Владимир БОНДАРЕНКО. Михаил Иванович, для начала поздравляю вас от имени всех наших читателей с юбилеем. Дай Бог творческих сил и здоровья еще на долгие годы.
На вашем вечере в Колонном зале мне интересны были не только вы, но и всё ваше окружение: космонавты, летчики-испытатели, генеральные конструкторы, разведчики из ГРУ, вся знаменитая советская элита, не политическая, не чиновная, но реальная, творческая, ковавшая мощь нашей державы. И вы для них стали как бы символом того героического созидающего времени. То ли прощальным, то ли надеждой на будущее. Какой символ для вас предпочтительнее, как вы смотрите на будущее России?
Михаил НОЖКИН. Конечно, и я, и все мои друзья — родом из Советского Союза, мы его не предавали, не сдавали, мы боролись, как могли. Но, думаю, та мощь, которую заложили и конструктор Непобедимый, и космонавт Аксенов, и хирург Бокерия, и командир "Альфы" генерал Зайцев, не исчезла совсем, она и дает надежду на будущее. Остается дело лишь за политической волей нового руководства. И здесь вижу обнадеживающие реальные шаги. Нет, время России ещё не закончилось.
Владимир БОНДАРЕНКО. Может быть, именно сегодня наступает "время Русь собирать…", как поется в вашей знаменитой песне, время сосредоточиваться. Вы прожили уникальную жизнь, были свидетелем и участником исторических событий. Очевидно, есть о чем вспомнить, чем гордиться?
Михаил НОЖКИН. Перед вашим приходом перебирал старые фотографии, некоторые из них мне подарили перед юбилеем. Смотрю на свои старые фотографии, и вся жизнь перед глазами. Вот мы в школе, голодные, 1943 год. Мы же с братом из Москвы в эвакуацию не уехали, по Москве ездили машины спасения, собирали всех детишек и иногда даже без согласия родителей вывозили в эвакуацию. Но нам с мамой (отец был на фронте) бабушка сказала: не волнуйтесь, Москву немцу не отдадут. И мы спокойно ей поверили. Месяца два, самых тяжелых, днем прятались дома, а по вечерам, когда машины уже не ездили, выходили гулять. А ведь немцы под Химками были, но народ верил: Москву не сдадут. А это мы с братом приехали в Ржев на 60-летие битвы под Ржевом, где воевал мой отец, потом он попал в плен, был в лагерях смерти Дахау, Бухенвальд, чудом выжил. А это я в роли подполковника Рощина в фильме "Хождение по мукам" иду в атаку. И тут же, рядом со мной, бежит оператор Васильков, снимает меня на бегу. Думаю, это лучшая моя роль в кино. А это фотография из фильма "Одиночное плавание", который вышел на экраны в 1985 году и обошел весь мир. На Западе его сравнивали с американским Рэмбо. Немецкий журнал "Шпигель" поместил большую статью "Русский Рэмбо против Рэмбо американского". Тогда еще нашу страну ценили и уважали. В американском журнале "Плейбой" появился разворот "Десять главных спасителей мира" — о киногероях, спасших в своих фильмах нашу планету. Мой майор Шатохин занял почётное четвертое место после Флоренс Норрис из "Марс атакует", Джеймса Бонда и Гарри Стампера из фильма "Армагеддон". Мне этот журнал подарили как-то на день рождения, я возмущаюсь: мол, подобные порножурналы не читаю, не по адресу подарок. А мне говорит приятель: ты почитай, как они высоко ценят твоего героя майора Шатохина! К сожалению, отечественные герои и спасители мира нашей прессе и кинокритикам не интересны, у нас в моде разрушители. А посмотрите главные фильмы Голливуда — там везде действуют герои и победители, спасители людей. Что же, у нас своих героев нет? Учимся только на американских? Дело не во мне и не в фильме, а в теме. Там же, на Западе, нас обычно показывали с рогатинами — славянскими варварами и злодеями, а тут мы спасаем мир нашими крылатыми ракетами. А вот кадр из четырнадцатисерийного фильма "Стратегия победы", прошел по экранам в 1985 году, к 40-летию Победы. Его сейчас давно уже не показывают, предпочитают американскую "Неизвестную войну" с их концепцией нашей войны, наших сражений. А ведь у нас была сильнейшая кинодокументалистика. Не хуже американцев. Я там был ведущим в двух сериях — о Сталинградской битве и о Кавказском щите. Вот я с миноискателем по Мамаеву кургану хожу. Оказывается, там до сих пор есть отделение саперов, которое приезжает на экстренные вызовы. Всё ещё находят неразорвавшиеся бомбы, снаряды. Земля нашпигована металлом. Почти каждый день выезжают, и так будет еще долго. А вторая серия была о битве на Кавказе, когда немцы рвались к Баку, к нефти, и дальше на Иран. Наши ребята не дали прорваться, хотя против альпийской дивизии "Эдельвейс" воевали высоко в горах обычные крестьянские ребята с равнинной Руси. Майкоп, Грозный, Туапсе — самая высокогорная битва Второй мировой войны. О ней почти ничего и не пишется.
Эти снимки уже из моих концертных программ. Первый "Голубой огонек", который я и веду. Самое интересное, никто не хочет верить, что прямая трансляция шла, без записи. Тогда не боялись, а сейчас боятся, на нашем "свободном" телевидении сегодня нет вовсе прямого эфира. Вот и демократия. За мной дальше, видите, сидит за роялем Арик Тухманов, обаятельнейший человек, мы с ним много лет вместе работали. Вот я дома у Соловьева-Седого, нашего чудеснейшего композитора, рядом со мной мой друг Додик Ашкенази. Прекрасный музыкант. Мы с ним дружили всю жизнь. Мы втроем работаем над опереттой "Насильно мил не будешь". Посмотри, это моя жена Лариса, мы с ней 45 лет прожили дружно, она и была моим хранителем. Да и в жизни много помогала, мы встретились, когда она работала завлитом в театре Эстрады, где и я работал. Вчера исполнилось три года, как её не стало. Только сейчас начинаю приходить в себя. Разбирать какие-то вещи. Три года ничего не хотелось трогать, пусть будет, как при ней… ничего не менял, ничего не ремонтировал. Когда сегодня врут все экраны об отсутствии любви, о голом сексе, это значит — и про нас с Ларисой врут. Её главная обязанность была — заботиться о ближних. А любимая одежда — домашний халат, наряжаться не любила. Еще фотография — как я прыгаю через спинку стула. Сразу с места, без разбега, так я прыгал и на своем пятидесятилетии, и на шестидесятилетии, но на семидесятилетии не решился. Ничего, на следующем юбилее прыгну… А это мы с Олегом Поповым, для которого я тоже писал тексты. Набралось много уникальных фотографий с уникальными людьми. Спортсмены, ученые, космонавты, оборонщики… Вот, к примеру, мой снимок с легендарным хоккеистом Вячеславом Старшиновым. Никто не знает, что он сейчас заведующий кафедрой, доктор физико-математических наук в МВТУ имени Баумана. Не захотел эксплуатировать свою славу. По сути, всё начинал сначала, и опять победил. Это и есть герой моего времени. Это не только хроника моей жизни, а хроника послевоенной советской эпохи. Великой эпохи, надо сказать. И в науке, и в промышленности, и в культуре.
Тут же фотографии перестроечных лет. Другая жизнь, другие проблемы. Вот я выступаю на митинге протеста в защиту армии на Манеже в 1991 году. Там собралось до полумиллиона человек. "Независимая газета" на следующий день писала: "Михаил Ножкин заявил: лишь оборонка может вытащить страну из нищеты…" А ведь так и есть: сейчас оборонка начинает восстанавливаться, за ней и другие производства оживают. Так что какой-то хороший ветер подул.
Владимир БОНДАРЕНКО. Ветер Пятой империи, как говорит Проханов… Кстати, на том митинге на Манеже и мы с Прохановым выступали, еще снимок опубликовали: огромное поле народа, именно после того митинга, от греха подальше, власти закрыли Манежную площадь на ремонт, а потом настроили там всяких уродцев.
Михаил НОЖКИН. Не знаю, какая по счету Империя нас ждет, но ждет — это точно. Державный созидающий ветер целительных перемен. Хватит ли только сил нашему народу вновь собраться воедино?
Владимир БОНДАРЕНКО. Откуда вы родом, где росли, как стали артистом?
Михаил НОЖКИН. Я родился в Москве, коренной москвич. Как уже говорил, всю войну провел в Москве, все родственники работали в госпитале. Мать была старшей операционной сестрой, иногда сама делала операции, вот и мне сделала первую операцию. Там я и стал в шесть лет артистом, выступал перед выздоравливающими воинами, получил первое признание. Ставили на табуретку, и я читал стихи. Там и увидел настоящую боль, настоящие страдания и мужество. Помню перебитых, переломанных, забинтованных людей. Бинты были ржавые, не отстирывались. Но никто не падал духом, даже безногие, безрукие — жили надеждой на Победу. И, тоже наперекор всей нынешней лживой прессе, выздоравливающие рвались на фронт, скрывали болячки, им хотелось быстрее к своим, в свою часть. Что они, простым медсестрам врать бы стали? Всё-таки героическая была в то время атмосфера в стране, особенно в последние годы войны. Высота духа необыкновенная. Я не помню злых людей среди фронтовиков. Нас воспитывали не словами, не нравоучениями, а примером, делом своим. Мне как-то наш Патриарх сказал: "Не забывайте, человек создан по образу и подобию Божьему". Вот и мы, дети, создавали себя по образу и подобию старших: родителей, учителей, наставников, соседей. Окружение войны нас и сформировало — мое поколение. Не до ерунды было: работали, помогали друг другу. Нас воспитывали московские дворы. Понятия чести дворовые были очень жесткими, если нарушил их — жить становилось неудобно. И в основном-то двор воспитывал так, как надо, все библейские понятия — не убий, не укради, помоги ближнему своему — ко мне пришли из тех дворовых понятий. Мнение двора было важнее родительского мнения.
Владимир БОНДАРЕНКО. Хоть я и моложе на 10 лет, но и мы воспитывались двором, а сейчас, как я знаю, понятие двора исчезло, и дворовая честь исчезла. Всё было: и озорство, и всякие правонарушения — но в рамках дворовой чести. Уж не знаю, какими сформируются нынешние дети, для них-то примером до сих пор — одни ублюдки телевизионные, ничего героического. Вместо любви — разврат, вместо работы — воровство, вся надежда — выиграть в поле чудес миллион, забывая, что поле чудес обязательно находится в стране дураков. И настоящие чудеса человек должен творить сам.
Михаил НОЖКИН. С детства не помню, чтобы нам было скучно. Хотя и обязанностей у каждого из нас было много: я должен был стоять в очереди за мукой, пока мать на работе, отмечаться в очереди — не дай Бог пропустить, семья без хлеба осталась бы. На мне огромное количество взрослых обязанностей было. Старший брат с 12 лет работал на заводе, мать в две смены трудилась, вот и дрова должен был достать я, уголь, полешки какие-то. Если я не добуду, придут вечером родные, а печка не горит — как я буду смотреть в глаза? Коридор по очереди убирали. Мы прошли школу выживания. И учились по опыту взрослых, в целом-то хороший опыт был. Иначе не выжили бы. Вообще, я думаю, добра в мире гораздо больше, чем зла. Иначе давно бы земля провалилась. И власти дрянные, и порядки не те, но люди-то в основном хорошие, вот добром и спасаемся уже тысячу лет. Иначе ты будешь жить вне. Вне двора, вне коллектива. В те времена взрослые не стеснялись учить вроде бы посторонних людей. Увидят, что нашкодил, берут за ухо и домой ведут. А мать еще добавит, потому что взрослый был прав. Он заботится не о себе, а о тебе. И о своих детях, чтобы их окружали хорошие ребята. Сейчас попробуй кого поучить, тебя же все и осудят. Общество перестало воспитывать детей. Об этом коллективном воспитании двора есть замечательные песни и у Владимира Высоцкого.
Владимир БОНДАРЕНКО. Общаться приходилось с Высоцким?
Михаил НОЖКИН. Конечно. Много раз. Он же гораздо позже меня пришел на сцену с песнями. Вначале пел чужие, в том числе и мои. Они остались в записи. "На кладбище всё спокойненько", "Нам нового начальника назначили" и другие. Виделись часто и много. Правда, друзьями близкими не стали. Всё-таки разный взгляд у нас был на многие вещи. И потом, он был более тусовочный человек, а я никогда эту богемную тусовку не любил. Я считаю, эта тусовка его и погубила, друзья именитые, которые ни одного стиха его не помогли при жизни опубликовать, считали их пьяной ерундой. Это сейчас и Евтушенко, и Вознесенский, и другие его вспоминают, подчеркивая свою близость, а при жизни никогда ему не помогали. Они его просто эксплуатировали по-черному, не жалели, не щадили.
Владимир БОНДАРЕНКО. У вас, Михаил Иванович, была довольно неожиданная судьба. На вашем вечере многие из ваших поклонников патриотического направления с удивлением узнали, что начинали вы с очень жестких, протестных, бичующих песен. Остается только удивляться, как вам разрешали в те шестидесятые годы исполнять в театре Эстрады и "Заборы", и "Быт", и "Тетю Нюшу", и "Начальников", и "Шут с тобой", и сверхзнаменитую "А на кладбище".
А на кладбище так спокойненько
От общественности вдалеке,
Всё культурненько, всё пристойненько,
И закусочка на бугорке…
Думаю, вы своими ранними песнями здорово повлияли на творчество Высоцкого. И тематикой, и задиристостью. Не будем говорить о каких-то там заимствованиях, Владимир Высоцкий заслуженно завоевал своими песнями душу народа, но и скрывать определенного учительства у Михаила Ножкина я не хочу. Кстати, и умелое сочетание, впрочем, жизнью определенное, дерзких сатирических песен и песен о войне, о фронтовиках, у него тоже пришло от вас. В те же шестидесятые годы вами были написаны и "А на кладбище", и "Последний бой". Как Иосиф Бродский учился у Евгения Рейна, так и Владимир Высоцкий учился у вас. И то, что он пел все ваши сатирические песни, — тому подтверждение. Впрочем, вы и в жизни были почти сверстники, Высоцкий родился ровно на год позже вас.
Понимаю, что и доставать вас стали ретивые чиновники почти одновременно. Тем более, после того, как в знаменитом американском журнале "Таймс" в июле 1970 года вышла статья "Диссиденты от музыки", где прославлялось инакомыслие в песнях Михаила Ножкина, Александра Галича и Владимира Высоцкого. Там же и ваши портреты — Ножкина и Высоцкого. Вас аккуратно и последовательно заталкивали в диссидентство с разных сторон. С одной стороны — американские спецслужбы, с другой стороны — наша пятая колонна в ЦК КПСС во главе с темным кардиналом Яковлевым. Вы — да и не только вы — не со страной, тем более не с народом воевали, а с негодяями, предателями, карьеристами, бездушными чиновниками. Так вы с ними воюете до сих пор. И часто адресат оказывается, что в советское, что в антисоветское время один и тот же. Как вам удалось выскользнуть из их лап? У вас же не было защиты в лице Марины Влади, члена ЦК французской компартии?
Михаил НОЖКИН. Из нашей троицы я бы выделил Галича. Очень талантливый человек, и высокопрофессиональный. Его буквально загнали на Запад с двух сторон. Когда он приехал на Запад и увидел их настоящую жизнь, свою чужесть всему западному распорядку, как я знаю, он же рвался обратно. Вот ему и не дали вернуться. Понимали, какой бы шум стоял после его возвращения, какое бы разочарование в диссидентских кругах царило. Вот так и загубили серьезного социального, талантливого поэта. Я ценю его лучшие песни. Потом уже наступила эпоха Высоцкого, но у него хватило сил написать: "Не надейтесь, я не уеду…"
Ну а меня в 1967 году после нашумевшей программы "Шут с тобой" просто выгнали из театра Эстрады, я стал безработным, или по характеристике тех лет — тунеядцем. Мои друзья в верхах предупредили меня, что если я никуда не устроюсь, меня уже собираются судить, как тунеядца. Конечно, я мог пойти работать строителем, мог пойти работать в цирк клоуном, да кем угодно. Работы я никогда не боялся. А они готовили мне ловушку. Та самая пятая колонна, которая, уютно расположившись в коридорах ЦК, доводила до абсурда любые идеи, любые здравые мысли, загоняла людей в тупик, делая их насильственно диссидентами. Уверен, половина здравомыслящих талантливых людей были загнаны в диссиденты искусственно такими, как Яковлев и его команда, ненавидящими нашу страну и наш народ.
С другой стороны, обо мне начинали дружно писать вражеские органы, мои песни, не спрашивая меня, исполнялись по вражеским голосам, по "Свободе", по "Голосу Америки". Наверное, им нужен был такой, как я, русский актер, в то время очень популярный.
Владимир БОНДАРЕНКО. Такая пятая колонна предателей была и у нас в идеологическом руководстве Союза писателей СССР: что Виталий Озеров, что Юрий Суровцев, первыми предавшие Советский Союз, они же своими абсурдными попреками в отходе писателей от марксизма создавали литературных диссидентов. После моего разгрома на страницах "Правды" за якобы антиленинский национальный подход к литературе тот же Суровцев мне говорил: "Я из вас еще сделаю марксиста". А потом возглавил антисоветский Союз писателей.
Вы абсолютно верно говорите: многие из вынужденно уехавших никогда и не думали о развале державы — тот же Владимир Максимов, Георгий Владимов, Виктор Некрасов. Это команда Суровцевых и Озеровых осознанно творила диссидентов. Так кто-то собирался поступить и с вами, не будь вашей мощной воли и любви к Родине.
Михаил НОЖКИН. Всё могло бы быть, но я ведь много уже писал сам, писал тексты для кукольников, для цирка, для Олега Попова, и меня приняли в профком драматургов. Он и сейчас существует, но сегодня мало что значит, а тогда — это была судьба. Я перестал числиться тунеядцем, имел право ходить по улицам. Вскоре начались приглашения в кино: "Ошибка резидента", "Хождение по мукам", "Освобождение", жизнь пошла иным путем. Но на эстраду меня 17 лет не пускали.
Владимир БОНДАРЕНКО. У любых минусов есть плюсы. Думаю, вам помогла и многогранность вашего таланта. Представьте, если бы вы были только певцом, и были отстранены от сцены, что делать? А вы и талантливый поэт. Ваша песня "Последний бой", мне кажется, останется надолго в русской литературе, её и сейчас поют и тоскующие по родине дипломаты, и бойцы во всех "горячих точках":
Последний бой. Он трудный самый.
А я в Россию, домой хочу,
Я так давно не видел маму…
Вы — прекрасный киноактер, сценарист, организатор. Кто знает, останься вы лишь на эстраде, случились бы ваши фильмы, ваши стихи, ваши песни?
Михаил НОЖКИН. Я был самым популярным эстрадным драматургом, я писал тексты практически для всех, кроме Аркадия Райкина. Для теле— и радиопередач, для оперетты, для "Голубого огонька". Жаль было лишиться сцены, но, как видите, выжил. И победил. Кусок хлеба — не актерский, так авторский — всегда был.
Владимир БОНДАРЕНКО. А когда у вас в творчестве победила героическая линия? Вы могли бы быть просто лириком, просто сатириком, и никто сверху не мог бы вас заставить выйти на героическую тему. Видно, что и в характере, и в песнях ваших, и в сыгранных вами ролях русских и советских офицеров — на первый план вышла тема русского героизма.
Михаил НОЖКИН. Не скрываю, никогда не играл злодеев. Предлагали яркие роли знаменитые режиссеры, но не мог и не желал играть негодяев. Мне даже противно было на время становиться одним из них. Ведь, чтобы хорошо сыграть, надо влезть в шкуру своего героя, и я не желал влезать в шкуру негодяя. Считаю, что отыгранные роли всё равно влияют на человека, на его судьбу. Я предпочитал на время становиться подполковником Рощиным или майором Шатохиным. Да и мое поколение практически всё было воспитано на героических примерах. Отсюда и героика Высоцкого, героика Ланового. Сейчас какое-то безгеройное время, и это ужасно для страны, для нашего будущего. Ведь сколько было писем после "Хождения по мукам" от ребят, решивших идти в армию, сколько разведчиков ценят меня и за роли майора Шатохина и Бекаса, и за песни мои о военной разведке. Я горжусь, что написал "Гимн разведке ГРУ", что этот гимн поют. Без героизма нет нации. Только тот народ, который готов погибнуть в бою, может победить. Иначе, как французы, будем коллективно сдаваться в плен ради сохранения прекрасного Парижа.
Перед Россией и русским народом уже целое тысячелетие стоит эта задача — надо победить. Иначе полная гибель. Победить через год, два, три, но победить. И мы вновь побеждаем. Думаю, и сейчас мы уже идем к своей победе. Кончился пораженческий период.
Но я не любитель одних героев из боевиков, хотя люблю всей душой своего майора Шатохина. Для меня герой может быть и лирическим, и драматическим. Скажем, из фильма "Каждый вечер в одиннадцать" — его светлая любовь тоже нужна людям, романтизм тоже нужен людям. Людям не нужны пошлятина, воспевание похоти и смрада, издевка над самим человеческим началом. Это тоже пример, достойный подражания. Но, конечно, считаю, мне повезло, когда предложили сыграть подполковника Рощина из "Хождения по мукам". Великая литература, мощные характеры. Это моя главная и лучшая роль.
Владимир БОНДАРЕНКО. Жаль, что даже в наше перестроечное время красный Толстой, третий Толстой как бы выпал из литературной обоймы. Фильмы не показывают, книги не печатают. Даже при всей полемике Михаилу Шолохову гораздо больше повезло — вокруг его книг шум, "Тихий Дон" вновь инсценируют, даже подумывают о "Поднятой целине", а Алексея Толстого как бы и нет, с его великолепным "Петром", с его "Аэлитой", с его трилогией "Хождение по мукам". Рад, что Алексей Варламов написал книгу о нем в серии "ЖЗЛ". А вашего прекрасно сыгранного Рощина я помню со своей молодости. Более того, я считаю, что вы и своей судьбой, и своим творчеством повторяете в чем-то судьбу Рощина. У вас в характере есть нечто рощинское.
Его трудное право на выбор — это и ваше право на выбор. Быть вместе с диссидентами — или работать на Родину при любых условиях? Поддерживать ельцинскую продажную клику, предавать вместе со многими знаменитыми киноактерами и режиссерами, жгущими публично партбилеты — или же уйти, пусть и в невыгодную для любого актера, замалчиваемую оппозицию? Ведь не секрет, вас осознанно замалчивают на нашем телевидении, вот и о вашем семидесятилетии -ни слова по всем программам. И в колонке театральных юбилеев, я заметил, есть и Марина Неелова, и Сергей Шакуров — но не нашлось места для Михаила Ножкина. Значит, ваш последний бой, трудный самый, еще продолжается?
Михаил НОЖКИН. Спасибо, Владимир Григорьевич, что сравнили меня с Рощиным, для меня это высокое сравнение. Я равняюсь на него, иду его путем вместе со своим народом.
Право на выбор. Да, я всю жизнь ценил и имел это право. В юности закончил техникум, стал строителем, но уже сам понимал, что мне дано другое, хотя поработал и прорабом. Потом закончил знаменитую театральную студию Смирнова-Сокольского. Днем учился, а вечером, уже в спектаклях театра Эстрады, играл с Мироновой и Менакером. Как мне сказали, я пришел в театр готовым актером.
Я всегда имел возможность выбирать. И всегда ценил свою независимость. Тем более, как мы уже говорили, кусок хлеба я мог заработать и чисто литературным трудом. Я разрывался между сценарной драматургической работой, песнями и театром. Предложили сниматься в фильме "Ошибка резидента", роль интересная, я пошел. Да еще и режиссер — хороший человек. Я ведь часто отказывался от съемок, если не находил общий язык с режиссером, каким бы крупным и известным он ни был. Из-за сомнительного вклада в искусство портить себе жизнь я не хотел. Зачем терпеть самовлюбленного обалдуя. А Рощин в "Хождении по мукам" для меня был не только куском жизни, не только удачной ролью, но и национальным русским характером. Герой, достойный подражания. Он и сегодня крайне важен. Родина и ты, с кем быть, на чьей стороне воевать. Это выбор не конъюнктурный, а исторический. Определить правду истории. Правду народа. Когда Василий Сергеевич Ордынский предложил мне сыграть в "Хождении по мукам", вначале он настаивал, чтобы я взял роль Телегина. Я сказал: "Нет, только Рощина". Телегин — прекрасная роль, но Рощин ближе мне, решительнее, он одержим делом, идеей. Я очень люблю этот фильм. Писем шли мешки. Мы ведь в Советском Союзе часто воспитывались на фильмах. На "Чапаеве", на "Тихом Доне", на "Хождении по мукам". Очень доволен и фильмом "Каждый вечер в одиннадцать". О человеческом одиночестве, о жажде любви.
Что сейчас важно делать? Если страна на самом деле хочет идти к лучшему, если власть хочет возродить величие и мощь, чтобы люди захотели работать, — надо, чтобы любой человек почувствовал свою важность на земле. Надо развернуть общество к человеку труда. Он главный! Если нет этого фундаментального мужика, то ничего остального и нет. А человек труда должен почувствовать, что он может всё. Остановит он электростанции, воду, провоз продуктов — и жизнь остановится. А нам, артистам, надо воспевать этих простых людей, надо ориентировать на них общество. А не на звезд намалеванных. Не на элиту куршевельскую.
Владимир БОНДАРЕНКО. Как вы смотрите на нынешние попытки власти изменить положение к лучшему?
Михаил НОЖКИН. Попытки есть, и дело не в личностях, история сама разворачивает нас к лучшему. Россия — это мы сами, наше прошлое и будущее. Верить в Россию — это верить в себя, в своих друзей. Пропасть мы уже прошли. Дошли до самого дна, как мне академик Дмитрий Львов, мой друг, сказал после дефолта: "Ну всё, Михаил, дна достигли, теперь будем выплывать". Вот и выплываем потихоньку. Народ к власти в России не рвется. Им бы не мешать дело делать — и все восстановится. Жить-то надо.
Самый лучший начальник — это тот, кто даст народу нормально работать. Всем: рабочим, военным, ученым, инженерам, писателям. Создаст все условия для нормальной работы. И пусть себе командуют. Главное — чтобы строили, а не разрушали. Ведь Советский Союз не распался — его, начиная с Хрущева, старательно разваливали сверху десятки лет. Грабили золотой запас, уничтожали науку, армию, взрывали храмы. Не знаю почему, но после Сталина, великого нашего лидера, не везло нам на руководителя. Да, Сталин — это сложная личность: и репрессии были, и несправедливости, — но признал же даже Черчилль, что России повезло со Сталиным, он поднял державу. Может, иначе и нельзя было?
Так что в России будет всё к лучшему меняться обязательно. Но нужна новая героизация России. Без примеров, без героизации не поднять народ. А для этого нужны и совсем другая литература, другое кино, чем сейчас торжествует. Без новой героической литературы не будет и возрождения народного духа.
Владимир БОНДАРЕНКО. Вы родились в январе 1937 года, на Крещение. Как вы сами писали в 1966 году в песне своей:
Я родился в том памятном 37-м,
В год бессонных ночей и тревоги.
Беспокойство своё ощутил я потом,
Когда были развенчаны боги…
У меня вышла книга "Дети 1937 года". Так уж сложилось, что в этот памятный год родилось много талантливых писателей и поэтов, ученых и изобретателей. Как писал Чижевский — год сильной солнечной бури. Вот вслед за вами будет юбилей и у Валентина Распутина, и у замечательного пермского поэта Алексея Решетова, и у драматурга Александра Вампилова, у Ахмадулиной, у Маканина, у Битова. Чувствуете ли вы какую-то общность вашего поколения детей войны? Есть ли у вас друзья в поколении?
Михаил НОЖКИН. Конечно, есть. Об этом мало говорится, но мальчишки военной поры — это уже мощный пласт нашей живой истории. На плечи моих сверстников легла вся тяжесть последнего советского державного рывка: и в культуре, и в науке, и в обществе. Эта закваска еще детская, военная — она в нас осталась на всю жизнь. Мы и в космос вышли — из нашего поколения почти все первые космонавты — и мировой океан освоили. И всё-таки мы победили — конечно, при поддержке фронтовиков. Под их защитой. Феномен колоссальной энергетики народной. И качество жизни максимально выросло. Мы уже стали побеждать интеллектуально. Так бы и двигаться дальше. А потом пятнадцатилетний провал. Но смотрю, сейчас эти все былые разрушители и на экране, и в жизни, опять впереди паровоза бегут и кричат о патриотизме. Меня это радует: предатели стали большими патриотами! Значит, уже иного пути развития у нас нет. Значит, еще успеем порадоваться новым победам России.
Владимир БОНДАРЕНКО. Вот и Глеб Павловский в своих передачах только о русском народе, о патриотизме стал говорить. Чует, куда движется Россия. Только как бы они не оказались идеологами этого нового русского патриотизма — ведь опять куда-нибудь не туда заведут. Пора самим двигаться, без советников. Но вернемся к чувству общности с поколением. Вами, поколением детей 1937 года, был совершен последний советский рывок. С кем чувствуете близость, с кем общаетесь?
Михаил НОЖКИН. Да их много — достойных сверстников. Тот же великий писатель Валентин Распутин, тот же мой ровесник — космонавт Владимир Аксенов. Хирург Лео Бокерия. В разных областях жизни. У меня друзья и в науке, и в армии, и в разведке, и в литературе. И всё, на самом деле, поколение плюс-минус рядом с 1937 годом рождения. Мощное всё-таки поколение. Еще довоенной, сталинской крепости.
Владимир БОНДАРЕНКО. В целом жизнь удалась? Главное успели к семидесяти годам сделать?
Михаил НОЖКИН. Я в долгу перед своими читателями, перед теми, кто поёт мои песни, смотрит фильмы с моим участием. Я должен был сделать намного больше. Прежде всего в литературе. Конечно, популярность идет через кино, эстраду, но для меня всё-таки литература — это главное. Увы, замыслов оказалось гораздо больше, чем осуществленного. И здесь уже виновна моя многогранность: кино, концерты, конечно, отвлекали, многое не успел написать. Но вот вышли пять дисков с моими лучшими песнями, на выходе книга избранного. Впереди перед всеми нами — наш последний бой за Россию.
И, уверен, мы обязательно победим. Время Русь собирать…
