хозяйства? Все-таки эта академия готовит кадры для правительства, подотчетного Президенту РФ.
Препятствием к восстановлению суверенитета России становится поклонение идолу Конкуренции, причем прежде всего международной. Идея раскрытия России для "игроков мирового рынка" приобрела характер религиозной догмы (из нее вытекают и важные политические следствия, например, стремление вступить в ВТО). Мау пишет: "Сильной будет только та страна, в которой действуют глобальные игроки, способные определять мировые тенденции развития технологий и финансовых потоков".
В "программе Грефа" сказано, что "она предусматривает прежде всего повышение конкурентоспособности России". Почему же в государственной программе социально-экономического развития конкурентоспособность прежде всего? Почему не улучшение здоровья народа, не ликвидация бездомности, не восстановление тракторного парка и ЖКХ — независимо от "конкурентоспособности" этих мер? Зачем вообще нужно такое государство? Ведь конкурентоспособность — забота корпораций, а не государства. Если не будет остановлено сползание российского государства к философии и структуре корпорации, движение к суверенитету станет принципиально невозможным. Пространство корпорации — рынок, критерий эффективности — прибыль, сфера отношений — партнеры и конкуренты, поставщики и покупатели. Государство — сущность иного мира, оно поклоняется не богам торжищ, а охраняет страну и народ.
ЦЕЛЬ ЭКОНОМИКИ ("народного хозяйства") — обеспечить народ необходимыми благами, включая благо жить в надежной независимой стране. При чем здесь конкуренция? Если следовать этой догме, наше отечественное хозяйство надо оценивать не по тому, как живет наш народ, а по тому, как оценят наши товары где-то на лондонской и амстердамской бирже. Почему? Ведь у них там совсем другие условия, другие запросы — зачем нам лезть к ним за оценкой? А если все наши товары неконкурентоспособны — мы должны закрыть все производство и умереть с голоду, как индийские ткачи? Но миллионы индийских ткачей умерли с голоду потому, что Индия была колонией Англии и просто не могла защититься — а мы сами почему лезем в эту яму? Потому, что команда Ельцина распродала суверенитет России. Но теперь надо не следовать её же путем, а этот суверенитет выкупать и выгрызать обратно. Таков императив выживания России.
Для интеграции в мировую экономику вовсе не надо "открывать границы". Напротив, интеграция (в отличие от "растворения") требует сохранения собственной целостности, как структурного элемента мирового хозяйства. Но для этого необходимо не стирать, а создавать и совершенствовать границы, через которые происходит "активный перенос" информации, капиталов, товаров и рабочей силы. Без границ исчезает идентичность структурной единицы — она пожирается, растворяется другими элементами системы. Этого как раз не допускают те страны, с которых нам советуют брать пример. Смешно ожидать, чтобы США или Япония "открыли границы": они и без этого прекрасно интегрировались в мировое экономическое пространство.
Сейчас мировые финансовые и торговые институты, контролируемые Западом (МВФ, ВТО), служат для того, чтобы "распечатывать" национальные рынки перед западными товарами и капиталами и закрывать Запад перед чужими товарами, с которыми "цивилизованные страны" не могут конкурировать (например, перед главным товаром "свободного" рынка — рабочей силой). Если промышленность и сельское хозяйство США оказались неконкурентоспособны в условиях действительно свободного глобального рынка (предусматривающего свободное перемещение рабочей силы) — государство защищает их чисто административными и военными средствами, прибегая даже к строительству огромной стены на границе с Мексикой.
Наши либералы отвергают государственный протекционизм. Мау пишет: "Если... протекционизм, то протекционизм либеральный, предполагающий, в отличие от традиционного, защиту сильных, а не слабых, а также нацеленность вовне. Он не закрывает рынок от глобальных игроков, а помогает своим игрокам выступать на глобальном рынке". Какое поразительное отсутствие системного мышления и даже чувства меры и инстинкта самосохранения — защитить "сильные" элементы народного хозяйства страны (скажем, 10%) и предать смерти остальные 90%, открыв рынок "глобальным игрокам"?!
Обращаясь к реальностям мирового рынка, мы увидим, что протекционизм — одна из главных обязанностей государства. Ни одно ответственное правительство не позволяло конкурентам разорять национальное хозяйство, не ослабляло протекционизм, пока оно не окрепнет настолько, чтобы одолеть конкурентов. Первый большой протекционистский закон, Билль о торговле, Англия приняла еще в 1651 г. Раскрытие границ означает вытеснение России на мирохозяйственную периферию, превращение нашей страны из независимой державы в "пространство", в часть "дикой природы", из которой мировой капитал может выкачивать ресурсы. Соответствующий механизм прекрасно описан, в частности, в работах латиноамериканских экономистов (Р.Пребиш, С.Фуртадо и др.), разработавших теорию "зависимого капитализма".
Вообще, навязанное нам представление о свободной конкуренции — миф, созданный на экспорт в слаборазвитые страны. Уже с середины ХIХ века этот миф был полностью развеян практикой империализма, а сейчас, в эпоху "глобальных" ТНК, он просто смешон. Нас же до сих пор пичкают сказками о "невидимой руке рынка". Послушаем в связи с этим Т.Фридмана, советника Мадлен Олбрайт. Он практичный человек, хотя и говорит, как поэт: "Невидимая рука рынка никогда не окажет своего влияния в отсутствие невидимого кулака. МакДональдс не может быть прибыльным без МакДоннел Дугласа, производящего F-15. Невидимый кулак, который обеспечивает надежность мировой системы благодаря технологии Силиконовой долины, называется Наземные, Морские и Воздушные Вооруженные силы, а также Корпус морской пехоты США".
После резкого нарастания общей геополитической напряженности, которое мы наблюдаем за последние 15 лет, после бомбардировок Югославии и войны в Ираке, после всплеска терроризма и других "странных" войн кажется немыслимым возврат к утопическим представлениям времен "горбачевизма" и рассуждениям, будто России ничто в этом мире не угрожает. Чтобы понять современную связь экономики и суверенитета, стоит прочесть книгу Д.Перкинса "Исповедь экономического убийцы" или просмотреть хронику действий Дж. Сороса.
И на этом фоне Мау пишет в отношении суверенитета России следующее: "Суверенитет нам практически гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить, заняв достойное место в глобальной конкуренции". Что за нелепая логическая конструкция: "суверенитет нам гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить"?! Это как раз и значит, что он не гарантирован, что наша задача в том и состоит, чтобы его обеспечить.
В начале 90-х годов ближайшие соратники Ельцина (в том числе Козырев и Шумейко) непрерывным повторением внушали бредовый штамп: "Россия обречена быть великой державой!" Примечательно, что одновременно Шумейко отправил дочь рожать в США, чтобы заполучить семье американское гражданство, а Козырев вел интриги по разжиганию чеченской войны как важного средства подрыва державного статуса России.
ТЕПЕРЬ ЭТОТ СТАТУС придется восстанавливать, что весьма непросто. Пожалуй, всем уже очевидно, что непременным условием суверенитета стало возрождение крепкого централизованного государства. На понимании этого факта, соответственно, и зиждется высокий рейтинг В.В.Путина. Но ведь самые влиятельные в мире силы противодействуют и будут противодействовать этому. Г.Киссинджер в свое время заявил: "Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции воссоединению её в единое, крепкое, централизованное государство". Перед нами стоит нетривиальная задача — воссоздать крепкое, централизованное государство, не сорвавшись в открытый конфликт с Западом. В отличие от времен СССР, идея достичь равновесия через противостояние блоков сейчас неприемлема — мир качественно изменился. В переходном состоянии, переживаемом ныне человечеством, выживут не "самые сильные" и даже не "самые умные", а те культуры и общества, которые обладают высокой адаптивностью — интеллектуальными и организационными средствами предвидения изменений ситуации и быстрой и адекватной подготовки к ним.
Экономический детерминизм задает совершенно ложные ориентиры. Мау пишет: "Суверенитет хорош тогда, когда обеспечивает экономическое благосостояние и конкурентоспособность экономики". В России, которой не раз в истории приходилось жертвовать экономическим благосостоянием ради независимости (суверенитета), эти ориентиры кажутся просто нелепыми. Суверенитет абсолютно необходим для обеспечения жизни страны. Если при этом достигается также высокий уровень жизни населения — тем лучше, однако это всё же — производное, следствие суверенитета.
На наш взгляд, экономическим основанием той суверенной демократии, которая может быть принята ядром российского общества, может быть только такая система хозяйства, которая обеспечит преодоление самых главных угроз, перед которыми поставили Россию разрушительные 90-е годы. Это — угрозы неприемлемой утраты национального суверенитета над всеми главными ее "пространствами" и угрозы неприемлемого сокращения населения (депопуляции), деградации человеческого потенциала в его основных качественных характеристиках (здоровья, образования, культуры). Об этом и говорит В.В.Путин в ряде своих выступлений, включая послание Федеральному Собранию 2007 г. Здесь нет возможности подробно описывать всю систему этих угроз. Составление их "карты" в её динамике — большая и новая задача, к которой невозможно и подступиться с представлениями Паина или Мау.
Трудно отрицать, что с той экономической системой, которую РФ унаследовала от ельцинизма, нельзя защитить суверенитет даже "видимого" пространства страны в его традиционных измерениях: территории, воздушного и водного пространств. Мы видим, например, как "дрейфуют" регионы России по самым тривиальным экономическим причинам. А ведь еще труднее защитить пространство информационное и социокультурное. Не удержать и суверенитета над интеллектуальным пространством, если не создать для национальной интеллигенции адекватных условий для творческой работы и достойной жизни. Не обеспечить защиты политического пространства России, если не восстановить мировоззренческой и культурной гегемонии своего государства, а для этого надо создать социальные условия, отвечающие укорененным в нашей культуре представлениям о справедливости.
Другой критерий соответствия экономики требованиям суверенной демократии — обеспечение условий восстановления и развития "человеческого капитала". Приходится говорить таким суконным языком потому, что наша либерально образованная публика отучилась понимать естественный русский язык. Вот и твердим об "инвестициях в человека", об "экономике знаний", об "индексах развития человеческого потенциала".
А суть в том, что суверенная демократия — это возможность для всех граждан России честным трудом обеспечивать семье надежный достаток, жить при высоком уровне безопасности, с чистой совестью и в условиях открытости каналов социальной мобильности, так чтобы дети могли получить хорошее образование и реализовать свои способности. А это значит, что приоритетной для хозяйства должна стать социальная эффективность, а не прибыль, добытая ценой разрушения людей, общества и природы. Можно ли разрешить противоречия, возникающие при такой постановке вопроса? Да, и залогом здесь являются наша культура и накопленный за последние полвека опыт. Растранжирить его или применить как ценный ресурс развития — в огромной степени зависит от государства.
Наконец, стоит заметить, что определить структуру хозяйства, в приемлемой степени согласующую векторы социальной и экономической эффективности и даже конкурентоспособности, можно именно на выходе из кризиса. Хаос — это бедствие, но одновременно — и предпосылка творческих прорывов. Сегодня сломаны обветшавшие структуры, стереотипы, догмы. Разветвляются пути, их можно спрямлять, не повторяя чужих ошибок и минуя чужие тупики. Открываются новые технологические возможности, есть предчувствие интеллектуального подъема, большое число наших молодых талантливых людей посмотрели мир, многому научились, они в разных формах готовы помочь России.
Чтобы использовать шанс, который дает нам зыбкость переходного момента, нельзя позволить общественной мысли вновь скатиться в яму механицизма или снова "воспарить" идеологической утопией. Мы дорого заплатили как за примитивную хрущевскую утопию "построения коммунизма за двадцать лет", так и за дремучую горбачевскую утопию "возвращения на столбовую дорогу цивилизации". Успеха Россия добьется только при соединении высоких идеалов с трезвым национальным расчетом.