№49 (681) от 06 декабря 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Андрей Фефелов
КРЕСТ, БАРРИКАДА, ДЕРЕВО
Среди шумных перекатов будничной Москвы, чья сакральная география всецело пока не изучена, есть одно знаменательное место. Когда там люди встречаются, они не спорят, кто из них ближе к Богу, но обнимаются и молчат, а иные плачут. Белый дворец, колоссальный мертвый сторож, высится тут. Он был живой, но его расстреляли в упор. Так и замолк навсегда, и от стен его веет могильным холодом. Когда выяснилось, что гигант умер, внутри него завелось правительство. Так и живет там.
Вот под этим-то домом, под этой ледяной скалой стоят Крест, Баррикада и Древо Живой Истории. Это знаки-символы. Они, как алтари трех близких религий, как три ключа славянской силы, как три образа единого божества, имя которому Русь Вечная. Православный крест, Красная баррикада и таинственное одухотворенное дерево из длинной обоймы родной природы.
Крест тяжкий вырублен из серого гранита. Баррикада сложена из стальных ограждений, топорщится пиками и штакетником, по-королевски увенчана мотком колючей проволоки. А дерево, черное обветренное дерево, трепещет привязанными к ветвям пестрыми тряпицами и шелковыми голубыми лентами. Только люди высокого роста умеют дотянуться до этих веток.
Между стволами на кордах растянуты полотнища национальных русских флагов. Они надуваются как паруса и скачут на ветру. Здесь знамя красное с серпом, молотом и звездой. Военно-Морской флаг с Андреевским крестом. И называемый имперским штандарт с черной, золотой и белой межой континентальной нашей пашни.
В 1993-м году тут бились до смерти русские с тьмой внешнею. Восстали против змей-проглотов, скользких потрошителей земли.
Русские вышли из домов и ввалились в яростное утро, в грохотание последнего своего восхода, приняли красную смерть на миру. А до этого был сладостный запах котлов у палаток, туманные фонари, пока не отключили свет. А вокруг — витки проволоки и кольца оцепления. То была единственная поющая, освобожденная территория, живущая в тисках черного ОМОНа под стволами пулеметов, под прессом тяжелой техники. А уже завтра она, истыканная пулями и усеянная цветами, стала полоской окровавленного асфальта.
В солнечное утро пришли танки, лихие залпы зародили пламя в рубке мраморного "Варяга". Свист пуль и грай вертолетов, черный дым над Москвой.
Очереди косили и белых, и красных, и сторонников, слышь, парламентаризма.
“Вы за кого?!” — “Я? Я за Конституцию!”
Убитый мальчик у забора. В теплом свитере, с запрокинутой русой головой. Много дней спустя в редакцию приходил его черный от горя, обезумевший от неутоленной мести отец.
А сейчас здесь тихо. Музей под открытым небом. Ветер, стенды, глаза с фотографий. Несколько человек прогуливаются и молчат. Приехали из разных мест России, из дальних углов Союза. Как же, историческое место! Мимо шелестят к бронированным воротам бесшумные правительственные лимузины. Выстрелов не слыхать за мерным гулом города. Только мальчик все на том же месте, все там же лежит он с запрокинутой русой головой, в толстом бежевом свитере.
Как там поживает почетный пенсионер, счастливый отец и дед Ельцин? О чем мечтает разговорчивый миллиардер Черномырдин? Насколько точно деловитый дворник Лужков оценивает возможности своей жены? Мальчик, лежащий у стены стадиона, все знает, но все время молчит.
Что же они натворили, миллиардеры? Растоптали, расстреляли нас. Учинили расправу над нищим и безоружным народом на площади. Убили рабочего, убили ученого, убили учительницу, размозжили голову старику. Его, ветерана, не смогла за четыре года взять фашистская пуля. А вы его свалили из пулеметов…
Каждый год, всегда, неизменно 4 октября встречаемся у "Креста на Пресне". Нас тысячи. И здесь не только участники-очевидцы, бойцы-добровольцы и депутаты-сидельцы. Тут и родные убиенных. И те, кто тогда в 93-м не знал правды, глядел в кривое зеркало экрана. Любил Сатанидзе.
Много здесь тех, кто в то страшное утро сидел за партой, или бегал с мячом по двору, или спал в уютном материнском чреве, не слыша свиста пуль и танковых залпов. Романтикой овеяны для них дни Восстания. Для них само прошлое стало легендой, его слезы — хрусталем, его кровавые бинты — золотыми позументами. Они не видят мальчика у ограды стадиона, но чтят подвиг народа. Знают ребята страшную сказку о Национально-освободительной войне.
В этом году день наших встреч выдался сумрачным. Впервые за тринадцать лет облака стали черными, а с неба лилась вода. Но и в такую непогодь пришли сюда люди. Многие, многие и многие. Пришли к Кресту, к Баррикаде и к Древу. Промокшие, с мокрыми щеками, с блестящими волосами. Погрузились в дождь и сумерки. Степенные попы с дымком кадил, женщины с живыми огоньками в склянках, чьи-то дети с цветами. И никто не расходился, а небо плакало безудержно. Небо дало себе волю выплакать горе холодным дождем.
Громкие речи, густые псалмы — и те не слышны. Только небо струится и шепчет. Молится об опавших листьях, о павших в ризах, о светлых лицах. Нам и горько и сладко, и больно и радостно. Ведь это наше торжество, наша тризна славянская. День памяти на все времена... Скляночки, свечки, стаканчики. Выпьем под дождем! С праздником, братья! С праздником Поминовения за Россию-Родину жизнь свою отдавших!
Мальчик у ограды стадиона поднял русую голову, встал и поднялся в дождь. И пошел над нашими мокрыми головами, выше шпиля высотного здания, через черные тучи и тихие звезды. Направляясь к Богу, помахал нам рукой на прощание.
1.0x
