Я ПРОСИЛ ЕГО...

№09 (693) от 28 февраля 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Захар Прилепин
Я ПРОСИЛ ЕГО...
Писатель-«лимоновец» — о встрече с Президентом
Автор этих заметок, сторонник НБП, оказался среди группы молодых писателей, приглашенных на встречу с президентом Российской Федерации Владимиром ПУТИНЫМ. Его рассказ о происходивших там событиях наверняка будет интересен читателям нашей газеты.
Нет никакой возможности ручаться за абсолютную точность той беседы, что будет воспроизведена ниже. Еще на входе в резиденцию Президента РФ в Ново-Огарево у меня отобрали диктофон и мобильный.
Правда, запись велась сотрудниками аппарата Владимира Путина, но пока обнародована только первая часть стенограммы (она есть на официальном сайте Президента). На мой-то взгляд, самое интересное было во второй половине встречи, о том я и расскажу сейчас.
Всего нас было чуть более десяти человек, по-моему, тринадцать. Все — молодые литераторы. Самые известные: Букеровский лауреат Денис Гуцко, автор хорошей книжки "Я чеченец!" Герман Садулаев, Илья Кочергин, Ира Мамаева, критик Валерия Пустовая…
Всех нас принял Владимир Путин.
Я сидел напротив Президента, гладил его собаку, которая свободно гуляла по залу, слушал, как молодые литераторы сетовали на свои и общие наши проблемы; меня, впрочем, данная часть беседы волновала куда меньше, а такие слова, как "госзаказ", вообще пугали.
Когда журналистов попросили уйти, разговор принял несколько иные формы. Мы перестали говорить о литературе.
Гуцко спросил о национальной идее: нужна ли она вообще, может, лучше без нее?
Путин ответил:
— Вы знаете, я действительно много думал на эту тему. И ничего хорошего пока не придумал… Но определенные мысли все-таки есть. Главная наша задача: повысить уровень конкурентоспособности. Сделать страну конкурентоспособной во всём: в науке, в политической системе, в экономике, в культуре. Если мы не будем конкурентоспособны, мы сойдем с арены. Каждый день исчезает какое-то количество животных. И языков, кстати, тоже. Государства и народы исчезают медленнее, но это тоже происходит. И у нас эта опасность не ликвидирована.
Говорили об иных опасностях: к примеру, о Чечне, и о том, что последние события, происходящие там, наводят на печальные мысли.
На трудные вопросы Путин отвечал с привычной уже своей — можно сказать — агрессией. Иногда о такой манере высказываться говорят: "с металлом в голосе". Быть может, и так — он говорит с металлом в голосе...
Я спросил:
— Владимир Владимирович, каким вы хотите остаться в памяти народной: человеком добрым или немилосердным?
Мне кажется, сказал я, в России прижился странный миф, о том, что русские якобы склонны к деспотии. Но, по-моему, милосердие наших правителей мы помним не меньше, чем их силу. Мне хотелось бы, сказал я, чтобы Россия оставалась свободной страной. Страной милосердных правителей. И никто не позволял себе высказывать слова, подобные тем, что произнес однажды уважаемый Владислав Сурков: помните, когда он сказал, что в России "необходимо стричь яблоки и лимоны".
— Что делать? — переспросил Президент.
— "Стричь яблоки и лимоны", — повторил я.
— И что, Сурков будет лично их стричь? — поинтересовался Президент РФ, — Не помню такого.
— Но вот было такое выступление.
— А вы что, — не совсем приветливо усмехнулся Президент, — один… из?..
— Да, я один из этих плодов, — ответил я, хотя по улыбке Президента сразу понял, что он и так всё знает. А я продолжил:
— Я не хотел бы, чтобы подобное звучало в нашей стране, но хотел бы, чтобы для всех политических сил были открыты равные возможности, и избиркомы любого уровня не чинили препятствий оппозиционным партиям, что зачастую случается даже с такой прирученной организацией, как СПС. Кроме того, я хотел бы, чтобы были объявлены амнистии тем нашим молодым ребятам, что сидят в тюрьмах по политическим основаниям.
— А вы что, думаете, я никого не амнистирую? — удивился Президент РФ. — Мне приносят много бумаг по помилованиям, часто читаю их допоздна, и все, почти все подписываю…
Здесь кто-то из очень молодых писателей встрял в разговор, и увел тему в сторону, но я перебил его:
— Может быть, Владимир Владимирович ещё как-то прокомментирует мои слова? — спросил я.
— Вы знаете, я с представителями вашей организации никогда не общался, — сказал Президент, — Вот с Григорием Алексеевичем Явлинским общался, а с вами нет. Иногда только вижу вас в отдалении, во время всевозможных мероприятий, вы то с цензурными лозунгами стоите, то с нецензурными… И я до сих пор не знаю, что вы хотите. Что вы хотите?
— Мы хотим быть допущенными в поле реальной политики, где по вине и региональных избирательных комиссий, и федерального избиркома умышленно создаются проблемы для любых в той или иной мере оппозиционных организаций, — повторил я.
— Нет, это не то всё. Что вы конкретно хотите? — подавшись вперед, настаивал Президент.
— Если нас допустят в органы избирательной власти, все точки зрения будут доведены до вас.
— Нет, я сейчас хотел бы услышать.
— Владимир Владимирович, на любом заседании самой провинциальной Городской думы, могут быть подняты десятки вопросов, а вы хотите…
— Нет, давайте не будем касаться частностей, где там что починить надо и так далее. Что вы хотите в целом, что вам нужно? У вас есть реальная возможность донести свои претензии немедленно. Что вас не устраивает в нашей политике?
— Хорошо, — согласился я, хотя не хотел уводить разговор в эти сферы, — С вашего позволения я начну с внешней политики.
Президент был не против.
Я сказал, что буквально вчера прочел интервью Лукашенко, и мне показалось, что глава Белоруссии весьма убедительно доказал невозможность союза между их страной и Россией. Белорусов, да, оттолкнули, и тем показали, к примеру, украинцам и иным нашим ближним соседям, что с нами дело иметь не стоит.
Я сказал, что весь наш внешнеполитический курс, в том числе отношения с Грузией, оставляет желать лучшего.
Я сказал, что разделяю позицию людей, обеспокоенных ситуацией в Чечне, где мнимая стабильность держится, что называется, на штыках федералов, а ожидаемые кадровые перестановки могут привести к натуральной дестабилизации.
Я сказал, что в социальном плане по-прежнему печальны темпы роста достатка российских граждан, — в отличие от темпов роста Стабилизационного фонда. И социальная обстановка сказывается негативно и на демографической ситуации, и на состоянии общества в целом.
Я сказал, что поддержка молодых родителей, детства и материнства по-прежнему не осуществляется в нужной мере, и сам я как отец троих детей не очень чувствую заинтересованность государства, чтобы у меня эти самые дети рождались, а потом росли здоровыми и образованными людьми.
Я сказал, что разрекламированные “национальные проекты” не стали панацеей для решения самых тяжелых российских проблем. Например, нацпроект в области сельского хозяйства не принес вообще ничего, и сельское хозяйство до сих пор не в состоянии обеспечить стране продовольственную безопасность, а, скажем, нацпроект в сфере жилья привел к тому, что жилье подорожало и стало еще более недоступным большинству граждан России.
Я сказал, что могу говорить еще очень долго, но пришел сюда не за этим.
Пока я говорил, Президент записывал в свой блокнотик ключевые слова моего выступления.
Потом, сверяясь с блокнотом, он высказал свою точку зрения, подвергнув критике все позиции, что были мной озвучены.
О Белоруссии Президент РФ сказал, что эта страна хочет вечно получать от нас дотации, но при этом полностью сохранять свой суверенитет. Что Белоруссия уже получила за счет России 14 млрд. долларов доходов, при национальном государственном бюджете Белоруссии в 12 млрд. И эти цифры говорят сами за себя.
Еще три года назад Белоруссии было предложено либо строить союзное государство, либо жить по-рыночному, но Белоруссия сама оказалась не готова к союзу. "В начале года мы еще раз письменно составили для них предложения, они взяли бумагу и уклонились от переговоров", — сказал Путин.
По поводу Грузии была озвучена позиция в общих чертах схожая.
"Они хотят вступать в НАТО. Это заставит нас снимать деньги с решения тех же самых демографических проблем, о которых вы говорили, на повышение обороноспособности…
По большому счету, военные базы нам там не нужны… Но я сказал им: если вы хотите объединять свою страну, мы мешать вам не будем, но и помогать не будем.
Они до сих пор не учитывают наших интересов, только свои.
…Один миллион грузин сюда переехали. Один миллиард в год они переправляют на поддержку своих семей. Мы были не против. Но чем больше сгибаешься перед нашими соседями — тем они наглее. И дело точно не в грузинском народе…
Когда здесь был Саакашвили, я сказал ему: "Мы для вас каштаны из огня таскать не будем". А рядом с ним сидел министр его, в очечках, и я сказал: "А министр ваш вообще на Берию похож".
Что касается области социального обеспечения граждан, то, по мнению Президента, власть и здесь делает всё возможное.
"У нас зарплата растет на 11-12% в год — таких темпов нет ни в одной стране мира", — сказал он.
"Рост расходов бюджета не может быть выше, чем рост экономики, — пояснил Путин, — А у нас рост расходов опережает рост доходов. Мы и так проводим нелиберальную политику".
"А если разделить Стабилизационный фонд на всех, то даже на один раз не хватит…"
И еще Владимир Путин вспомнил 90-е, когда зарплаты не платили годами, экономика не развивалась, а оборонка была почти убита.
Он говорил много и, признаю, порой убедительно. Просто в общих чертах я знаю эту аргументацию и могу столь же бодро излагать противоположную точку зрения.
И говорить о том, что во все времена у России были не самые простые соседи. И присоединение всех окраинных земель происходило с большими сложностями, и соседи всегда хотели выторговать побольше, а то и сыграть и на интересах России, и на интересах ее врагов. Только мы, русские, всё равно оказывались умнее. Потому что добрее, и щедрее, и толерантнее.
Есть десятки и сотни примеров тому. Почти во все времена наша дипломатия шла не по пути давления (а если, крайне редко, и давила, то жестко, целенаправленно и осмысленно), но по пути компромиссов, поблажек, даже подкупов — в общем всего того, что и зовется дипломатией.
И если современная дипломатия убеждает нас, что все вокруг нас виноваты сами, что не дружат с нами, в этом есть и наша беда. И сегодняшняя, и будущая: наших детей. Не так ли, господин Президент?
И почему, в конце концов, нам не нужны военные базы в Грузии, а НАТО эта самая Грузия нужна?
И почему вы думаете, что, сравнивая грузинского министра с Берией, вы обижаете этого министра? Берия является фигурой, быть может, жуткой, но именно его работа спасла СССР от ядерного нападения США: благодаря Берии у нас в кратчайшие сроки появилось свое ядерное оружие. По большому счету, этому человеку надо ставить памятник как спасителю страны, но не пугать им. Быть может, это не столь важно, но…
И я не знаю, что происходит с официальным ростом доходов в России, но у меня нет никакого желания сравнивать эти доходы с 90-ми годами, когда страна, да, была в хаосе. Но я помню и иные времена, пусть небогатые, но важные ощущением каждого человека, что ему не страшна внезапная бедность и тем более нищета. И детям его не страшна тоже. А сегодня, при всех наших замечательных показателях, ощущение это — возможной и вполне допустимой личной катастрофы — не покидает миллионы людей. И поэтому столь велики показатели самоубийств и сердечных болезней. И столь низка продолжительность жизни. На людей не действуют цифры статистики. На них действует ощущение реальности за окном. Эта реальность ненадежна.
Наверное, что-то не так, господин Президент, — так мог бы я сказать.
Но я не стал спорить с человеком, управляющим нашей страной.
Потому что он на все мои слова нашел бы новые ответы. И это был бы бесконечный круг.
А меня — и тогда, и сейчас — куда сильнее волновало то, о чем я сказал в самом начале нашего разговора: амнистия осужденных и политические свободы для всех.
И я жду ответов по сей день.
Ещё я хотел бы сказать главе нашего государства, что в России сложилась удивительная традиция: зачастую властители, монархи и президенты входили в историю, в память народную не столько благодаря описаниям историческим, сколько благодаря литературным памятникам: романам, очеркам, и даже песням, в конце концов.
В нынешней России должны произойти изменения, которых ждут многие и многие: народу нужно вернуть политические свободы. Верните их! Если вы вернете свободы всем, и если на волю как можно скорее выйдут те парни и девчонки, что попали в последние времена, безо всяких на то серьезных оснований, в тюрьму, я готов дать обет, что никогда в жизни не помяну дурным словом действующую власть. И Эдуарда Вениаминовича попрошу.
Может, это не самая великая цена для вас, но это чего-то стоит, поверьте.